Лизол и розы. Крымская сага

Лизол и розы. Крымская сага
Райнхард фон Лоэнграмм

Путешествие в Крым для сибиряка? Ему есть, с чем сравнивать, для начала. О том, как подарок отца едва не обернулся гибелью, и чем опасны радужные мечты – эта повесть. Как сказал Анатолий Алексин – «Чтобы уйти от человека, надо иногда придумывать ложные причины. Потому что истинные бывают слишком жестоки. Но чтобы прийти, ничего не нужно придумывать.». Даже, если этот человек из другого мира. Эта книга – о том же. Книга содержит нецензурную брань.

Лизол и розы

Крымская сага

Райнхард фон Лоэнграмм

К столетию присоединения Крыма к России…

© Райнхард фон Лоэнграмм, 2022

ISBN 978-5-0055-9609-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Александр. Синопсис

Для сибиряка совсем не обязательно ехать в Крым, дабы отдохнуть. Этот несложный тезис ранее не поднимался героем книги, который ждёт своего пятнадцатилетия. Но принимался как данность. Однако он вынужден уступить просьбе отца, который настаивает на этой поездке под предлогом того, что этак путёвки для матери и сына будут дешевле. Рассудив, что лучше уж повидать места, с которыми не был знаком, юноша принимает происходящее, хотя подозревает, что истинные причины случившегося довольно неприятны, потому их взрослые и стараются не озвучивать.

Неделя пути в поезде принесла не самый лучший опыт, и герой всё чаще разочаровывается в собственной матери, наблюдая её поведение вдали от дома. Зато приобретает навыки взрослого общения, знакомится изнутри с жизнью проводников и пассажиров. На пароме через Керченский пролив у него появляется устойчивое ощущение, что поездка ему не понравится.

По прибытии в Симферополь наш рассказчик сталкивается с тем, что его уже принимают за взрослого. Он всё чаще сравнивает увиденное с тем, к чему привык на родине, и объясняет читателям, почему все сравнения хвалёного края оказываются только в негатив для уроженца Центральной Сибири. Он всё чаще вспоминает родной город, именуемый Серединой Земли, и замечает, что уже жалеет, что уехал оттуда.

Быт и нравы пансионата, куда попадает герой, возможно, вызвали бы сожаление о неразвитом сервисе и реалиях 1984 года, в котором и происходит действо, кабы не упоминание, что изменений спустя почти сорок лет практически нет… Кроме того, всё резко осложняется ужасным известием – на полуострове карантин, и отдыхающие оказываются едва ли не запертыми на территории. Что случилось, почему, что за инфекция обнаружена – не сообщается. Герой не может отделаться от ощущения, что попал в некую западню, из которой выбраться будет очень проблематично. Море и местная природа не производят на него сколько-нибудь позитивного впечатления, ему есть с чем сравнивать, да и младшая сестра, что осталась дома на попечении отца, заставляет его беспокоиться о себе. Никакой связи с домом, и тот факт, что у матери находятся неотложные дела фактически круглосуточно, начинают всё более зловеще выглядеть в этой реальности.

Герой остаётся один – он не то взрослый мужчина, которого не устраивает даже обилие поклонниц среди приезжих со всей страны, не то ребёнок, который в ужасе от того, что местные цветы не имеют запаха. С горечью он рассказывает нынешним своим читателям, насколько тоскливым и безрадостным оказался отдых – одно замечание про погибших ежей, что отравились лизолом, которым дезинфицировали корпуса пансионата, вызывает оторопь. Отсутствие сумерек и освещения ночью, солончаковая безрадостная степь, сырость, в которой бельё не сохнет сутками, мелкая пыль, отвратительная питьевая вода, грязное море, взбесившиеся в тот сезон медузы, унылый ветер – далеко не полный перечень вещей, вгоняющих сибиряка в депрессию. Он пытается выглядеть молодцом – и вдруг понимает, что песни известного барда, которым его научили в поезде, сбываются в Крыму с ужасающей точностью. Он замечает, что в этой местности перестали появляться птицы. Для таёжника это реальный сигнал Апокалипсиса, а между тем окружающие – особенно взрослые – не то предпочитают прочно делать вид, что не замечают зловещих знаков, не то действительно утратили эту способность.

