Оглянись!

– Портмоне, – подсказывает Димка.

– Вот-вот! Так этот чел Сохатому портмоне привёз. Помните? Так вот. Когда Сохатый прилетел к себе в Мурманск и пришёл в себя, сразу про портмоне вспомнил. А его при нём не оказалось. Стал спрашивать у Мозга. А тот тоже ничего сказать не может, потому как вчера, когда встречал Сохатого в аэропорту, про портмоне ничего не знал. Следовательно, и когда тащил своего босса в зал для ВИП-персон, совсем не отслеживал, был ли этот клятый кошелёк при Сохатом или не был. Проглядел, в общем. Поэтому Сохатый сегодня ночью вылетает сюда со своими людьми. И знаете, что он думает по этому поводу?

Этот старый пень, больной на всю свою плешивую голову, почему-то решил, что портмоне присвоил Вадим Борисович или кто-то из нас. И ему плевать на то, что Вадим Борисович ни черта не помнит. Сохатому хоть кол на голове чеши! Раз решил, что Вадим Борисович виноват, так ничем его с этой мысли не сдвинешь. Не верит ни одному слову Борисыча. Знай только твердит, что тот ему втирает, отмазаться хочет. Теперь Борисыч дрожит как осиновый лист. По его словам, Сохатый в телефон бешено орал и угрожал Борисычу задницу на затылок натянуть. А этот енот слов на ветер не бросает. Вот такая картина, а не пироги с котятами. Что всё это для нас значит? А вот что: до прилёта Сохатого надо нам найти грёбаное портмоне. Иначе всем будет кирдык. Этот хренов хмырь начнёт трясти каждого, аки грушу поповскую. Ясно?

– Нет, – сипит Бизон, упираясь своими коленями через спинку кресла в мой позвоночник (этому великану даже в Yukon’е очень тесно), – Что там такого, в этом портмоне? Документы какие-нибудь? Из-за чего такой кипеж?

– Объясняю, – Бутурлин говорит нарочито медленно, – деловой партнёр Вадима Борисовича, по прозвищу Сохатый, получил в этом портмоне большую сумму денег от другого своего партнёра. Эти деньги привезли к бане и отдали прямо в руки, как только Сохатый вышел на улицу. А они, денежки эти самые, тю-тю – растворились неизвестно как и где. Как? Куда? – Ничего не известно. Единственное, что знаем доподлинно: около бани деньги ещё были в руках Сохатого, а в Мурманске их уже нет. Вечером он с ними, утром – без них.

– Всё утро до отлёта с ним был Мозг? – интересуется Бизон.

– Да. И что? – настороженно глядит на него Сан Саныч.

– Да так, ничего, – хмыкает Бизон, – я этого Мозгового знаю ещё с тех пор, когда он салагой в юниорской команде за свой Мурманск выступал на соревнованиях тяжелоатлетов. А чуть повзрослев, занялся разбоем и рэкетом. За что два раза отсидел: один раз в детской колонии, а второй – уже во взрослой. Там он оказался среди настоящих уголовников, которые, как мне известно, свели Мозгового с людьми Сохатого. Ну и, когда Мозг вышел на свободу, то сразу отправился к этому авторитету. С тех пор он в личной охране у Сохатого и по совместительству работает вышибалой: ходит по фирмам разным и проценты с ихнего бизнеса вышибает. По-другому, выходит, что тот же рэкет, только на дядю. Тот же грабёж, но под надёжной защитой авторитета, который процент за грабёж нехилый отваливает Мозгу.

– Ну и к чему ты всё это нам про Мозгового рассказал?

– Я бы в первую очередь его прошмонал.

– Ты думаешь, Сохатый до такой степени глуп, что не сделал этого? – с лёгким раздражением возражает Бутурлин. – Именно с этого и начал. Тряс Мозгового так, что тот, я уверен, до сих пор очухаться не может. У Сохатого нет на него ничего. Понятно? Мозг чистый.

– Большую сумму получил – это сколько? – влезает в разговор Димка, и, встретившись глазами с Бутурлиным, поясняет: – Имею право знать, за что пострадать могу, если что.

– Пол-ляма евро, – натужно зевает Сан Саныч.

– Ничё себе! – ахает Димка. – Это ж сколько в рублях получается?

– Неважно. В рублях, в евро – какая разница?! – сердито отзывается Бутурлин. – Для серьёзных людей не такая это и сумма, чтобы рисковать и связываться с Сохатым: себе дороже. Судя по всему, кто-то по скудости ума решил, что у него получится деньжат стырить.

