Оглянись!

Когда от метро «Братиславская» раньше добирался до нашего сквоттинга в медвежьем углу Москвы, то в основном я видел простых работяг, которые пытались прикрыть своё социальное положение дорогим прикидом. В автобусной давке, пропахшей табаком, перегаром и железом, норковые шубы, шапки выглядели странно, не к месту. В толпе, набитой как сельдь в консервной банке, меховые наряды быстро затирались или лопались по швам. Но даже скорая смерть дорогого наряда не останавливает женщин с фигурами, испорченными тяжёлым физическим трудом, мужчин с крепкими рабочими руками. Они стеснительно прячут повседневную измождённость за шубами и кожаными куртками, купленными на деньги, долго и упорно по крохам собираемые.

На Юго-Западе публика ходит в нарочито неброской и с виду простецкой, хипстерской одежде. Скоро мне повезло убедиться, что на деле такая одежда добротна и стоит довольно дорого. Здесь маскировка в шикарные наряды бесполезна. Здесь по выражению твоих глаз, по осанке, по манере держаться, по одёжным швам и качеству материала мгновенно определяют твоё истинное лицо.

Здесь сдержанность словно пропитывает собой воздух. Вы здесь не увидите проявления сильных эмоций. Личина равнодушия прячет даже самые сильные страсти. Речи аборигенов юго-западного района богаты причастными и деепричастными оборотами, о существовании которых не ведает не измученный образованием человек других окраин Москвы. Именно здесь, на улицах Юго-Запада, я научился не доверять особой московской многоречивой тихой доброжелательности, в словесном тумане которой теряешь бдительность и не замечаешь, как тебя уже обвели вокруг пальца.

Здесь даже пьяные бомжи не ругаются площадной отборной бранью, но, вися на руках своих собутыльников, таких же немытых и опухших, бросают в толпу как вызов всей своей судьбе, как оправдание своего существования на грешной русской земле, стихи Тютчева о том, что умом Россию не понять и никаким западным аршином её никогда не измерить. Эти алкаши проникновенно, но пьяно-путано вещают всему миру, что в Россию можно только верить.

Обычной картиной, которая никого не удивляет, может быть на Юго-Западе и то, как пропойцы в лохмотьях, вальяжно закинув нога на ногу сидят на автобусной остановке и, тщательно подбирая слова, которые в состоянии всё же произнести их окостеневший от алкогольной анестезии язык, чинно обсуждают между собой просчёты царского правительства во время Крымской войны, артистически плавно покачивая кистью руки в такт своим рассуждениям.

Но справедливости ради хочу сказать следующее. Я много езжу по Москве и вижу, что во всех углах этого обширного города можно наблюдать следы великого переселения народов. Не знаю, как выглядела столица в прежние годы, когда основными её жителями были коренные москвичи. Не застал я Москву в таком виде, когда советская власть защищала заграницу от нашествия русских туристов и дауншифтеров, а в столице блюла чистоту московской породы. Вижу её в другом облике: основная масса уличной публики – это выходцы с Востока, дальнего, ближнего, среднего. Я привык в Башкирии к многонациональности. Для нас это нормально, когда рядом живут русские, украинцы, татары, башкиры, мордва, чуваши, марийцы. Но даже мне поначалу показалось странным видеть такое невообразимое количество представителей самых разных говоров и наречий. Характерный московский выговор, ещё не умерший окончательно, ещё звучащий со сцены Малого театра, на московских улицах глохнет в море многоязычия со своим, характерным для выходцев из самых разных российских земель акцентом в русском.

Говорят, что коренные жители столицы в массе своей живут на деньги от сдачи апартаментов на островах где-то в тёплых странах. Те далёкие южные государства привыкают к русскому наречию в той же степени, в какой Москва постепенно привыкает к разнообразию говоров…

Может быть, когда-нибудь мегаполис переварит эти многотысячные племена, появится новый тип столичного жителя с новым, только для московского наречия характерным выговором, но пока люди разных народов, совсем недавно оторвавшиеся от родной почвы, живут по своим обычаям, согласно своим привычкам…

С Юго-Западом связано и начало счастливого периода в моей жизни: мы с Ляйсан стали жить как муж и жена.

