Седьмой Пермский конгресс ученых-юристов (г. Пермь, 18–19 ноября 2016 г.)

Наконец, в изложенном в правовой литературе виде концепция полисистемного комплекса МЧП создает ложное представление о возможности существования правовых категорий без своего собственного права.

С точки зрения формальной логики легко доказать, что международное частное право можно рассматривать и как отрасль внутреннего права, и как отрасль международной системы права. По существу же в силу уникальности регулируемых международным частным правом отношений, особенностей применяемого при этом метода и учитывая двойственный характер природы его норм, его следует отнести к таким целостным явлениям материального мира, которые в философии получили название антиномий, где тезис и антитезис равнодоказуемы[155 - Об антимониях см.: Кант Э. Критика способности мышления // Сочинения в 6 т. М., 1963–1966. Т. 3. С. 461.].

Видимо, право как социальное явление подошло к такому этапу своего развития, когда требуется провести ревизию некоторых фундаментальных представлений о нем.

В связи с этим интересна мысль, высказанная профессором Т.Н. Нешатаевой. Она обратила внимание на ошибочность утверждения о том, что правовая материя делится на два вида правовых систем: национальную и международную. По ее мнению, такое представление о правовой материи не выдержало испытания временем. Современные международные связи настолько сложны и неоднородны (к ним, в частности, относятся и межгосударственные отношения, и международные невластные отношения), что они не могут быть урегулированы нормами, относящимися исключительно к международному публичному праву. Таким образом, возникает необходимость пересмотра международно-правовой материи с позиции системного подхода. К сожалению, после высказывания этой блестящей идеи Т.Н. Нешатаева в своих рассуждениях сбивается на полисистемность МЧП.

Догма отрасли права, сложившаяся в 1930-е годы, мешает развитию МЧП и его институтов. Теория должна преодолеть ее диалектическим подходом. На уровне надстройки (внутригосударственное или право международное) решить этот вопрос нельзя. Данные общей теории права показывают, что «…стремление жестко очертить пределы каждой данной отрасли… игнорируя процессы современного взаимодействия и взаимопроникновения наук, может привести к ее изоляции от комплексного исследования тех сложных системных объектов, которые требуют к себе внимания и усилий многих или нескольких наук»[156 - Керимов Д.А. Общая теория государства и права. М.: Юрид. лит., 1977. С. 136.].

Мне представляется, что на формирование МЧП как правовой целостности оказывают влияние диалектически взаимодействующие базисные факторы мировой экономики, с одной стороны, и экономики отдельно взятого государства – с другой. Объективное существование и взаимозависимость одного и другого, являясь одним из тысяч факторов материального единства мира, через посредство волевой стороны производственных отношений обеих базисных частей рождает такие целостные, внутренне согласованные, но не укладывающиеся в привычные рамки представлений о системе права явления, как МЧП.

Таким образом, решение вопроса о системной принадлежности МЧП лежит не в расчленении его на внутригосударственное и международное, не в уничтожении его как внутренне согласованной правовой целостности внешне безобидным методом полисистемности, а в диалектическом переосмыслении в рамках общей теории права сложившихся стереотипов понятий «отрасль» и «система», в частности, таких аспектов, как излишняя абсолютизация, взаимоисключение и других, и нахождение их общих диалектических начал, уходящих корнями в базисные факторы.

В перспективе, на наш взгляд, в процессе дальнейшего хозяйственного, научного, культурного и гуманитарного сближения стран и народов будет возрастать не столько отраслевое обособление МЧП в сторону той или иной системы права, сколько роль и значение отдельных институтов, их комплексность, ибо именно такого их развития и совершенствования требует современная практика. В конечном итоге данного процесса сам собой отпадает вопрос о системной принадлежности как самого МЧП, так и отдельных его институтов.

