Голоса эпохи. Избранная проза и поэзия современности. Том 2

В итоге заместитель главы администрации г. Уфы В. Л. Кашулинский писал О. Ф. Бондаренко-Снитину 23 ноября 2001 года: «…есть ли смысл продолжать разговор о перезахоронении? Я понимаю, что г. В. Луки без памятника, могилы уже и существовать не может. И вряд ли сохранится музей А. Матросова. Кстати, функционирует ли он?»

Впрочем, в письме от 3 января 2002 года, кажется, тема перезахоронения окончательно уходит: «…часто бывал в г. В Луки, у меня в одно время созрела мысль о перезахоронении. Администрация г. В. Луки ответила отказом. На этом всё».

«Всё» – это что касается перезахоронения праха Матросова. Но тогда же неожиданно я тоже стал писать о своём детском герое. Мне казалось раньше, что «все всё знают», что «всё известно», но вдруг выяснилось: то, что для меня лично было святым, для других было лишь сытной кормушкой, непыльным местом работы, приятным досугом, гонорарной ведомостью.

Даже встать вровень с такими матросовскими исследователями как Шкадаревич, Легостаев, Насыров казалось наглостью. Однако пришлось…

Н. А. Дубовик понимает меня: «…тоже, как и все послевоенные советские дети восхищалась и поверила очерку Журбы. И, конечно, не могла предположить, что когда-то мне придётся это оспаривать, прежде всего, в себе, и тем более перед людьми. Ведь только по окончании работы вырисовалась ясная и правдивая картинка… Нет, я не тяну одеяло на “свой” регион, а потому что это правда».

Звонок мне из Москвы в декабре 2011 года от Издательского дома «Достоинство» стал неожиданностью.

– Нужна книга о Матросове.

– Когда именно нужна?

– Нужна вчера.

Тогда я стал осознанно и целенаправленно перебирать личный архив. Что-то ложилось на бумагу, ещё больше оставалось на уровне размышлений.

Переваривал мучительно ложь Журбы, как говорилось в сталинское время, очковтирательство. Было жутко от того, что спор в принципе непродуктивен для исследовательской работы.

Нужно спорить, но как спорить?! Давно нет в живых очевидцев короткой жизни Александра Матросова, истлели, если и были, печатные источники…

Говорили на эту тему с Н. А. Дубовик. Она соглашается: «Вот поэтому Вы правы, что каждое слово должно быть выверено, чтобы ни у каких последующих проходимцев даже мысли не возникло что-либо оспаривать в Вашей работе. Ведь Вы сами пишете, что малейшее сомнение ведёт к отторжению всего целого. А дети, подростки и в целом молодёжь даже и разбираться не будут в той массе материала, выпущенного на свет Божий… Я не один раз слышала: “А Матросов-то никакой не герой, рыльце-то в пушку, сидел за кражу, а сделали героем”. Господи, как всё это сложно…»

Нужно спорить. Но каждое слово теперь, после доказанной лжи, воспринимается уже иначе. На веру ничего не то что не воспринимается, даже разумные аргументы хочется перепроверять и перепроверять, сомневаясь изначально.

Когда Н. А. Шкарлат узнал, что я ставлю под сомнение дату 27 февраля 1943 года, он почти возмутился: «Честно говоря, я не мог даже подумать, что Вы меня можете удивить. Я насчёт даты гибели Александра. Я же Вам писал, что хорошо разбираюсь в тактической обстановке, меня этому учили, да и я сам учил, и не один год. Я Вам писал, что перед тем как написать о ходе боевых действий 91 осбр, я по дням составил на реальной карте обр. 1941 г. порядок действий батальонов бригады в эти дни: с 24.02 по 03.03.1943 г. Я мысленно вместе со 2-м ОСБ прошёл этот путь. И не только потому, что умею читать топографическую и рабочую карту и вижу многое на ней, что остальным кажется непонятным или мелочью, но и потому, что сам рядовым служил в пехоте, а потом командовал развёрнутыми стрелковыми подразделениями в различной обстановке, в том числе и зимой, и на незнакомой местности. И абсолютно убеждён, что другого мнения быть не может – Александр Матросов погиб 27 февраля 1943 г.».