Сказать, что я чувствую себя на седьмом небе от счастья – значит, ничего не сказать. Часто ночами просыпаюсь, чтобы слушать в темноте её мерное, тихое дыхание и ловить аромат её шелковистых волос. Ещё могу, облокотившись, до самого утра в прозрачной полутьме московской ночи рассматривать тонкие черты её лица. Смотрю на неё и не могу до конца поверить в то, что ко мне пришло счастье. Я искал его где-то за тридевять земель от родных пенатов, а оно жило рядом со мной, ходило в ту же школу, сидело в классе через стенку и приехало в Стерлитамак в поисках меня.

Для чего? Для того, чтобы позвать меня в ту даль, где сумею понять, что счастье не прячется за высокими зубчатыми горами, за глубокими морями и непроходимыми лесами? Но как это объяснить юноше? И стоит ли объяснять? Может, так и должно быть, что молодой человек должен отправиться далеко-далеко в погоне за мечтой, для того чтобы наконец-то увидеть то, что всё время было под носом? Пока не увидишь, что в прекрасном «далёко» живут такие же люди, что в больших городах нет ничего сверхъестественного, волшебного, но та же жизнь с её проблемами, что здесь в массе своей живут обычные люди, зажатые в тиски повседневных изнуряющих проблем, до тех пор не в состоянии будешь оценить по достоинству своё, родное?

На Юго-Западе наша жизнь вошла наконец-то в русло определённости. Мы уже не чувствовали себя эмигрантами в своей стране, но были почти москвичи. В любом случае, мы уж точно стали совсем не такими, какими были наши земляки. У нас появились новые, городские привычки: хотя бы раз в месяц сходить в театр или на концерт, посетить музей, прогуляться по улицам. У нас даже свои маршруты появились для воскресных прогулок. Страницы Инстаграма запестрели фотографиями старых московских улочек с красивыми и необычными названиями, а именно: Чистый переулок, Сивцев Вражек, Поварская улица, Камергерский проезд, Садовое кольцо, Кривоколенный переулок…

Вечерами мы пролистывали фотографии, выложенные в Инстаграме, и ревниво отмечали, сколько прежних наших знакомцев, друзей, сколько одноклассников поставили лайки или отметились в комментариях.

Было время, мы приглашали их приехать в Москву и попытать счастья, пободаться со своей судьбой. Некоторым из самых близких друзей предлагали и кров на первых порах, и какую-то поддержку, но в ответ слышали одно и то же: «Где уж нам? Теперь уже поздно. Это вы вовремя уехали, а мы уже здесь начали жить, у нас здесь работа, дом, пусть крохотное, но благополучие, которым не хотим рисковать ради неизвестно чего».

Иногда в этих отказах звучала неприкрытая зависть. Её примесь охладила наше желание звать кого-либо из прошлой жизни, и мы решили больше никогда не оглядываться назад и двигаться только вперёд.

И наконец пришло осознание, что мир маленькой деревни под громадным куполом с крупными звёздами Млечного пути, мир, спрятавшийся за задумчивыми Шиханами, навсегда растворился в неоновых огнях, в свете ярко освещённых витрин дорогих магазинов, в гуле нескончаемого потока желтоглазых авто, несущихся по асфальтовому руслу, зажатому между бетонными многооконными берегами, в говоре толпы, праздно шатающейся на Тверской, в песнях Арбата…

Бордель «Массажный салон „Нежная лилия“» находится в подвальном помещении сталинки на Ленинском проспекте. Yukon пришлось припарковать на улице, потому что въехать в тесный двор, заставленный автотранспортом, не было никакой возможности. Пройдя через квадратную низкую арку, мы подходим к железной приземистой двери и нажимаем на кнопку звонка.