Наличие глубокой внутренней взаимообусловленности и взаимозависимости внутригосударственной и международной систем права наглядно демонстрирует международное разделение труда, особенно в тех случаях, когда то или иное государство не может обойтись без него, обеспечивая себя лишь наполовину, а иногда и еще меньше, товарами или сырьем собственного производства (например, Япония, Финляндия, Иордания, Никарагуа, ряд африканских стран). Ясно, что обе системы права, регулирующие хозяйственную жизнь такой страны как в международной сфере, так и собственно внутри государства, могут существовать и развиваться лишь в диалектическом единстве. Поэтому какими бы антагонистичными и принципиально несовместимыми на первый взгляд они ни казались, их базисная взаимообусловленность неизбежно приводит к возникновению множества таких явлений, которые образуют совокупность, называемую международным частным правом.

С учетом вышеизложенного, приходим к выводу о возможности дать следующее определение МЧП. Международное частное право – это целостное, диалектически развивающееся межсистемное образование совокупности правовых норм, отличающееся наличием собственных признаков и вытекающее из необходимости опосредования и оформления своим собственным методом объективно происходящего процесса хозяйственного, научного, культурного и гуманитарного сближения стран и народов в той части, в какой этот процесс не может быть урегулирован иной интегральной совокупностью правовых норм отраслевого или системного характера.

Данное определение, на наш взгляд, отражает целостность МЧП как правового явления, имеющего свои собственные нормы, повторяющие во многих случаях тот масштаб поведения и те правила, которые прежде были выработаны в национальных правовых системах и системе международного права. Включая в свой нормативный состав эти правила поведения, МЧП не наносит ущерба ни национальным правовым системам, ни международному праву, ибо норма права, однажды возникшая ipso factо, предназначена для неограниченного применения в неограниченных ситуациях и случаях.

МЧП строится на объективном фундаменте – многообразных реальных общественных отношениях особого вида, которые постоянно рождает общение стран и народов. Оно отражает богатство источников и метода МЧП, которые адекватны богатству и разнообразию тех отношений, которые МЧП регулирует. Наконец, данное определение отражает диалектическую противоречивость самого международного частного права, выставляя ее, однако, не как недостаток, а как достоинство по сравнению с другими известными совокупностями правовых норм.

Н.С. Михайлова, кандидат юридических наук, доцент, доцент кафедры гражданского права юридического факультета ФГБОУ ВО «Пермский государственный национальный исследовательский университет»

Некоторые вопросы взаимодействия конкурентного права ЕС и европейского права интеллектуальной собственности в сфере цифровых технологий

26 августа 2010 г. Европейская комиссия обнародовала одно из важнейших направлений стратегии «Европа 2020» – «Цифровой план для Европы», целью которого является создание цифрового внутреннего рынка ЕС. Развитие данной сферы предполагает наряду с прочим обеспечение условий для существования свободной конкуренции. Учитывая специфику цифрового внутреннего ранка, конкурентное право должно разрешить ряд проблем: минимизировать возможности цифровых монополий в ограничении конкуренции и развитии инноваций, в создании доминирующего положения на иных рынках, не допустить злоупотребление интеллектуальными правами их владельцами с целью устранения конкурентов. Последняя проблема решается не только средствами конкурентного права, но и путем совершенствования законодательства в сфере интеллектуальной собственности.

В настоящее время возникла необходимость соблюдения баланса интересов правообладателей и иных участников цифрового рынка при определении правил предоставления использования объектов интеллектуальных прав. Изначальный подход европейского права о приоритете интересов правообладателей привел к торможению формирования единого цифрового рынка ЕС и ограничению конкуренции.

Первая ситуация связана с блокированием доступа к контенту через географические ограничения (геоблокировка), устанавливаемые в лицензионных договорах. Последствием заключения лицензионных соглашений с эксклюзивными правами для лицензиата в рамках определенной территории являются раздел цифрового рынка и ликвидация конкуренции между определенными субъектами рынка. Предотвращение подобных рисков идет в ЕС по двум направлениям: 1) оценка органами по конкуренции (на уровне ЕС – Европейской комиссией) действий правообладателей с точки зрения ст. 101 и 102 Договора о функционировании ЕС; 2) реформирование европейского законодательства об авторских и смежных правах.