– Ты хочешь сказать, что это маленькая сумма? – разевает в изумлении рот Димка. – Я не ослышался? Нифигасе… так если что…

– Димон! Для тебя или для кого другого, да и для меня тоже, это, конечно же, громадные деньги. Нам с тобой за всю жизнь таких денег в руках не держать. Но там, где наш Борисыч вращается, полмиллиона евро мало что решают.

– Да всё равно! Решают – не решают, много – мало! Какая разница. Даже если это для Сохатого мелочь, всё равно вопрос возникает: какой дурак велит полмиллиона (театрально пропел Димка) ого-го-ойро в баню везти, да ещё на ночь глядя? – он в недоумении разводит руками. – Они ж, то есть Сохатый с Вадим Борисовичем, из бани вышли пьяные в драбадан: едва до машины добрались, как почти сразу друг за другом скопытились. И как можно было такие деньги отдавать человеку в состоянии полного в буквальном смысле слова нестояния? Сохатый не понимал, что ли, когда напивался, что ему такие деньжищи должны привезти? Он же умный старик. Как-то не того это всё… Странно смотрится.

– Вот и я о том же. – неожиданно проникновенно произносит Бутурлин. – Всю дорогу думал? Мутная какая-то история, я вам скажу. Зачем – тут Димыч прав – Сохатому приспичило деньги поздним вечером у бани получать? Неужели другого места не было? А если всё-таки срочная какая-то нужда была, то почему так напился? И опять Дима прав, когда говорит, что Сохатый слишком умён для того, чтобы так глупо вести себя. Подозрительно ещё, почему он так уверен, что в пропаже исключительно мы виноваты. Я имею в виду, – перехватывает Бутурлин наши недоумённые взгляды, – не нас конкретно, а нашу контору: Вадима Борисовича и прочих.

– Не понял, – вздёргивает брови Бизон, – а чем мы ему не угодили? Что за бред! «Астро-банк» вроде как карманный банк Сохатого. Или я чего-то в этой жизни не понимаю? Вадим Борисович, как я наблюдаю, директор-то почти формальный. Разве нет? Конечно, он директор, но далеко не генеральный. Тогда, что за комедия?!

– Откуда я-то знаю?! Когда я к Борисычу утром пришёл, он как оглашенный бегал в ночной рубашке по спальне. Волосы торчат в разные стороны. Смотрит на меня безумными от страха глазами и словно не видит. Даже шампанского выпить не может: руки трясутся так, что никак ртом бокал поймать не может. Зубы об стекло противно так стучали. Еле сумел привести его в себя. Когда успокоился, сели думать. И всякие мысли в голову лезут.

Первое, что пришло нам на ум: Сохатый сам всё подстроил. Зачем? Кто его знает, что у этого криминального ревизорро в башке творится. Вадим Борисыч голову сломал, соображая, где, когда и как мог накосячить. А придумать ничего не выходит. Знай себе причитает: «Он меня убьёт! Он меня убьёт! Сначала пытать будет страшно! Утюгом раскалённым жечь будет! А потом где-нибудь на глухой шоссейке в дорожную заплатку закатает!» И тут его замкнуло. Начал гадать: почему именно на глухой дороге у какого-нибудь никому не ведомого посёлочка Сохатый ему могилу устроит? «Не хочу, – кричит, – так! Хочу на кладбище! Чтоб с мавзолеем! Я ж себе уже и землицу на Ваганьково прикупил. Думал, пригодится лет через пятьдесят». Тут от жалости к себе и зарыдал, сердечный… В общем, сейчас от нашего Борисыча проку мало… А Сохатый действительно может для порядка положить двух-трёх человек. Это у него уж как водится. Пострелять он любитель. Пистолеты уж очень любит. Байки ходят, что старикан с собой позолоченный «Дезерт Игл» носит…

– Как я ни обмозговываю вчерашнее, – продолжает бесстрастно Сан Саныч, – всё едино выходит, что это сам Сохатый затеял какую-то очень тёмную игру. Сдаётся мне, что деньги потеряны нарочно. Если вообще потеряны… – он ударяет кулаком по своему колену. – Неспроста всё это! Чует мой нос: затевается что-то… Правда, есть одна нестыковочка. Если Борисыч правильно помнит, то в бане ни он, ни Сохатый особо не пили. Пётр Андреевич – так Борисыч говорит – не столько сам пил, сколько опаивал ту с кудряшками, что ещё на улице первой скопытилась. Тогда непонятно: с чего их-то обоих так развезло возле джипа? Совсем непонятно…

