Ковчег Лит. Том 1

Часть 65

– Марк, если ты продолжишь молчать, ничего не изменится. – Луч сидел в мешке, скрестив руки на груди. Устав сидеть в полумраке, он распахнул шторы, дернув их с такой силой в стороны, что едва не сорвал карниз. – Блядь, класс, – он фыркнул, – то ты болеешь и молчишь, то ты здоров и все равно молчишь.

– Как?

Дыхание перехватило, как после долгого кашля, горло сдавило. На улице была теплая весна, переходящая в осень, солнце светило ярко.

– Что «как»? Марк, ты притворяешься или на самом деле не догоняешь?

– Я не понимаю, что я должен догнать. Я болел, Лера не приходила. Как только я пришел в себя, ты говоришь, что она умерла. – Марк с силой прикусил губу, попав зубами прям в место содранной кожицы. Скривился и облизнулся. – Что произошло?

– Она умерла, – Луч пожал плечами, улыбаясь. Он вертел в пальцах пластиковую ручку от детского планшета, а вот планшет глазами найти не мог. – Ты правда тупой?

– Это ты идиот. Я уже понял, ты сказал. Как, твою мать, это произошло?! – Кидаться было нечем, под рукой были только подушка и одеяло. Если кинуть подушку – не поймет, что это не игра.

Лучевой молчал. Он смотрел на него огромными восторженными глазами, еле-еле улыбался и молчал. Глаза слезились от яркого света и сухого воздуха.

У Леры были толстые ляжки и худые икры. Когда они только ходили по собеседованиям, один из баров на Кузнецком они приметили сразу. Не для того, чтобы работать, нет. Там были странные туалеты – не делились на мужские и женские, черные квадратики плитки чередовались с зеркалами, под потолком приглушенно горели красные лампы.

Это было определенно не место для работы. И туалет там стоял отнюдь не как средство первой необходимости.

Ее «Мартинсы» делали ноги еще тоньше, а широкая юбка до колена скрывала крупные бедра. Трусы, спущенные с колготками до сгиба колен, в черном зеркале отражались как удачный кадр из порно.

Еще ни в одном зеркале Лера не была такой привлекательной, как в этом туалете. Квадрат – тонкие ноги со спущенными до самых ботинок трусами. Черный квадрат – пропуск. Снова зеркало – большая мягкая грудь над спущенным лифчиком, на которой мягким комом лежит задранный свитер. И никаких непропорциональных ляжек, никакого рыхлого животика, валиком свисающего над лобком. Все это – черный квадрат, цензура. И даже ее лицо – цензура, только губы попадают в одно зеркало с подпрыгивающими сиськами.

Как она могла умереть?

– Вы же сосались постоянно, заболели тоже вместе. – Луч рисовал по коленке пластмассовой ручкой от планшета, даже не глядя на перекошенное лицо Марка.

– Чем заболели?

Луч заржал. Марк не понимал, как можно смеяться в этой ситуации – не натянуто, не саркастически, а заливаясь, утирая глаза и морщась. Как вообще можно смеяться?

– Ангиной, Маркуш. Вы же трахались последний раз месяца четыре назад. Чем вы еще могли заболеть вместе? – Луч поднял вверх указательный палец и «покивал» верхними фалангами.

Марк забрался на кровать в кедах. Он сегодня выходил в магазин за туалетной бумагой, которую Лучевой забыл в прошлый раз. А потом накормил его «пастой» с морепродуктами из тайского ресторанчика. Урод.

– А тебя с хера ебет, когда я трахался? С ней.

– Здоровья тебе желаю.

Марк накрыл лоб холодной влажной ладонью, закрыл глаза.

– Чего ты от меня хочешь? Почему ты мне вообще про похороны не сказал? – Лицо начинало гореть, Марк чувствовал, как нервы горят в голове, а дым копится, застилая глаза. Непонятно.

– Я говорил. И Саня тебе звонил, говорил. Даже Женька, по-моему, звонила. Но вы, тверские, люди такие, с ангиной по телефону разговаривать не желаете, слушать – тоже. Лежишь ты такой две недели назад, гноем плюешься в меня, телефоном бросаешься и говоришь: «Луч, достань из шкафа одеяло теплое. Конец апреля, отопление выключили, суки». Я думал – все. Белочку поймал с лекарств своих, в дурку сдавать надо.

– Говна в тебе, как в сортире на даче, Луч.

– Это в тебе говна, как в сортире, Марк. Сходи просрись, пока не сдох от дерьма своего, сопли на хуй намотай и на работу сходи, в институт наведайся. – Луч прищурил глаз и, как дротиком, метнул ручку от планшета в Марка, попав в колено.

– Мразь ты последняя, Лучевой. – Обе ладони закрыли горящее лицо.

Если все, что говорит Луч, – правда, то Марк не против снова слететь с катушек, слечь с ангиной и потеряться во времени и пространстве.

* * *

– А поехали в Питер? – Женя, оторвав бутылку от рта, резко дернула ее вверх, поднимая руку. На дне плеснулось, и пена, взбесившись, полилась на ее голые ляжки.

– А туда нам зачем? – Марк поднял глаза от своей бутылки, на которую смотрел последние минуты две. Как только все замолчали, так и начал смотреть на нее. С одной стороны, все они были не правы, особенно Луч. «Он никогда ничего не хочет, клал он на всех нас». Ему не все равно, он не всегда ничего не хочет. А с другой – смотреть на них не хотелось.

– Тебя топить, – Луч съюморил. – А если серьезно, то почему нет? У вас ведь учеба только в сентябре? – Саша и Женя кивнули.

– Сейчас опять заведет песню «я не хочу ехать», – Саша, в отличие от сестры, махнул свободной рукой. – Марк, поехали, развеешься.

– Там сейчас туристов много. – Он предпринял последнюю попытку отмазаться, с надеждой посмотрев на сестру, не смотря на Луча даже мельком. Даже краешком глаза. – Вот и сольешься с толпой.

Сборы были наполовину шумными. Саша и Женя, приехавшие в Москву без вещей, в Питер поехать так позволить себе не могли. Они шатались по продуктово-бытовым, шуршали дома пакетами, баночками, переливали Марковские шампуни, таскали футболки, звенели стаканами и вином, «чтобы веселее шло».

Марк делал все молча и тихо. Луч пришел с уже набитым рюкзаком и не шумел.

Квартира поделилась на кухню и спальню. – Почему ты не хочешь ехать? – Луч не удержался. – Потому что это не отдых. – Тебе ведь всегда нравилось там.

– Я там был с Лерой.

– Ты там познакомился со мной.

– Луч, там все будет напоминать о Лере.

– Тебе и здесь все напоминает о Лере. Мы напоминаем тебе.

– Вот и катитесь отсюда.

– Так не работает, Марк. Тебе нужно смириться.

– Я смирился. Почему она умерла?

– А ты не понял?

– Нет, не понял. – Марк психанул, швырнув в Луча своей мочалкой, которую купила Женя. Он не понимал, почему никто ничего ему до сих пор не объяснил. Его утешают, поддерживают, но не говорят.

– Поймешь. Не поймешь – скажу, – Луч пожал плечами.

– Я уже не понял.

– Ты тупой.

Они уставились друг на друга. Агрессию можно было поймать, помять руками и порезать.