Исходя из приоритетного направления деятельности органов ЕС: «обеспечение того, чтобы европейский потребитель мог получать доступ к услугам, музыке, фильмам, спортивным мероприятиям на своих электронных устройствах, где бы он в Европе ни находился, независимо от границ»[157 - Keane B. The Application of EU: Competition Law in the Sport and Entertainment Sectors 2014/2015 // Journal of European Competition Law and Practice. 2015. № 6 (10). P. 735.], Европейская комиссия разрабатывает предложение по совершенствованию права интеллектуальной собственности: Предложения Европейской комиссии от 14 сентября 2016 г. по регулированию правил, устанавливающие требования для управления авторскими и смежными правами в отношении некоторых онлайновых передач вещательных компаний и ретрансляции телевизионных и радиопередач[158 - COM (2016) 0594.]; Предложения Европейской комиссии по Директиве Европейского Парламента и Совета по вопросам авторского права на цифровом внутреннем рынке[159 - COM (2016) 593.]. Кроме того, Европейская комиссия активно расследует вопросы, связанные с оценкой соответствия лицензионных соглашений с эксклюзивными территориальными правами ст. 101 Договора о функционировании ЕС. В настоящее время проводится административная проверка соглашений кинокомпаний (Disney, Sony Pictures и др.) с крупнейшими европейскими платными вещательными компаниями, в результате реализации которых потребители лишаются доступа к просмотру фильмов за пределами лицензионной территории[160 - Keane B. Op. cit. P. 736.]. Оценка подобных лицензионных соглашений частично была дана и Европейским Судом в деле К. Murphy[161 - Rechtssache C-403/08, 429/08 Football Association Premier League Ltd // curia.europa.eu.].

Карен Мерфи, хозяйка английского паба, установила декодер греческой телекомпании, благодаря чему посетители паба могли смотреть игры английской футбольной премьер-лиги. Поскольку на территории Великобритании эксклюзивными правами на трансляцию матчей обладала английская компания BSkyB, К. Мерфи была оштрафована на сумму 8 тыс. фунтов стерлингов. Европейский Суд в своем решении указал на то, что «норма, запрещающая импорт, продажу или использование иностранных декодеров противоречит принципу свободы движения услуг и не может быть оправдана защитой интеллектуальной собственности… Система лицензий на трансляцию футбольных матчей, которая предоставляет вещателям территориальную эксклюзивность в рамках государства – члена ЕС, идет в разрез с законодательством ЕС». Также Суд оценил как объект интеллектуальных прав оригинальные ролики, предшествующие и завершающие трансляцию, а также гимн премьер-лиги, и указал на необходимость в данном случае соблюдать интересы правообладателей.

Вторая ситуация связана с использованием SEP (standard essential patent, стандартов патентов). Возникающие проблемы в данном случае связаны с неясными условиями лицензирования и отсутствием (в том числе в практике Европейской комиссии и Европейского Суда) последовательного подхода к оценке осуществления прав патентообладателей. Появление SEP связано с отраслевой стандартизацией, проводимой компетентными органами (например, ETSI – Европейский институт стандартов в сфере телекоммуникаций и ITU – интернациональный телекоммуникационный союз). Технические стандарты служат самым различным целям, начиная с обеспечения совместимости между различными продуктами и услугами, снижения трансакционных издержек и заканчивая обеспечением необходимого минимального уровня безопасности, защиты здоровья потребителей и охраны окружающей среды[162 - Войниканис Е.А., Иванов А.Ю. Стандарты и патенты: актуальные мировые тенденции и их значение для правовой политики Российской Федерации // Закон. 2016. № 2. С. 65.]. Организации по стандартизации, разрабатывая технические стандарты, включают в эти стандарты технологии, которые к этому моменту уже запатентованы частными лицами. Правообладатели, чьи технологии признаны существенными и необходимыми, становятся обладателями так называемых SEP. Так, ETSI разработано около 6505 стандартов, при этом задекларировано 156 SEP. В этом случае правообладатели наделяются колоссальными преимуществами. Для того чтобы сохранить баланс интересов между патентообладателями и производителями соответствующей продукции и не допустить злоупотребление исключительным правом, организации по стандартизации предварительно требуют от правообладателей принятия на себя безотзывных обязательств по предоставлению всем желающим права использования запатентованного продукта на FRAND-условиях (т. е. на принципах разумности, справедливости и недискриминации). Заключение лицензионного договора на FRAND-условиях означает, что в текст соглашения не будут включены условия, ограничивающие конкуренцию, лицензионные платежи будут разумными, условия лицензии будут одинаковы для всех. Но, поскольку требования к условиям лицензионных договоров сформулированы абстрактно, в настоящее время обсуждается вопрос об установлении четких границ, за которые правообладатель не может выходить, формулируя предложения по содержанию соглашения.

Соблюдение принятых на себя правообладателями обязательств на FRAND-условиях предполагает также отказ от обращения в суд с требованием о запрете производства и продажи продукции с использованием запатентованных технологий без заключения лицензионных договоров. Такой подход связан с тем, что, как показала практика, патентообладатель при обращении в суд с требованием судебного запрета пытается не только защитить свои права, но и не допустить конкурента к необходимым тому для осуществления деятельности технологиям. Примером этому являются решения Европейской комиссии против компаний Motorola, Samsung и решение Европейского Суда по делу Huawei Technologies v. ZTE.

Motorola подала иск в Германии к Apple о запрете продажи iPhone и iPad, произведенных с использованием запатентованных Motorola технологий. Удовлетворение судом иска привело к тому, что немецкие потребители временно были лишены возможности приобрести продукцию Apple. Кроме того, Motorola требовала выплаты роялти в размере 2,25 % от объемов продаж их продуктов, содержащих запатентованные технологии, что, по мнению ответчика, не соответствует FRAND-условиям. Аналогичные иски были предъявлены к Apple компанией Samsung в немецкий, английский, итальянский, голландский и французский суды. Указанные судебные процессы получили в литературе название «патентная война смартфонов» и заинтересовали Европейскую комиссию, которая начала расследование против Motorola и Samsung. Результатом расследования стало, по сути, расширение случаев злоупотребления доминирующим положением на рынке, так как действия обозначенных компаний квалифицировались как антиконкурентные. Действия по получению судебных запретов на продажу продукции, содержащей запатентованные технологии, рассматриваются как злоупотребление доминирующим положением, если лицензиат готов заключить лицензионный договор на FRAND-условиях. Как неоднократно отмечалось в литературе, до настоящего времени Европейской комиссией четко не определено содержание понятия «готовность потенциального лицензиата заключить договор»[163 - Willing to Define Willingness: The (Almost) Find Word on SEP-Based Injunctions in Light of Samsung and Motorola // Journal of European Competition Law and Practice. 2015. № 6 (4). P. 221–241.]. По мнению генерального адвоката M. Wathelet[164 - Brankin S-P, Cistal de Ugarte S., Kimmel L. Huawei/ZTE: Towands a More Demanding Standard of Abuse in Essential Patent Cases // Journal of European Competition Law and Practice. 2016. № 7 (8). P. 520–524.], правообладатель, прежде чем обращаться в суд за судебным запретом, должен совершить ряд предварительных действий, позволяющих в последующем доказывать «склонность» потенциального лицензиата к заключению договора. Прежде всего, если обладатель SEP не может доказать, что пользователь технологий был осведомлен о существовании патента, то в адрес нарушителя необходимо направить письменное уведомление, в котором указывается на наличие патента и факт нарушения.

Кроме того, пользователю должно быть сделано предложение о заключении лицензионного договора на FRAND-условиях, на которое адресат должен ответить (согласие, контрпредложение). И только после того, как пользователь технологиями не отзовется на предложение либо будет намеренно затягивать процесс переговоров, владелец SEP может обращаться в суд. Несмотря на то что указанное мнение генерального адвоката было положено в основу решения Европейского Суда по делу Huawei/ZTE, оно не внесло ясности в вопрос об оценке готовности пользователя приобрести лицензию.

Таким образом, на данный момент политика ЕС в вопросах соотношения защиты конкурентных прав и владельцев интеллектуальных прав складывается не в пользу последних. В то же время европейское право пытается соблюсти баланс интересов всех участников цифрового рынка, выработав пока еще не четкие правила взаимодействия правообладателей и иных заинтересованных лиц, установив границы, за пределами которых реализация прав владельцами интеллектуальной собственности будет считаться нарушением конкурентных норм.

П.А. Ромашов, кандидат юридических наук, доцент кафедры конституционного и финансового права юридического факультета ФГБОУ ВО «Пермский государственный национальный исследовательский университет»

О некоторых новых полномочиях Конституционного Суда РФ

За последнее время Конституционный Суд Российской Федерации (далее – Конституционный Суд РФ, КС РФ) неоднократно привлекал внимание многих теоретиков и практиков к своей деятельности по осуществлению конституционного контроля. Так, например, живую дискуссию в среде конституционалистов вызвало Определение КС РФ от 17 июля 2014 г. № 1567-О[165 - Определение КС РФ от 17 июля 2014 г. № 1567-О «По запросу группы депутатов Государственной Думы о проверке конституционности ряда положений Закона Российской Федерации о поправке к Конституции Российской Федерации «О Верховном Суде Российской Федерации и прокуратуре Российской Федерации»» // СЗ РФ. 2014. № 30 (ч. II). Ст. 4397.].

Однако еще более пристальное внимание вызвало выступление Председателя Конституционного Суда РФ В.Д. Зорькина на IX Всероссийском Съезде судей, посвященном в том числе законопроекту Президента РФ о внесении изменений в Федеральный конституционный закон от 21 июля 1994 г. № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации», которым предусматривается введение нового вида постановления КС РФ: по итогам рассмотрения дела о проверке конституционности нормативного акта органа власти или договора между органами власти, которое может признавать их соответствующими Конституции РФ, но в своем истолковании. Любое иное, в отличие от соответствующего постановления КС РФ, истолкование этих актов впоследствии исключается. Законопроект предусматривает прямое закрепление принципа недопустимости применения нормативного акта или отдельных его положений в истолковании, расходящемся с истолкованием, данным КС РФ в постановлении, – говорится в пояснительной записке[166 - Пояснительная записка к проекту федерального конституционного закона «О внесении изменений в Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации»» // URL: http://asozd2.duma.gov.ru/addwork/scans.nsf/ID/6B8 0E1EB6038446E432580750061C1F6/$File/36765-7_24112016_36765-7.PDF?OpenElement (дата обращения: 20.12.2016).].

Председатель КС РФ отметил, что это предложение вызвало неоднозначную реакцию, однако, по его мнению, это будет способствовать взаимодействию властей с сохранением общего принципа конституционности. В качестве положительного примера В.Д. Зорькин привел Италию, где такой подход применяется уже достаточно давно[167 - Зорькин считает, что нельзя объединять КС РФ с высшими судами // URL: http://pravo.ru/news/view/136240/?utm_source=twitter&utm_medium=cpc&utm_ campaign=twitter_share (дата обращения: 20.12.2016).]. Тем не менее с точки зрения конституционных полномочий и функций Конституционного Суда РФ усиление регулятивной функции КС РФ, как представляется ряду конституционалистов, может не в полной мере привести к достижению обозначенной цели, тем более что основная функция КС РФ – контрольная, а не регулятивная. Однако практическое и теоретическое значение указанные новеллы приобретут только после вступления в силу соответствующих изменений.

В то же время с 31 марта 2016 г. особое внимание было обращено к Конституционному Суду РФ, в связи с первым в его истории рассмотрением дела по запросу Министерства юстиции РФ о возможности исполнения постановления Европейского Суда по правам человека (ЕСПЧ) от 4 июля 2013 г. «Анчугов и Гладков против России», в котором Минюст России просит признать невозможность исполнить в соответствии с Конституцией РФ постановление ЕСПЧ по предоставлению права голоса осужденным, содержащимся в местах лишения свободы. По мнению заявителя, вывод Европейского Суда о недопустимости безоговорочного ограничения активного избирательного права таких граждан вступает в противоречие со ст. 32 (ч. 3) Конституции РФ, а согласие с позицией ЕСПЧ и предоставление заключенным права голоса на выборах нарушило бы положения Конституции РФ о ее высшей юридической силе и приоритете над другими правовыми актами (ч. 1 ст. 15).

Результаты рассмотрения данного дела на момент написания настоящей статьи уже известны: КС РФ признал невозможным исполнение постановления ЕСПЧ в части общих мер, предполагающих внесение в российскую правовую систему изменений, которые позволяли бы ограничивать в избирательных правах не всех осужденных, содержащихся в местах лишения свободы. Предписание ч. 3 ст. 32 Конституции РФ носит императивный характер и распространяется на всех таких осужденных.

Также КС РФ признал возможным и реализуемым в российском законодательстве и судебной практике исполнение постановления ЕСПЧ в части мер общего характера, направленных на обеспечение справедливости, соразмерности и дифференцированности применения ограничений избирательных прав осужденных (заключенных). В соответствии с ч. 3 ст. 32 Конституции РФ и конкретизирующими ее положениями Уголовного кодекса РФ, по общему правилу, исключается назначение наказания в виде лишения свободы и тем самым ограничение права голоса граждан, совершивших впервые преступления небольшой тяжести, при том что за более серьезные преступления лишение свободы и, следовательно, запрет на участие в выборах в качестве избирателя применяются только в случае, если менее строгий вид наказания не может обеспечить достижение целей уголовной ответственности. КС РФ отметил также, что федеральный законодатель вправе оптимизировать систему уголовных наказаний, в том числе посредством перевода отдельных режимов отбывания лишения свободы (в частности в колонии-поселении) в альтернативные виды наказаний, хотя и связанные с принудительным ограничением свободы, но не влекущие ограничение избирательных прав.

В связи с этим становится очевидным, что новейшие изменения, принятые Федеральным конституционным законом от 14 декабря 2015 г.

№ 7-ФКЗ и предусмотревшие в Федеральном конституционном законе «О Конституционном Суде Российской Федерации» новую гл. XIII

«Рассмотрение дел о возможности исполнения решений межгосударственного органа по защите прав и свобод человека», начали действовать, применяться на практике и нуждаются в научном осмыслении[168 - URL: www.pravo.gov.ru (дата обращения: 30.03.2016).].

В целом на проблемы теории и практики конституционного правосудия и полномочия Конституционного Суда РФ неоднократно обращалось внимание в научной литературе, например по вопросам проверки конституционности референдарных законов, законов о поправке к Конституции РФ и др.[169 - Брежнев О.В. Судебный контроль при пересмотре Конституции Российской Федерации и внесении в нее поправок: проблемы правового регулирования // Конституционное и муниципальное право. 2009. № 4. С. 6–11; Кряжков В.А., Лазарев Л.В. Конституционная юстиция в Российской Федерации. М.: БЕК, 1998; Худолей К.М. Полномочия Конституционного Суда РФ: проблемы теории и практики конституционного правосудия // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2011. Вып. 2 (12).] Однако новые полномочия КС РФ и изменения Федерального конституционного закона «О Конституционном Суде Российской Федерации» еще в недостаточной степени изучены конституционалистами.

В свете этого необходимо отметить, что данные изменения были разработаны во исполнение Постановления Конституционного Суда РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П[170 - Постановление КС РФ от 14 июля 2015 г. № 21-П «По делу о проверке конституционности положений статьи 1 Федерального закона «О ратификации Конвенции о защите прав человека и основных свобод и Протоколов к ней», пунктов 1 и 2 статьи 32 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации», частей первой и четвертой статьи 11, пункта 4 части четвертой статьи 392 Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 13, пункта 4 части 3 статьи 311 Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации, частей 1 и 4 статьи 15, пункта 4 части 1 статьи 350 Кодекса административного судопроизводства Российской Федерации и пункта 2 части четвертой статьи 413 Уголовно-процессуального кодекса Российской Федерации в связи с запросом группы депутатов Государственной Думы» // URL: www.pravo.gov.ru (дата обращения: 30.03.2016).] и направлены на реализацию правомочия федерального законодателя – исходя из требований Конституции РФ и с учетом правовых позиций КС РФ, выраженных в указанном Постановлении, – предусмотреть не противоречащий юридической природе Конституционного Суда РФ и его предназначению как высшего судебного органа конституционного контроля «специальный правовой механизм разрешения им вопроса о возможности или невозможности с точки зрения принципов верховенства и высшей юридической силы Конституции Российской Федерации исполнить вынесенное по жалобе против России постановление Европейского Суда по правам человека, в том числе в части мер общего характера».

Данным законом, в частности, предусматривается, что по запросу федерального органа исполнительной власти, наделенного компетенцией по защите интересов Российской Федерации при рассмотрении в межгосударственном органе по защите прав и свобод человека жалоб, поданных против Российской Федерации на основании международного договора, Конституционный Суд РФ разрешает вопрос о возможности исполнения решения межгосударственного органа по защите прав и свобод человека. В случае принятия Конституционным Судом РФ постановления о невозможности исполнения в целом или в части решения межгосударственного органа по защите прав и свобод человека в соответствии с Конституцией РФ какие-либо действия или акты, направленные на исполнение такого решения, не могут осуществляться или приниматься в Российской Федерации.

Также Законом предусматривается, что Президент РФ и Правительство РФ вправе обращаться в Конституционный Суд РФ с запросом о толковании положении? Конституции РФ в целях устранения неопределенности в их понимании с учетом выявившегося противоречия между положениями международного договора Российской Федерации в истолковании, данном межгосударственным органом по защите прав и свобод человека, и положениями Конституции РФ применительно к возможности исполнения решения этого органа. Правовым последствием названного толкования Конституции РФ в смысле невозможности исполнения решения межгосударственного органа по защите прав и свобод человека без нарушения положении? Конституции РФ будет также являться невозможность осуществления действий или принятия актов, направленных на исполнение решения этого органа.

Следует отметить, что в законе используется термин «решение межгосударственного органа по защите прав и свобод человека», хотя в первоначальной его редакции использовался другой термин – «постановление межгосударственного органа по защите прав человека»[171 - URL: http://www.duma.gov.ru (дата обращения: 30.03.2016).]. Выбор законодателем данного подхода обусловлен тем, что понятие «решение межгосударственного органа…» является более широким (универсальным).

Известно, что под межгосударственным органом по защите прав и свобод человека может подразумеваться не только ЕСПЧ, но и несудебные международные органы, действующие в рамках отдельных универсальных международных договоров в области прав человека, в частности, Комитет по правам человека, Комитет против пыток, Комитет по правам инвалидов и др. Правовая природа и наименования «решений» данных органов различны, обращения в эти органы также носят разные наименования («жалобы», «сообщения») с учетом того, кем (физическими лицами, организациями или государствами) и в какой орган они подаются. В связи с этим следует вывод, что закон предусматривает полномочия КС РФ по проверке возможности исполнения в целом или в части решений различных межгосударственных органов по защите прав и свобод человека, а не только ЕСПЧ.

В то же время, по мнению ряда специалистов, очевидно, что законодатель в первую очередь имел в виду именно проверку возможности исполнения решений ЕСПЧ.

И хотя данная инициатива законодателя вызывает множество дискуссий: некоторые депутаты Государственной Думы Федерального Собрания РФ нашли в этом попытку отменить приоритет норм международного права и возможность не исполнять международные обязательства (п. 4 ст. 15 Конституции РФ)[172 - Право КС РФ проверять решения международных судов обсудили в Госдуме. Законопроект рекомендован к первому чтению // URL: https://zakon.ru/ discussion/2015/11/26/pravo_ks_proveryat_resheniya_mezhdunarodnyx_sudov_obsudili_v_ gosdume_zakonoproekt_rekomendovan_k_pe (дата обращения: 30.03.2016).], другие видят в этом возможность обеспечить правовой суверенитет России и верховенство Конституции РФ (ч. 1 ст. 4 Конституции РФ)[173 - Конституционному Суду расширят полномочия. Депутатский законопроект наделяет его правом проверять решения международных судов // URL: https://zakon.ru/ discussion/2015/11/18/konstitucionnomu_sudu_rasshiryat_polnomochiya__deputatskij_ zakonoproekt_nadelyaet_ego_pravom_provery (дата обращения 30.03.2016).], третьи усмотрели в этом шаге попытку заблокировать исполнение постановления ЕСПЧ по делу «ЮКОСа». Науке конституционного права следует обратить внимание на горизонт новых возможностей КС РФ не только с точки зрения существующей практики КС РФ, но и его взаимодействия с ЕСПЧ и стремления принимать решения, которые не просто соответствуют, а в ряде случаев опираются на практику ЕСПЧ[174 - Роль Конституционного Суда РФ в реализации Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Выступление В.Д. Зорькина на VIII Международном форуме по конституционному правосудию «Имплементация решений Европейского суда по правам человека в практике конституционных судов стран Европы» // URL: http://www.ksrf.ru/ ru/News/Speech/Pages/ViewItem.aspx?ParamId=16 (дата обращения: 30.03.2016).].