Увидев однажды вещий сон про Юстинианову чуму, ещё не поняв толком, что это такое, юноша чувствует, что заболел – причиной оказались персики, которыми его угостил ухажёр матери. Рефрен Ланцберга про холеру оказался пророческим. Врач пансионата, уроженка нынешнего Екатеринбурга, почти сразу понимает произошедшее – «надышался аральским ветром», т.е. подцепил бубонную чуму, которая никогда и не выводилась из этих мест на самом деле… Возможно, из-за неё и карантин – догадывается читатель. Однако выполнять полностью положенные в этом случае предписания взрослым не хочется, ведь тогда не то что отдых насмарку, ещё и куча проблем начнётся.

Они заключают сделку с ребёнком – будешь-де лежать в элитном номере в одиночку и лечиться там амбулаторно, под присмотром уже знакомой врача и жильца этого номера, чьи персики сыграли эту роковую роль. Будешь помалкивать – это и в твоих-де интересах, ибо альтернативой будет месяц в душном боксе, который моется лизолом ежесуточно… Выбирать не приходится, и герой обречён страдать фактически в одиночку. Высоченная температура, галлюцинации – или другой пласт реальности? – боли в мышцах, ощущение наличия затягивающейся гаротты на шее. В реальности появляются новые зловещие персонажи. Героя угнетает бессилие воздействовать на неё.

Пока читатель самостоятельно строит догадки, можно ли трактовать появление злого женского персонажа по Фрейду или лучше не стоит, он начинает вести себя наглее любой реальной злодейки. Герой в отчаянии пытается позвать на помощь, не особо веря в успех – но на третий день он наконец-то слышит за окном пение птицы. Это случается ночью, клёкает сова-сплюшка. Однако спокойно заснуть юноша боится, справедливо опасаясь кошмаров во сне.

Происходит невероятное – в раскрытое окно влетает полярная сова, житель сибирских северов, и прогоняет свирепую злодейку. Правда, превратившись при этом в импозантного молодца, но данная метаморфоза уже совсем не смущает героя – ему просто симпатичен оказавший помощь. Однако на контакт эффектный гость не идёт, к немалому огорчению больного, впервые почувствовавшему некоторое облегчение.

Также для поколения миллениалов будет масса интересных пояснений, как в то время люди жили не то, что без гаджетов – вообще без связи и почти без удобств. И что не так в Крыму с этим по сравнению не только с Сибирью. А также прелюбопытное повествование об истории достопримечательностях мест, где происходит действие. С массой иллюстраций. Потому что появляется ещё один сибиряк, ровесник нашего героя, который в прямом смысле забирается в окно с завидной регулярностью, добывая для друга провизию и вкусняшки – правда, читатель сразу понимает, каким способом, пользуясь амплуа жиголо. Совершенно взрослые разговоры подросших мальчишек поданы без купюр – дословно, сообразно тогдашней лексике… А также будет множество неочевидных связей с культурой и наукой Сибири и Крыма. Бытописание что событий двухсотлетней давности, что указанного времени, что современности – жёстко переплетается и не существует по отдельности.

Герой понимает, что, только распутав это узел информации, он надёт выход из ужасного нынешнего положения. Но тут его подстерегает буйство местной стихии – ненастье здесь также имеет крайне неприятный оттенок и плохо действует на самочувствие больного. Однако и тут приходит на помощь белый сибирский филин, в нужный момент превращающийся во взрослого солидного мужчину, способного помочь и утешить. Юноша не желает допытываться у гостя, кто он такой и почему прибыл, вероятно, этим расположив его к себе. А между тем читатель замечает, что этот персонаж реален не менее, чем деревья на территории – его видят и другие люди то и дело, те, кто не склонен вмешиваться в происходящее. Сам же белый филин в происходящее вмешивается постоянно, и он реален настолько, что не против перекусить гостинцами, которые с завидным упорством приносит другу Василий.

Но герой всё чаще замечает, что общается с человеком, что не является его современником. И понять, кто же это – довольно сложная логическая задача, с которой юноше удаётся справиться, хотя и не сразу. Он также предпринимает отчаянную попытку выяснить, что происходит дома. Это ему удаётся, и он узнаёт главное – сестра в безопасности, но у отца в доме живёт любовница, а его мать даже не интересуется, чем он болен и как себя чувствует.

Эти новости побуждают героя приглядеться к любовнику матери повнимательней и использовать уже его в своих целях. Проблема в том, что он очень быстро вычисляет, кто именно перед ним, но ему противен сам род занятий героя, из чего можно заключить, что парень родом из семьи репрессированных.

Несмотря на карантин, юноша предпринимает вылазку в город на переговорный пункт, посещает местный храм, чем должен немало фраппировать современника в 1984 году, читатели узнают много нового не только об истории мест, где пролегает маршрут, но и о связях её с сибирскими реалиями.

В дальнейшем, во время прогулки на берегу моря со своим местным другом, Василием, также сибиряком, завершая «мужской разговор», герой во время смены погоды находит уже знакомую по вечерним визитам в свою комнату птицу и подбирает её.

Птица жива, хотя на то, чтоб привести её в норму, тратится немало сил и времени. Кроме того, друзей посещают мрачные гости, что людьми только притворяются. Они принимают чужой облик, проходят сквозь запертую дверь, наконец, после просто растворяются в темноте. Они требуют выдать им «белую сову» без всяких пояснений и церемоний. Василий находит весьма оригинальное решение кризиса – выдаёт пришедшим изображение птицы, которое сам же и начеркал в их пристутсвии. Гости отправляются восвояси.

В тот же вечер друзья не только видят ожившего белого сибирского филина во всей красоте его птичьих повадок, угощают его плотным ужином, который непросто было составить в тех реалиях, но и знакомятся с ним в его человечьем облике, только в таком виде заметно, что гость ранен. Герой снова убеждается, что перед ним – человек из прошлого, тот не знает не только космологию, но и не имеет понятия о средствах медицины конца 20 века. Зато ему сообщают, что домой в родной город прибудет в срок и комфортно, самолётом, и попадёт сразу на «своё седьмое небо». Что значат эти слова, знает только оставшаяся дома сестрёнка, но это обстоятельство не смущает юношу. Его заботит только то, что из-за ранения сова то обретает перья, то снова теряет их, и дозировка нужных лекарств, найдённых в аптечке.

Утром друзья просыпаются уже одни, и Василий сообщает то, чего наш герой не заметил в их ночном собеседнике. И уже вечером следующего дня, проштудировав служебную методичку ухажёра матери героя, они понимают, кто же их посетил. Но их интересует не громкое имя прославленного генерала 1812 года, а его послужной список и корреляции с сюжетом французского боевика «Профессионал».

Тем временем друзья замечают, что мрачные гости где-то совсем рядом и явно снова охотятся за их крылатым приятелем. Тот снова появляется, но уже в человеческом облике, и погоня просто не может войти в здание, как делала ранее, и удаляется ни с чем. Выполняя просьбу мальчишек, филин остаётся с ними беседовать и ночевать, воспринимая их интерес как обыденность. Тем не менее, тень от него так и отбрасывается в форме птицы. Наш герой отмечает резкое улучшение по части протекания своей болезни, и не сомневается, что это влияние этого гостя.

На следующий день у героя запланированная поездка на Сакское озеро, в компании «друга» матери. Там он понимает слишком взрослые вещи, которые вынуждают того общаться с ним, и попадает в очень опасное место, сам того не желая. Однако прилетает филин и, не меняя своего птичьего облика, сообщает им способ выбраться.

Тем временем становится возможным наконец даже выход в курортный кинотеатр под открытым небом, и мальчишки с удовольствием пользуются этим обстоятельством. Вот только после сеанса Василий неожиданно пропадает, и наш герой отправляется на поиски, предчувствуя недоброе. Ему удаётся успеть вовремя, прервав уже начатую было расправу над другом, которую устроили в женской раздевалке нетрезвые обитательницы пансионата. Правда, рискуя при этом своим здоровьем и жизнью, но даже не задумавшись об ином способе действий.

Выбираться пора уже и из Крыма – путёвка не бесконечна, а даже от бубонной чумы можно выздороветь, если не хочешь смерти. Как и было обещано, герой с матерью улетают из Симферополя на «ТУ-154». Во время прощания в аэропорту герой фактически случайно выбалтывает любовнику матери истинные реалии – он второй ребёнок из трёх у неё, а отец их никогда не покидал. Становится понятно, что новый радушный знакомый уже никогда не приедет в Иркутск навестить их, чему юноша даже рад. Тем временем филин незаметно для всех едет в его дорожной сумке и покидает её только по прилёте в Челябинск на дозаправку.

Дома герой сталкивает лбами нагулявшихся родителей, но те позднее предпочитают сделать вид, будто у них не было никаких романов на стороне. Документы, которые выдала ему на прощание его волей судьбы лечащий врач, успешно «потеряны» в конторе противочумного института. Единственный человек, кто доверяет герою – это по-прежнему его младшая сестра. Она и получает на хранение перо филина, ведь здесь оно вовсе не нонсенс, кругом тайга.

К декабрю школьный театр решает ставить пьесу про приезд в Сибирь жён декабристов, но ответственный работник школы отказывает герою сыграть роль князя Волконского. В ответ юноша обещает, что спектаклю не бывать. Так и случается, и уже в момент представления к герою обращается администрация школы за помощью – выручай, ты же руководитель рок-группы класса. Сказано-сделано, и над притихшей школой звучит старая казачья песня, которую наш герой слышал в Крыму от филина. Довольны все, в т.ч. одноклассник, который так и не сыграл роль – он-де её и не хотел играть, но опасался гнева учителей. Публика требует продолжения, и группа школьников даёт полномасштабный концерт для микрорайона.

В полночь в форточку проникает уже знакомая белая птица. Для того только, чтоб сообщить юноше: «Нельзя повторять чужой опыт, можно только получить свой. Не нужно было играть меня в пьесе, дабы не попасть в схожую ситуацию с кандалами и прочим».

Поезд до Керчи

В августе после получения начального аттестата в школе отец вдруг огорошил меня известием: «Ну что, Ильин день отгулял? Большой уже, поедешь на вотчину вертухаев мать охранять мне. А с кем день рождения встречать – там найдёшь.»

Сказать, что я облез – ничего не сказать. Это как же, ни тебе слив и яблок, ни грибов что в самом разгаре сезона на заготовку? Да и купаться нет-нет да удаётся без последствий, как же это перед кабалой школьной я вдруг исчезну не пойми куда? А сезон охоты, что аккурат перед моим ДР открывается, меня ж обещали уже не только на подхвате брать? А книжки, которые я уже присмотрел себе чтоб выкупить у торговца на развале, у которого я работаю? Ну не то чтоб девчонки меня совсем не интересовали, шпана из окрестных бараков, как донесла разведка, уже собиралась подогнать мне в качестве подарка некую шалаву на распечатку… т.е. моя третья пятёрка накрывается медным тазом что ли? Какое блин куда ещё ехать, неделю в поезде? Папа, ты рехнулся, не иначе, я ж с ума сойду там от жары в этой грохоталке…

Отец выслушал, посмеялся и поспешил меня заверить, что всё совсем не плохо, и даже мне понравится. Билеты он уже купил, поедем в купе. Мать хворает то и дело частенько, надо бы её на море-то подлечить малость, вот направление в пансионат. А коль скоро мне ещё 14, то путёвку он записал с помощью профкомовских на меня как на ребёнка, успел. Дескать, будут тебе и сливы – только не наши уссурийские, а настоящий чернослив с куста прямо, будут тебе арбузы с грядки, накупаешься ещё в море с медузами, на пляже нажаришься, будут тебе и девки взрослые сколько найдёшь, они все заезжие с курортов только для того туда и едут, а книги у твоего работодателя я сам выкуплю, не забудь только список составить. Грибы мы уж с Масей сами собирать поедем, без тебя, она тоже толковая, а к охоте на осень успеешь без проблем. Только вот смотри там в оба, чтоб к маме не клеились отдыхающие всякие, особенно из столиц, понял меня? Ах, не понял, ну сейчас объясню тебе схему…

В общем, быстро я позврослел в итоге этого инструктажа, так, что, повертев в руках упаковки кохинора – это кстати ни разу не карандаши, а резиновое изделие №2, как следовало называть его аптекарше для отпуска без паспорта, решил даже как-то отложить свои планы на расставание с невинностью. Будешь тут, когда объясняют как колоть пенициллин себе в результате неудачного загула… и все остальные возможные сложности. И вместо того, чтоб 12 августа устраивать пирушку на кладбище самолётов за рембазой, как я делал аж с семи лет, сам с собой и небом – уже стоял в полной походной экипировке на перроне третьей платформы городского вокзала, и наблюдал как родители прощаются, и думал всякое новое для себя и непривычное. О том, насколько прочны на самом деле их отношения и что ждёт нас по возвращении к началу октября домой. Не найду ли я дома вдруг тётю Свету из профкома или ещё кого, к примеру. Конечно, сестрёнка обещала мне строчить подробнейшие письма – но что толку? Что она поймёт в свои 10? А на переговорном пункте много не наболтаешь, как известно – когда тарификация межгорода не только посекундная, но ещё и от расстояния зависит. Да и что там могут сказать, через все эти тыщи километров? Дежурный мур-мур, что называется. Соседки… да какая на них надёжа, они ж выдумают чего не было в природе и денег даже не возьмут, как говорится… А в школе меж тем ждали новую завучиху к новому учебному году, химичку, и слухи о ней ходили самые разнообразные, мол, не только двойки ставит но и способствует выгнать с волчьим билетом. Это я сразу пропущу полчетверти – как нагонять буду, одному чёрту известно. С дерьмом съедят училки – ишь, выискался тут бездельник, на море прохлаждался когда они тут всем миром картошку по холоду копают! Кстати, кто будет её копать нынче в моё отсутствие, а? Заквасят прям на поле и половину в земле оставят – я бы этих оболтусов взрослых не знал, как же, и мамин брат им помогать точно не приедет. Он в своей Караганде так застрял, что фиг вылезет на родину уже, как видно. Такие вот унылые мысли, а Маська-то мне искренне завидует и просит сувениров с Крыма привести… пообещал я ей камней и ракушек на ожерелье, железно – и понял, что меня расстраивает. Старшая наша не пришла. Не иначе, нарочно проигнорировала, зажгла с хахалем. Нету у нас семьи уже, значит, этак и на свадьбу свою не позовёт.

А тут ещё соседки по купе достались нам – две хохотушки чуть постарше матери… я от их разговоров даже на верхней полке лёжа не знал куда лицо от стыда прятать. На первой же стоянке в Зиме добежал до киоска на перроне и купил себе пачку «Магны» – что нашёл… она оказалась слишком крепкой чтоб её выкуривать даже по одной сигарете, меня подташнивало и вышибало грустные слёзы, но я хотя бы имел железное алиби – курю в тамбуре и не желаю слышать все эти дамские фривольные откровения и подколочки в мой адрес. К счастью, в дороге дико хотелось жрать, причём часто, и я смирился с тем что так и надо – в любом случае, вес набрать мне не повредит, худощавой орясине… На третий день пути соседи по вагону из жалости, что ли, стали таскать меня с собой за компанию в вагон-ресторан. Газировки мне не жалели, бутербродов тоже – я сидел в углу, палился в окно и делал вид что с интересом слушаю байки вахтовиков и прочие рассказы о взрослой жизни. Тем более что много от меня и не требовалось – вовремя кивать, поддерживать парой слов говорившего и вопрошать «А дальше что было?», а ещё изредка вставлять односложные оценочные суждения по адресу упомянутых рассказчиком личностей. На пятый день пути проводник вручил мне собственную книжку, взятую в поездку и не разрезанную даже – и я мог сидеть в коридоре уже в одиночестве, то действительно приступая к чтению, то продолжая лупиться в окно на пролетающие пейзажи. То было любопытно, то вгоняло в тоску, но хоть как-то убивало время без необходимости выслушивать ужасную болтовню соседок о своих бывших со всякими подробностями. А потом они догадались, что я сознательно избегаю их общества. И одна из них настойчиво выбралась в моё уединение, якобы с целью обсудить книгу. Книгу я вручил ей на просмотр и ушёл курить.

Но в тамбуре в тот раз никого не было… на моё несчастье. Меня достали и там, прижав к стене и нагло запустив руку под ремень… Позже, на третьем десятке лет, я даже рискнул попробовать этакий способ – заблокировав двери, между вагонами… Не скажу что это так уж волнительно, право, можно и обойтись без приключения, вполне, ограничившись обнимашками, хотя свою пикантность имеет. Но тогда я просто взбеленился и отоварил борзую дамочку по щекам для охлаждения её эротического пыла. Конечно, изо рта у неё посыпалось разное дерьмо вперемешку с томным шипением, иначе такую лексику не атрибутировать. Я пригрозил что сдам её через начальника поезда ментам за совращение малолетки. Как ни странно, подействовало влёт. Я не стал дожидаться когда в купе меня ославят как сами хотят – тем паче что баба помчалась в другой конец вагона, подобрал книгу и неторопливо ввалился в купе сам. У меня видимо что-то было в лице не слишком симпатичное, потому что наша вторая попутчица замолкла на полуслове, взглянув туда. Но провизжать «Как, ужё всё?» она успела. Я представил мысленно в красках, как сейчас бы с удовольствием врезал и ей по лицу, и она вдруг отшатнулась стремительно, как будто я и впрямь сделал что-то этакое. Мать заметно смутилась и вдруг назвала меня так, как называла только Маська в мои минуты гнева, предложив мне не то кофе не то шоколадку, «барсик, ты не смурей, скоро доедем, завтра уже к парому прибудем». Я холодно ответил что был бы очень этому рад и вообще-то спать хочу, забодали уже хихикать ночи над ухом.

На пару часов я выторговал молчание в купе. Это было здорово. Заснуть мне всё-таки удалось, и я не хотел просыпаться, такое потом у меня было только на больничных койках перед плановыми операциями. Они всё равно потом завели свой зуммер, шептались отчаянно и много, но дрёма спасала от проникновения того что говорят в сознание. А потом настал новый день, когда весёлый проводник ворвался в купе и выдал инструктаж что будем делать когда наш вагон затолкают на паром. В тот день я искупался – в его обществе и ещё нескольких веселушек из педа, сокурсниц его, в настоящем море, и набрал для Маськи сразу мешок трофеев. Ракушек, помню, от кромки воды было насыпано аж на полтора метра к кустикам полыни. И ещё чего-то что не росло у нас в Сибири. Я нарвал цветущих стеблей и затолкал их в книгу – мне её в итоге подарили. Было свободно, приятно, мы орали дружно песни под гитару, я плясал босиком на горячей земле под незнакомым солнцем – под ритмичный аккомпанемент аплодисментов девчонок, и два часа до погрузки пролетели как дуновение бриза вечером с Байкала. Чем была занята мать – я даже не подумал справиться. Похоже, она занималась в обществе попутчиц поеданием каких-то ватрушек, купленных у предусмотрительных местных с корзинками, как везде на стоянках поезда. Я не видел, в общем, и знать не хотел что там делается. Солёная вода была ну просто гадкой на вкус и я не понял вообще, чем она может быть полезна, лучше бы на источники у нас в долине поехали – там минералка хотя бы вкусна. Но сама возможность проветриться – без необходимости торчать в вагоне во время переправы, меня очень воодушевляла. Да и мой уже резко смуглый загар у местных вызывал уважительное недоумение – ишь ты, а ещё сибиряк-де, как же они там успевают, у них же холод и медведи ходят по улицам.

И вот это карикатурное, уродливое представление о моём солнечном уютном Байкале меня выбесило. Какие-то ушлёпки, которые боятся спину солнцу подставить в тридцатку по Цельсию, лиственницу топором срубить не могут, смеют мне рассказывать, что к нам только декабристов ссылать! Ой, зря это какой-то там типа моряк вякнул, зря… разнимали нас уже человек шесть, когда эта сволочь мне подножку подставила, но я вцепился в него уже крепко, и не давал встать с этой перегретой грёбаной палубы этому изнеженному курортному пижону… Я бы посмотрел как он по сопкам у нас бегает с горбовиком, полным ягоды, очень с большим интересом посмотрел… Посмотрел бы что он стал делать, когда пестун к костру выходит вечером… пари держу, диареей бы пробавился точно, спец типа по медведям дешёвый… И заценил бы сколько килОметров по льду на лыжах бы за час накрутил, а я вообще этот пролив кабы не поезд бы брассом бы в однова прошёл – сомневаюсь сильно насчёт этого навыка в сопернике…

Быстро выяснилось что я по меркам законодательства ещё ребёнок, и моего визави подняли на смех. Я, правда, был не рад, злился, рычал и шипел вслух все что думал на его счёт. Мать смотрела на это шоу огромными глазами, не спеша жевала какую-то пакость из слоёного теста с кизиловым вареньем и ровным тоном заметила державшим меня мужикам:

– Когда замолчит, отпустите, но не раньше, а то он ещё кусаться будет, – и с каким-то нылым прононсом, прости Господи, обернулась к моему противнику. – А нечего было злить мне барсика, болтун!

Мужик дёрнулся как ошпаренный, паскудным взглядом оценил её формы под ситцевым сарафанчиком, и процедил, уходя:

– Нарожают зверёнышей, слова им не скажи. Я бы у себя в станице спесь бы резко сбил с таких борзых…

Я заматерился в голос, что-то поясняя насчёт того где я видел все их поганые станицы, что если уроды профакали всё в 18 году, так нефиг сейчас пальцы гнуть и не будь я потомок Гриши Кочкина, сейчас он мне за весь донской позор один отвечать будет… вырвался, к ужасу матери… и подножкой меня было уже не остановить, обученный… Однако инцидент не продолжился, потому что моя цель ускорилась слишком активно и вскоре сгинула за соседним вагоном, а мне путь преградил уже мой проводник:

– Хрен с ним, сгнивший. Брось его.