– А если нет никакой игры против нас и Вадима Борисовича? – осторожно спрашиваю я. – Сам же говоришь, что репутация у Сохатого такая, что любой поостережётся к нему близко подходить. Вот он и расслабился, понадеявшись на свой авторитет. Скажи, Сан Саныч: может такое быть, что они напоследок, перед выходом из бани, чего-нибудь особенного приняли? а Борисыч просто не помнит об этом? Допустим, Сохатый подсунул какой-нибудь… ну… не знаю… какой-нибудь убойный коктейль с наркотой, от которого напрочь крышу сносит? Ты, может, знаешь: он этим балуется? Мы же все видели, как их болтало по-дикому перед тем, как окончательно свинтиться: то в уныние впадали, то вдруг восторг и веселье накатывали на них. Словно на самом деле чего-то нанюхались…

– Может, – смиренно вздыхает Бутурлин. – Всё может быть. Если это не какая-то тёмная игра Сохатого, тогда давайте накидаем все возможные причины случившегося, даже самые дурацкие. Например… Ну, скажем… девки что-то там подсыпали в вино в надежде грабануть. Потому как вряд ли Сохатый сам мог нанюхаться чего-то там ровно перед тем, как деньги привезут. Он бешеный чёрт, конечно, но далеко не дурак.

Итак. Моя первая и самая идиотская версия: девки-грабительницы. Могло такое быть? По-моему, совсем невероятно, но чёрт его знает… Тогда встаёт вопрос, как шалавы узнали о том, что Сохатому деньги привезут? Их же прямиком из машины в баню повели. Девчонки даже сообразить не успели, куда попали… Значит, кто-то заранее предупредил? Тогда, кто? Чёрт! Совсем голова пухнет!!! Какие-то ещё версии есть?

Мы дружно молчим. У нас нет никаких догадок.

– А самое смешное, – продолжает минуту спустя Бутурлин, – объяснение может оказаться до такой степени очевидным и простым, что… Вот если бы только зацепку найти, хотя бы одну деталь!!! Ничего пока не вижу. Но как бы то ни было, мы должны найти деньги, пока Сохатого здесь нет… Даже если он их не терял. Но это будет крайний вариант. Если найдём, тогда с нас обвинения он обязан снять. Вот тогда и выяснится, какие тараканы живут в его башке.

Мы уставились на Бутурлина.

– Чего смотрите? Ну, если он не терял деньги, а мы всё равно ему принесём, стрясём с какого-нибудь козла, как он тогда будет реагировать? Вот мы и узнаем, что он надумал… Ничего. Скоро, надеюсь, узнаем, специально ли потерял деньги Сохатый или на самом деле кто-то украл… А пока, дорогие мои, – он испытующе вглядывается в наши лица, – все вы на подозрении…

Бутурлин звонит Вадим Борисовичу. Беседуют они долго. Время от времени с того конца врываются в салон истерически пронзительные рыдания.

Итог разговора Сан Саныч озвучивает сразу, как только смартфон скрылся в заднем кармане джинсов: «Борисыч требует начинать с девок. Он какой-то там экспресс-пасьянс разложил, пока балаболили. Кричал, что ему все пути перекрывает дама треф. Панимашь ли, – губами Брежнева шамкает Бутурлин. Это он так всегда выражает своё иронично-недоверчивое отношение к методам босса, – и хоть кол ему чеши на башке – ничего слышать не хочет! Будь моя воля, я бы перетряхнул вас всех… Сохатый-то прежде всего с нас спрашивать будет.

– А чё с нас спрашивать? Мы-то тут причём? И кстати, – совершенно некстати спрашивает Димка, – а почему у Сохатого кликуха такая? Со-ха-тый… Рогатый, получается? Кто ему рогов наставил? Жена? Или любовница какая?

– Дурак, – толкает Димку в бок Бизон, – ты чего болтаешь? Хочешь, чтобы бошку отвинтили? Ты в курсе, что это за человек? О нём лет двадцать назад все газеты писали, даже за границей. Знаменитость девяностых годов! Такими делами ворочал. А ты – рогатый! Коли узнает про твои слова, глазом не моргнёт, сделает так, словно тебя и не было, потому как никому ничего не прощает и не забывает.

– Разные слухи ходят. – Бутурлин достаёт из небольшой сумочки, какую обычно носят через плечо, футляр с сигарой и начинает его вертеть. – Одни говорят, что начинал он на золотых приисках в Якутии, которая Республика Саха называется. Другие утверждают, что, наоборот, начинал на рыбных промыслах на Сахалине. Контрабанда икрой, красной рыбой и всё такое. Вроде рыбкины конторы крышевал, контролировал рыболовецкие колхозы. Когда стали разводить в Баренцевом море дальневосточного краба, а в Белое море запустили горбушу, затосковал по родине, перебрался в Мурманск. По другой версии, просто сбежал с Камчатки, спасал свою шкуру. В общем, это тёмная история – почему Сохатый снялся с хлебного места и метнулся на другой край страны. В Мурманске вроде как живёт последние пятнадцать лет. Известно, что подмял под себя весь Терский берег. Вполне возможно и то, что Сохатым прозвали за рост и силу. Лось ведь – самый крупный и сильный зверь в наших лесах.

– Если верны первые версии, тогда его кличка должна произноситься через «а» – Сахатый. – не удерживаюсь вставить свои пять копеек. – А если его реально с лосем сравнивают, тогда через «о» – Сохатый.

– Грамотный шибко, я смотрю, – Бутурлин косит на меня глаза, – то песни всё английские слушаешь, то правила русского языка вспоминаешь…

– Есть маленько. – отвечаю как можно скромнее. – Был гордостью школы. Учителя думали, что стопроцентно поступлю в вуз.

– И чего? – с лёгкой ноткой уважения спрашивает Димка.

– Решил, что в наше время не образование играет роль, но хороший оклад.

– Эх, голова – два уха, – с искренним сожалением произносит Бизон и, протянув руку через спинку кресла, кладёт на мой затылок гигантскую ладонь, тёплую и тяжёлую, как шапка Мономаха.

За разговором пролетело время, и мы не заметили, как подъехали к грязно-голубому кирпичному зданию в один этаж с кокетливо-орнаментальной вывеской «Мотылёк». Это приземистое строение не сразу заметишь: оно выглядит пристройкой к панельному дому в мелкую керамическую плитку такого же бледно-голубого цвета. Димка при виде надписи хихикает: «Вчера совсем не заметил, что у бани такое смешное название. Очень в тему, оказывается. А чего именно сюда пошли?» – «Потому что хозяин – человек Сохатого».

Сидим в джипе и смотрим на табличку, повешенную на дверь. На белом пластмассовом прямоугольнике крупными красными буквами написано, что сегодня, в среду, в бане выходной.

«Кто сказал, что бесполезно
биться головой об стену?
Хлоп! На лоб глаза полезли —
лоб становится кременным!»

– рвёт гланды Бутусов.

«Нас теперь не сваришь в каше – сталью стали мышцы наши», – мурлычет себе под нос Сан Саныч и неожиданно выключает радио. В машине воцаряется тишина…

Было дело, как-то раз вёз я Вадима Борисовича домой поздно ночью. Весь вечер в его кабинете сидели трое коротко стриженых, крепко сбитых мужичков в деловых костюмах, расходящихся под мышками по швам. По суровым лицам и широким жёстким ладоням можно было подумать, что они только вчера вышли из сталелитейного цеха. Переговоры шли долго и мучительно. Мужчины без остановки курили сигареты и с силой давили их друг в золочёной пепельнице. Кабинет заволокло сизым дымом крепкого, выедающего глаза табака.

Мне тогда пришлось несколько раз заваривать крепкий кофе для всей компании. Но результаты многочасового обсуждения оказались, видимо, очень выгодными для босса, так как домой он возвращался в прекрасном настроении. Всю дорогу рассуждал вслух о тонкостях эзотерических учений, которые много чего позаимствовали из народных обычаев.

Я уже говорил, что для Вадима Борисовича астрология и эзотерика являются страстью, истовой верой в существование каких-то сверхреальных сил, которые вертят людьми, как им заблагорассудится. Он уверен, что у людишек нет никакого выбора: остаётся только признать неодолимую силу их влияния и считаться с ними, стараясь свести к минимуму возможный ущерб и постараться извлечь выгоду. С этой целью Вадим Борисович регулярно читает астрологические прогнозы, собственноручно строит сложные вычисления, кидает игральные кости или внимательно разглядывает таблицу толкований китайской книги перемен «И-Цзин». Он с безграничным доверием, граничащим с фанатизмом, относится к тем рекомендациям, которые получает от потусторонних безымянных сил. Веру в зависимость жизненных путей от причудливого узора звёздного неба, от случайных комбинаций цифр на кубиках, от рандомной выкладки карт Таро Вадим Борисович с железобетонным упорством отстаивает и пропагандирует при любом удобном случае. Благо, таких случаев всегда бывает много.