В то же время известно, что согласно Венской конвенции государство не может ссылаться на Основной закон страны в качестве оправдания невыполнения международного договора и своих «действий или бездействия», его нарушающих. Так, по мнению Венецианской комиссии Совета Европы, если КС РФ не способен устранить противоречия между решением ЕСПЧ и Конституцией, то в последнюю должны быть внесены соответствующие изменения, а требования Страсбурга касательно выплаты государством компенсации заявителям и других «индивидуальных мер» восстановления их прав вообще «не могут быть предметом оценки конституционности». При этом Комиссия также настаивает, что споры о конституционности решений ЕСПЧ должны рассматриваться в КС РФ с участием лиц, выступавших по ним заявителями в Страсбурге.

В связи с этим, как правильно отмечают некоторые авторы, возникает еще и проблема избирательного применения указанного Закона, поскольку подавляющее большинство дел, рассматриваемых ЕСПЧ, не вступают в коллизию с Конституцией РФ. Кроме того, проверить все решения Страсбургского суда либо даже только те, что вынесены против России, для КС РФ дело немыслимое. Проблема коллизии между страсбургской и российской системами защиты прав человека все равно возникла бы как сугубо юридический вопрос. Вместе с тем нужно отметить, что рассматриваемые коллизии характерны и для других европейских правовых систем. Опыт британских судов весьма показателен. В решении от 16 октября 2013 г. по делу R v. Secretary of State for Justice; Mc Geoch v. The Lord President of the Council (2013 UKSC 63) Верховный суд Великобритании обосновал отказ от формального исполнения постановления ЕСПЧ по делу «Хёрст против Соединенного Королевства» (№ 74025/01) от 6 октября 2005 г. тем, что правовые позиции ЕСПЧ в соответствии с Актом о ратификации Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод 1950 г. должны только «приниматься во внимание» британскими судами. Другим примером является решение Лондонского апелляционного суда от 18 февраля 2014 г. по делу R v. Mcloughlin; R v. Newell (2014 EWCA Crim 188). Суд отказал в исполнении постановления ЕСПЧ по делу «Винтер и другие против Соединенного Королевства» (№ 66069/09, 130/10 и 3896/10) от 9 июля 2013 г., обосновав это тем, что ЕСПЧ не разобрался в тонкостях британского права, которое по своей сути и способности к толкованию не содержит вмененных нарушений[175 - Калиниченко П. Новый потенциал Конституционного суда // [Электронный ресурс] URL: https://legal.report/novyj-potencial-konstitucionnogo-suda (дата обращения 30.03.2016).].

В заключение автору представляется возможным отметить, что реализация упомянутых полномочий КС РФ является совершенно новой формой осуществления конституционного контроля (регулирования) для конституционной практики Российской Федерации, и еще только предстоит осмыслить все ее стадии в конституционно-правовом аспекте.

Ж.И. Седова, кандидат юридических наук, доцент кафедры международного права ФГБОУ ВО «Российский государственный университет правосудия»

Принцип эстоппель и пределы государственного усмотрения при изменении толкования налоговой нормы

Сбор налогов осуществляется в целях финансового обеспечения деятельности государства и (или) муниципальных образований (ст. 8 Налогового кодекса РФ). Задачей сторон налогового обязательства является достижение его цели – уплаты налога в предписанном законом размере[176 - Овсянников С.В. О значении уточненной налоговой декларации для корректировки налогового обязательства // Петербургский юрист. 2015. № 2 (6). С. 76–91.].

При регулировании налоговых отношений государство обладает абсолютной широтой усмотрения, однако в процессе их добросовестной реализации как налогоплательщик, так и налоговые органы не должны допускать ситуаций, когда цель правового регулирования в налоговой сфере вступает в конфликт с толкованием норм налогового права.