Хотя чего возмущаться-то? Если есть хоть малейшие сомнения, они должны быть многократно проверены и сняты не эмоциями, не нашей верой во что-то, а именно стопроцентным знанием. Если не сто процентов – значит, отпадает, значит, нужно работать ещё.

Александр Матросов – это не просто имя. Это – легенда, это русская ментальная матрица. По Матросову мы продолжаем сверять наши поступки и мысли до сих пор. Говорить о Матросове то, что не является стопроцентным, – значит унижать и обижать его. Тем более – после 2000-х годов и того переосмыслительского безумия, в которое я невольно оказался включён газетными буднями и общением вначале с О. Ф. Бондаренко-Снитиным, а затем и с другими исследователями короткой жизни, но большой судьбы А. М. Матросова.

Поэтому и данная работа получилась именно такой, какая она есть. Я старался быть честным с собой и читателями и сказал только то, что думаю, утверждая только то, в чём уверен. А если захотите что-то поправить, то прошу: не торопитесь, поскольку ставка гораздо выше, чем вам кажется.

Унизим Матросова сейчас верхоглядством и поспешностью – однажды и России не станет…

Говоря об исследователях матросовской тематики, безусловно, следует выделить ульяновского учителя П. К. Ковальчука. Н. А. Дубовик называет Петра Кондратьевича «единственным исследователем, перед которым закрывали одни двери, он стучался в другие с одной лишь целью – узнать правду».

Впрочем, Нина Александровна и сама такая. Но если не помнить про П. К. Ковальчука, то не до конца будет понятна и та принципиальность, с которой работает Н. А. Дубовик, не будет понятно, на кого она опирается и с кого берёт пример.

Её историю погружения в тему следует привести полностью. Многое раскроется, таким образом, с совершенно неожиданной и часто неожидаемой стороны:

«Январский вечерний звонок 2015 года не показался мне почему-то неожиданным.

– Добрый вечер, Нина Александровна, не смогли бы мы с вами встретиться? Я имею много материалов о Саше Матросове. Может, посмотрите и заинтересуетесь?

В спокойном голосе я услышала любовь к Саше и беспокойство за судьбу документов. Отказать не смогла.

Но сразу спросила:

– А как вы на меня вышли?

– Совершенно случайно. Я лежал в госпитале. А там есть музей и замечательный, активный музейный работник Екатерина Александровна Вайчулис.

Она пришла к нам в палату и вручила мне вашу книгу, прибавив:

– Вы ведь интересуетесь Александром Матросовым? Рассказывали, что у вас скопилось много материалов о нём. А здесь есть статья о Саше. Созвонитесь с автором, может быть, она поможет вам написать книгу! – И дала мне ваш телефон.

Через пару дней я отправилась к нему. Дверь открыл бодрый, среднего роста, плотный мужчина в домашней одежде – Виктор Васильевич Емельянов. Кивнул:

– Проходите!

Я уже знала из телефонного разговора, что он кадровый военный, ветеран, участник Великой Отечественной войны.

К моему приходу он разложил на столе папки с перепиской, фотографии и книги о Саше Матросове. Первая моя мысль: как я со всем этим справлюсь?

– А кем собраны все эти материалы?

– Здесь моих немало, а большая часть принадлежит Петру Кондратьевичу Ковальчуку, ульяновскому краеведу, члену Союза журналистов СССР.

И он начал о нём рассказывать. Учился в педвузе Харькова, распределили на Дальний Восток. С 1952 года на девять лет стал директором школы в Новой Малыкле. И там впервые услышал, что Саша Матросов родился именно в этих местах. Он заинтересовался героем и нашёл книгу о нём под авторством П. Журбы, к тому времени единственную. Автор утверждал, что Матросов родился в Екатеринославе-Днепропетровске. И директор понял, что добраться до правды будет делом непростым. Но тема его заинтересовала, и поэтому, когда его перевели в книжное издательство Ульяновска, он периодически приезжал в Ивановский детский дом, где воспитывался Матросов, и беседовал со всеми, кто знал Сашу. Все – и работники, и воспитатели, и воспитанники-друзья – живо откликались на просьбу поделиться воспоминаниями. Папки пополнялись.

Поиск продолжался и за пределами детдома.

Он нашёл адрес и переписывался с секретарём комсомольской организации 2-го батальона 91-й стрелковой бригады Тимофеем Андреевичем Татарниковым, на глазах которого погиб Саша.

Тяжело вспоминать об этом даже сейчас. И комсорг пишет: “Для чего Вы обращаетесь ко мне? Ради того, чтобы разбередить раны?!” Но в одном из четырёх писем сообщает, что геройскую гибель кроме него видели Коренский, Керим Валитов, Шиняев, Григорий Сергеевич Артюхов, Иван Григорьевич Ноздрачёв и ещё два-три человека.

Однако ни в одном письме Тимофей Андреевич не пишет, что запись на комсомольском билете сделана им. Кроме того, комсорг помог найти парторга Тихона Ивановича Коренского, выслав его адрес и газетную статью о Саше. Тот откликнулся на письмо Петра Кондратьевича, прислав ему двадцать шесть страниц драгоценного текста. “Только хвастать нечем! Этого текста у меня нет!” – Виктор Васильевич разводит руками. И, чтобы понять, что случилось, мой рассказ временно уйдёт в сторону и появится несколько новых действующих лиц».

Андрей Иванович Царёв – редактор того же книжного издательства, с которым работал Пётр Кондратьевич. Ко времени знакомства тот имел несколько своих изданных книг. Подружились, делились мыслями и достижениями. Царёв познакомился с материалами о Саше.

Второе новое лицо – Иван Иосифович Шкадаревич, москвич, кандидат исторических наук, член Союза писателей. Во время войны он – военный корреспондент. Сразу после боя первым написал о подвиге Александра Матросова статьи: «Ценой жизни» в газету «За Родину» и «Вперёд за Родину». После этого он почему-то считал себя монополистом на тему о Матросове. Готовя в 1967 году книгу к печати, он обратился в Ульяновский обком КПСС, где просил проверить корни рождения Саши в селе Александровка Мелекесского и в селе Александровка Новомалыклинского районов, где никогда не жили Матросовы. Получив официальный отрицательный ответ, он с лёгким сердцем оставил Днепропетровск в книге «Бессмертный подвиг Матросова», вышедшей в 1967 году.

А Пётр Кондратьевич уже давно интересовался местом рождения Саши. Для этого он в 1962 году три недели работал в архиве, загсе и краеведческом музее Днепропетровска в поисках каких-нибудь записей. Их не оказалось. Он сообщает об этом в ЦК ВЛКСМ, а также в Центральный архив ВЛКСМ. И лишь на второе письмо получает ответ, что у Шкадаревича значится Днепропетровск. Он знакомится со Шкадаревичем в 1969 году на пятидесятилетнем юбилее Ивановского детского дома.

Народу на этот праздник собралось много. Приехал бывший директор П. И. Макаренко; воспитанники – друзья Саши – Фёдор Хасанов, Михаил Саулин; воспитатели и все, кому было дорого имя Матросова.

Во время праздника Шкадаревич подошёл к Петру Кондратьевичу и властно сказал:

– Я готовлю к переизданию книгу об Александре Матросове, по праву это дело только моё. Я предлагаю отдать собранные вами материалы мне.

Тот ответил тихо, но решительно:

– Нет.

Шкадаревич пришёл в ярость: