Архив еврейской истории. Том 14

Неужели ты думаешь, что моего заявления о твоей невиновности было бы достаточно для ликвидации всего дела, о котором осведомлено третье ведомство, а вероятно, и ячейка? Правда, мне раз удалось вытащить тебя из беды, когда покойный Дз[ержинский] поверил моему слову, но тогда порядки были иные, отношение ко мне иное, да и люди другие. Теперь это не пройдет.

Вообще, твоя беда, Савелий, в том, что ты совершенно не знаешь наших порядков и психологии наших людей. Ты слишком полагаешься на свою формальную логику и не хочешь вносить поправок на жизнь, на живых людей. Поэтому тебе и не удалось установить правильных отношений с советскими] учреждениями, с советскими] людьми. Твоя логика, брат, хромает, страдая излишним нам формализмом и прямолинейностью. Возможно, есть другая логика для твоих претензий, жалоб и обид. Так вот требованиями, рассуждениями, которые тебе кажутся неотразимо логичными, здесь никого не убедишь.

Еще одно: таких приятелей, которые согласились бы игнорировать факты, обвинения и возражения, брать на себя даже некоторый риск ради приятельских отношений, ради дружбы, чтобы оказать мне услугу, среди нынешних (новых) правителей нет у меня. Увы, твоя просьба неисполнима.

Одна у меня надежда помочь тебе, но весьма слабая. Один из моих близких приятелей намечен торгпредом[121 - 25 июля 1928 года Политбюро ЦК ВКП(б) постановило: «Назначить в Париж торгпредом, вместо т. Пятакова, т. Стомонякова с введением его в состав Коллегии НКТорга СССР и освобождением его из состава Коллегии НКИД» (РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 697. Л. 6).]: авось, он согласится, несмотря на все, устроить тебя. Беда в том, что он не соглашается еще ехать, опротестовывает свое назначение, находится сейчас в отпуску, и его судьба окончательно выяснится не раньше, чем через 8-10 недель[122 - В постановлении от 5 ноября 1928 года говорилось: «Отменить решение Политбюро об откомандировании т. Стомонякова в НКТорг» (Там же. Д. 712.Л. 3).]. А затем удастся ли ему настоять на утверждении тебя центром вопреки, вероятно, протестам третьего ведомства[123 - Имеется в виду ОГПУ.]и ячейки. Во всяком случае, это не исключено, и кое-какая надежда у меня есть, но как тебе продержаться пока?

Вот, брат, что могу тебе сказать при твоей большой беде. Мало, очень мало, но ты вряд ли переоцениваешь мои возможности. Ты всегда верил в чудо, в кривую, которая тебя, действительно, как-то всегда вывозила. От души желаю тебе этого и в настоящий момент. Твой Максим[124 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2770. Л. 61–62; то же с некоторыми сокращениями см. в: К[арцевский] С. Две точки зрения Максима Литвинова: 1928 и 1929. Как относился Максим Литвинов к вызовам в Москву в 1928 году и что он думает об этом сейчас. Письмо Литвинова старшего к Литвинову младшему // Последние новости. 1929. № 3128. 15 окт.].

3. Вексельная мистерия

В октябре 1928 года Савелий приехал в Париж, где остановился в отеле на улице Монтень, в двух шагах от Елисейских полей: «постоялец был нетребователен, неразговорчив, платил за комнату посуточно и трижды в день осведомлялся, нет ли для него писем». Наконец, рассказывала хозяйка, «я передала ему письмо со штемпелем судебного пристава. Литвинов повертел конверт в руках и потом вскрыл его тут же, у моей конторки. Прочел бумагу, аккуратно вложил обратно в конверт и попросил приготовить ему счет… На следующий день он уехал, не сказав куда»[125 - Похождения Литвинова младшего // Там же. 1928. № 2793. 14 нояб.].

Но 28 октября, прежде чем покинуть отель, Савелий обратился с письмом в финансовый отдел берлинского торгпредства, предусмотрительно отправив копию и в торгпредство СССР во Франции:

Вчера от какого-то судебного пристава был мне в Париже предъявлен к оплате вексель в 10 000 (десять тысяч) с чем-то фунтов стерлингов. Я припоминаю, что этот вексель вместе с другими векселями (сроков которых я не помню) был мною выдан в свое время на распоряжение т. Турова. Он, вероятно, в свое время поставил Вас в известность об этой операции. (Деньги тогда нужны были для Коминтерна). Я удивляюсь, что Вы не позаботились об оплате этого векселя и допустили до предъявления ко мне требования[126 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2770. Л. 67.].

В письме, которого Савелий с таким нетерпением ждал, сообщалось об опротестовании 26 октября векселя на 10 238 фунтов стерлингов, выданного им от имени берлинского торгпредства. Одновременно выяснилось, что в небольшом Центральном коммерческом банке (Banque Centrale de Commerce) в Париже ждут оплаты еще шесть таких же векселей, итого – на общую сумму 200 тысяч фунтов или примерно 25 млн франков!

Хотя за учет первого векселя[127 - Учет векселя, осуществляемый с целью получения вексельной суммы до наступления даты платежа, заключается в передаче его банку, взимающему за это плату в виде учетного процента (дисконта).] взялся специализировавшийся на этом маклер, некто Марк Иоффе, представлявший интересы международной группы предпринимателей – члена правления банкирской конторы в Берлине Якоба Альшица (Jacob Alschitz)[128 - Альшиц Яков Львович (1874–1943?) – юрист; уроженец Петрозаводска; присяжный поверенный и присяжный стряпчий Петроградского судебного округа; в эмиграции – в Берлине: директор Международного коммерческого банка, раввин; член Союза русской присяжной адвокатуры в Германии (1927–1933); пансионер Очага русских евреев-беженцев в Париже (на 1939); интернирован в лагерь Драней, откуда депортирован в Аушвиц-Биркенау (11.02.1943).], управляющего отелем в Бохуме Вилли Либориуса (Willy Leborius) и лондонского коммерсанта Салли Симона (Sally Simon), из этого ничего не вышло. Внешний вид векселя, датированного 5 мая 1926 года и выписанного на простой бумаге без печати, сроком на два года с платежом в Париже, не внушал особого доверия, и административный совет банка переадресовал Иоффе к частному поверенному Лютц-Блонделю (Lutz-Blondel)[129 - После ареста Литвинова младшего. Что говорят на рю Гренелль // Последние новости. 1928. № 2832. 23 дек.].

Формально Литвинов имел доверенность, позволявшую ему принимать векселя от советских хозяйственных организаций в уплату за заказанный ими товар, но… не выдавать векселя, обязывавшие торгпредство к платежу[130 - Рапопорт А. Ю. Советское торгпредство в Берлине. Из воспоминаний беспартийного спеца. Нью-Йорк, 1981. С. 203.]. Поэтому наиболее вероятным, по мнению парижской резидентуры ИНО ОГПУ, представлялся следующий его замысел: отказавшись от возвращения в СССР, ушлый Савелий, имея на руках свою просроченную доверенность, выписал задним числом семь «бронзовых», то есть не имеющих реального обеспечения, переводных векселей (тратт) на 200 тысяч фунтов стерлингов, поставил на них жиро в качестве уполномоченного берлинского торгпредства, а сообщники, выступая как приобретатели первого векселя, предъявили его к оплате. Но, поскольку на обороте векселя, вслед за жиро Литвинова-младшего, было проставлено жиро Иоффе, формально Савелий выходил из игры. Подлог настолько «аляповат», считал Бегге, что никаких серьезных препятствий к раскрытию его не возникнет и, «быть может, мошенники, просчитавшись в своих расчетах на шантаж, спекулируя родственными связями Литвинова, векселя эти даже и не предъявят, поскольку всякий предъявитель сам рискует попасть в уголовное дело»[131 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2771. Л. 225.].

В Париже еще надеялись, что следствие будет проводиться в Берлине по месту нахождения ответчика, то есть торгпредства, и, предлагая собрать «криминальные» материалы на Литвинова с целью его дискредитации, докладывали в Москву, что принимают меры «к выяснению дальнейших планов шантажистов, а также к выемке у них документов». Но затеянная афера казалась опасной не столько с точки зрения финансовых потерь, – а держатели векселей сразу же дали понять, что готовы удовлетвориться хотя бы четвертью их стоимости, то есть 50 тысячами фунтов, – сколько с точки зрения вероятности политического шантажа: ведь Савелий уверял, будто вырученные за векселя деньги предназначались для нужд Коминтерна! «Тут на известный период, – указывала парижская резидентура, – при наличии родственных связей с наркомом и совпадении фамилий, может быть поднята шумиха». И недоумевала: «Любопытно, почему брату Литвинова, не являющемуся фактически Литвиновым по фамилии, была присвоена в заграничном паспорте фамилия наркома?»[132 - Там же. Д. 2770. Л. 80–88. На донесении – пометка: «т. Микоян. Это ответ на наш запрос. Все, что будет по этому вопросу, буду посылать Вам. Г. Ягода. 29/Х». Ниже: «Т. Микоян читал. Ознакомить тт. Хинчука, Ганецкого, Шлейфера. 30/Х» (Там же. Л. 88).]

Сам Максим Литвинов, исполнявший тогда обязанности наркома по иностранным делам СССР, замещая лечившегося за границей Г. В. Чичерина[133 - Чичерин Георгий Васильевич (1872–1936) – член РСДРП с 1905 года, РСДРП(б) с 1918 года; нарком по иностранным делам РСФСР (1918–1923), СССР (1923–1930); член ЦК ВКП(б) (1925–1930); лечился в Германии (сентябрь 1928 – январь 1930); пенсионер (с июля 1930).], узнав об очередной проделке брата, которому столь доверял, расценил ее как вероломное предательство и 27 октября инструктировал полпреда СССР во Франции В. С. Довгалевского[134 - Довгалевский Валериан Савельевич (1885–1934) – член Украинского социал-демократического союза («Спилки») с 1904 года, РСДРП с 1908 года; инженер-электрик; нарком почт и телеграфов РСФСР (с 1921), заместитель наркома почт и телеграфов СССР (с 1923); полпред СССР в Швеции (1924–1927), Японии (1927), Франции (1927–1934).]:

1. По делу векселей Вы получили уже директивы по линии Наркомторга. Меня дело интересует, поскольку оно является актом мести не только в отношении советской власти, но и меня лично <выделено мной. – В. Г.>, — поэтому прошу Вас держать меня в курсе дела. После Ваших дополнительных шифровок неясными остаются следующие пункты: а) каким образом дело возникло в Париже, когда и векселедатель, и индоссатор[135 - Векселедатель – лицо, выдавшее вексель; индоссатор (жират) – лицо, в собственность которого поступает вексель по передаточной надписи.] имеют постоянное местопребывание в Германии; 6) каким образом можно предъявлять к протесту в Париже векселя, по которым платеж должен быть учинен берлинским торгпредством.

2. Считаю совершенно несомненным, что векселя подписаны в течение последних двух месяцев задним числом, имеют своей целью в первую очередь шантаж и что дело перенесено аферистами во Францию потому, что от французского суда можно ожидать больше пакостей, чем от германского. Если векселедатель продал эти векселя шантажистам, получив некоторую сумму денег, то суд и скандал, очевидно, неизбежны. Если же он аванса не получил и шантажисты являются лишь его подставными лицами, чтобы прощупать нашу сопротивляемость, то можно надеяться, что, натолкнувшись на отказ платить, они убоятся суда и уголовщины.

3. Я полагаю, что главной задачей является в данный момент отвести юрисдикцию французского суда и добиваться передачи всего дела в германский суд. Я думаю, что французы, приходившие к Вашему информатору, являются и соучастниками этого дела и что предложение о ликвидации дела за 50 000 фунтов исходит от всей честной компании.

Сообщите мне о дальнейшем развитии дела.

4. Необходимо выяснить имена всех участников этой аферы. Ваша сегодняшняя шифровка подтверждает, что сами аферисты не рассчитывают на возможность разбора дела во Франции[136 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2770. Л. 104.].

Политбюро ЦК ВКП(б), заслушав 1 ноября информацию Наркомата по иностранным делам СССР (М. М. Литвинов, Б. С. Стомоняков) и Наркомата внешней и внутренней торговли СССР (А. И. Микоян[137 - Микоян Анастас Иванович (1895–1978) – член РСДРП(б) с 1915 года; нарком внешней и внутренней торговли (1926–1930), снабжения (1930–1934), пищевой промышленности (134-1938), внешней торговли (1938–1949), заместитель, 1-й заместитель председателя Совнаркома, Совета министров СССР (1937–1955,1957-1964); кандидат в члены (с 1926), член Политбюро (с 1952 – Президиума) ЦК ВКП(б) – КПСС (1935–1966).], Ш. М. Дволайцкий[138 - Дволайцкий Шолом Моисеевич (1893–1937) – член РСДРП с 1911 года, РКП(б) с 1919 года; член коллегии Наркомата внешней и внутренней торговли (1926–1930), НКВТ СССР (1930–1934); торгпред СССР во Франции (1934–1936); 1-й заместитель председателя Комитета по делам высшей школы при СНК СССР (1936–1937); арестован (15.10.1937), расстрелян (27.11.1937).]) по вопросу «О С. Л.», постановило:

а) Принять все меры, обеспечивающие ликвидацию шантажа без какой-либо уплаты с нашей стороны.

б) Для наблюдения за прохождением этого дела и для выработки директив, обеспечивающих исполнение постановления Политбюро, создать комиссию в составе тт. Хинчука[139 - Хинчук Лев Михайлович (1867–1939) – член РСДРП с 1903 года, РКП(б) с 1920 года; заместитель наркома внешней и внутренней торговли СССР (1927–1930); полпред СССР в Германии (1930–1934); нарком внутренней торговли РСФСР (1934–1937); главный арбитр Государственного арбитража при СНК СССР (1937–1938); арестован (23.10.1938), расстрелян (07.03.1939).], Стомонякова, Дволайцкого, Пятакова[140 - Пятаков Юрий (Георгий) Леонидович (1890–1937) – член РСДРП с 1910 года, большевик; заместитель, исполняющий обязанности председателя (1928–1929), председатель правления Госбанка СССР (1929–1930); 1-й заместитель председателя ВСНХ СССР (1931–1932); заместитель (с 1932), 1-й заместитель наркома тяжелой промышленности СССР (1934–1936); кандидат в члены (1921–1923), член ЦК РКП(б) – ВКП(б) (1923–1927, 1930–1936); арестован (14.09.1936), расстрелян (01.02.1937).].

в) Предложить т. Микояну в недельный срок доложить Политбюро о тех мерах, какие предприняты Н [ар] К [ом] Торгом для избегания такого рода случаев в дальнейшем[141 - РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 711. Л. 4.].

Вексельная афера настолько обеспокоила кремлевскую верхушку, что, помимо образования «правительственной», как ее называли в переписке, комиссии под фактическим председательством замнаркома внешней и внутренней торговли Л. М. Хинчука, «дело С. Л.» не менее двух десятков раз обсуждалось на заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б), заносившего свои решения в «особые», секретные, протоколы, но и в них указывая лишь инициалы Савелия.

В тот же день, заручившись поддержкой МИД, представители торгпредства СССР в Германии – заведующий его правовым отделом А. Ю. Рапопорт[142 - Рапопорт Александр Юрьевич (Александр-Зискинд Юдов; 1879–1973) – помощник присяжного поверенного П. Н. Малянтовича (с 1908); юрисконсульт, заведующий договорно-правовым отделом Главного лесного комитета ВСНХ (1920–1921); помощник заведующего (с августа 1921), заведующий правовым отделом торгпредства РСФСР-СССР в Германии (с мая 1924); уволен за отказ выехать в Москву (с 01.10.1930); сотрудничал в газетах «Последние новости», «Сегодня», журналах «Записки социал-демократа», «Современные записки» под литературными псевдонимами А. К-ский, Л. Т., Л. Торопецкий, Л. Витин, В-н, В. Ленат; жил во Франции (с 1933), после войны – в США; автор книги «Советское торгпредство в Берлине: Из воспоминаний беспартийного спеца» (Н.-И., 1981), записок «В берлинском торгпредстве: Листки из дневника» (Новый журнал. 1974. № 116. С. 210–237; 1975. № 118. С. 162–181; № 120. С. 213–232).] и немецкий юрисконсульт Курт Розенфельд[143 - Розенфельд Курт (Rosenfeld Kurt; 1877–1943) – член Социал-демократической партии Германии (с конца 1890-х); адвокат (с 1905), защитник Р. Люксембург, Г. Ледебура, К. Эйснера и других; член городского совета Берлина (1910–1920); участник Первой мировой войны, рядовой (1914–1918); министр юстиции Пруссии (1918–1919); соучредитель НСДПГ (1917), вернулся в СДПГ (1922–1931, исключен); депутат рейхстага (1920–1932); приезжал в Москву для защиты правых эсеров (1922); представлял интересы высланного из СССР Л. Д. Троцкого (1929); нотариус; сопредседатель Социалистической рабочей партии Германии (1931–1933); в эмиграции – во Франции (с 1933), в США (с 1935).] – посетили вице-президента берлинской полиции Бернхарда Вайса[144 - Вайс Бернхард (WeiB Bernhard; 1880–1951) – юрист; участник Первой мировой войны, офицер кавалерии, награжден Железным крестом 1-й степени; член Демократической партии Германии; заместитель начальника (с 1918), начальник уголовной полиции (с 1925), вице-президент полиции Берлина (1927–1932); в эмиграции – в Праге (с 1933), Лондоне (с 1934).], который, пообещав им всяческое содействие, распорядился о принятии мер к задержанию Савелия, установил наблюдение за домом, в котором проживала его семья, и выделил инспектора для связи с французской полицией. «Нам пока не удалось установить, под какой фамилией Л[итвинов] разъезжает, – пояснял Бегге. – Нам твердо известно, что проезд через немецко-французскую границу он совершил не под фамилией Л[итвинов]. Вероятнее всего, для этого он воспользовался фамилией Валлах или какой-нибудь другой…»[145 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2771. Л. 219.] Тем же вечером доктор Розенфельд и берлинский нотариус профессор Генрих Вимпфхаймер[146 - Вимпфхаймер Генрих (Wimpfheimer Heinrich; 1877–1934) – немецкий юрист; нотариус; профессор Высшей торговой школы в Берлине; юрисконсульт торгпредства СССР в Германии (с 01.04.1924).], вместе с инспектором криминальной полиции, которому поручили расследование вексельного дела, выехали в Париж[147 - Пресса сообщала, что «поверенный торгпредства д-р Курт Розенфельд подал на действия Литвинова жалобу берлинскому прокурору», после чего выехал в Париж вместе с комиссаром уголовной полиции (Брат Литвинова // Последние новости. 1928. № 2791. 12 нояб.).]для совещания с юрисконсультами полпредства и торгпредства СССР во Франции, в котором приняли участие С. Б. Членов[148 - Членов Семен Борисович (Соломон Бенционович; 1890–1937) – юрист; сын инженера, окончил реальное училище (1907), юридический факультет Московского университета по отделениям экономических наук и гражданского права (1911), помощник присяжного поверенного О. Б. Гольдовского (с 22.06.1911); исполняющий обязанности помощника уполномоченного Главного комитета Всероссийского земского союза в 25-м врачебно-питательном отряде в г. Энзели (Персия); член Комиссии по обеспечению нового строя при Исполнительном комитете Московских общественных организаций (1917), автор книги «Московская охранка и ее секретные сотрудники» (М., 1919); управделами Московского областного совнархоза, Главметалла ВСНХ, начальник юридического отдела штаба Московского военного округа, член комиссии по выработке уголовного кодекса при Совнаркоме и военно-судебного законодательства при Всероссийском главном штабе; профессор Социалистической академии общественных наук, Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова (с 1920; председатель экономической кафедры), факультета общественных наук 1-го МГУ (1921–1923), Института красной профессуры (с 1922; заместитель ректора в 1922–1925); член президиума, заместитель председателя Московской коллегии защитников, член Института советского права; представитель вдовы и дочери В. В. Воровского на судебном процессе над М. Конради в Лозанне (1923); член франкосоветского комитета экспертов и юрисконсульт полпредства СССР во Франции (1925); генеральный секретарь франко-советской конференции по вопросам долгов и кредитов (1926–1927); юридический советник Нефтяного синдиката СССР (1928); участник переговоров о торговых соглашениях с Францией и Швейцарией (1928–1929); представлял интересы СССР в ряде судебных процессов (с Lena Goldfields Ltd., А. Гарриманом, С. М. Литвиновым и т. д.); член англо-советского комитета экспертов в Лондоне (1930–1931); эксперт на переговорах о торговом договоре с Францией (1933–1934); главный юрисконсульт при наркоме внешней торговли СССР (с 15.12.1934); профессор Академии внешней торговли; арестован (03.08.1936), расстрелян (02.06.1937).], К. Д. Зеленский[149 - Зеленский Константин Данилович (1876–1949) – присяжный поверенный в Петербурге и Тифлисе; в эмиграции – в Париже (с 1923); заведующий правовым отделом торгпредства СССР во Франции (1925–1930); уволен за отказ выехать в командировку в Москву (с 10.09.1930); обвиненный торгпредством в растрате 347 тысяч франков, оправдан парижским уголовным судом (01.12.1931).] и местный адвокат Александр Грубер (Alexandre Gruber), о котором пресса сообщала, что он – выходец из России, «в молодости – эсдек, бросивший политику и возненавидевший социалистов, натурализовавшийся во Франции и в конце концов соблазнившийся юрисконсульством при торгпредстве»[150 - Процесс Литвинова // Руль. 28.01.1930. № 2788. Еще в 1918 году А. И. Грубер входил в состав «Ложи братства» и был одним из организаторов «Русского масонского комитета» в Париже, а в 1924 году стал членом-основателем ложи «Северная Звезда» (см.: Серков А. И. Русское масонство. 1731–2000. Энциклопедический словарь. М., 2001. С. 276, 1185, 1189, 1215).].

По итогам совещания, утром 3 ноября Зеленский, действовавший по доверенности берлинского торгпредства, нанес визит директору парижской судебной полиции Андре Бенуа[151 - Бенуа Андре (Benoist Andre; 1877 – после 1937) – директор судебной полиции (с 01.06.1928), генеральный инспектор служб префектуры полиции Парижа (с 06.04.1930); переведен в распоряжение МВД (01.02.1931); обвинялся во взяточничестве, но оправдан судом присяжных (май 1933); вышел в отставку (18.01.1937).], вручив ему официальное заявление, в котором Савелию Литвинову и его сообщникам инкриминировали подлог и мошенничество[152 - Похождения Литвинова младшего // Последние новости. 1928. № 2792.13 нояб. Полпред СССР во Франции В. Э. Довгалевский сообщал в НКИД о встрече с генеральным секретарем МИД Франции Ф. Вертело, обещавшим содействовать быстрейшему аресту мошенников и допуске юрисконсульта парижского торгпредства К. Д. Зеленского к участию в уголовном деле в качестве гражданского истца (РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2770. Л. 28).]. Хотя Членов, сопровождавший Зеленского, подтвердил, что предъявленное обвинение поддерживается полпредством СССР во Франции, действовать без санкции судебных властей полиция не решилась. Поэтому аналогичная жалоба поступила старшине судебных следователей, и в понедельник 5 ноября прокурор санкционировал возбуждение дознания, в котором торгпредство выступало гражданским истцом.

Первые сообщения о скандальном деле, появившиеся в берлинских газетах в пятницу 9 ноября и переданные в Париж информационным агентством «Гавас», напечатали утром в субботу. Только благодаря тому, что Лютц-Блондель не успел просмотреть газеты, полиции, явившейся к нему с обыском 10 ноября, удалось изъять опротестованный вексель на 10 238 фунтов и оригинал доверенности Литвинова с десятком ее фотокопий. Но комиссар полиции Николь (Nicolle) был уверен, что в берлинском торгпредстве кто-то «проболтался», и текст первой информации газет о вексельном деле указывал на ее происхождение из советских кругов, причем источником, скорее всего, являлся юрисконсульт Рапопорт – будущий невозвращенец, втайне сотрудничавший в эмигрантской прессе.

Затем, по наводке Лютц-Блонделя, полиция отправилась на рю Галеви в Banque Centrale de Commerce для выемки у его администратора, Робера Монье[153 - Монье Робер (Monnier Robert; 1888–1939) – младший лейтенант подразделения альпийских егерей во Франции (до 1911); журналист, коммерсант в Марокко (до 1914); участник Первой мировой войны, кавалер ордена Почетного легиона (1914); муниципальный советник в Париже (с 1928); корреспондент газеты «L’Oeuvre» («Труд»), военный советник президента Страны басков, участник Гражданской войны в Испании на стороне республиканцев («colonel Jaureguy», 1936–1939); организатор партизанских действий против итальянских войск в Абиссинии, посмертно награжден Рыцарским крестом Святого Георгия с тремя пальмовыми ветвями императором Эфиопии Хайле Селассие I (1944).], остальных шести векселей Литвинова на сумму еще около 190 тысяч фунтов. Представляя собой узкие длинные листки бумаги без каких бы то ни было печатей или штемпелей, они были выписаны от руки, на немецком языке, со сроками платежа, варьировавшими от 25 октября 1928 года до 30 января 1929 года, но дорогостоящая марка гербового сбора была наклеена только на одном из них. Допрошенный Монье показал, что на предложение учесть вексель ответил категорическим отказом, но дал согласие взять его на инкассо[154 - Комиссионная операция, заключающаяся в том, что банк принимает на себя поручение получить при наступлении срока причитающийся по векселю платеж и передать полученную сумму его владельцу.]. В свою очередь Лютц-Блондель заявил, что ввиду неплатежа опротестовал вексель, полученный от Монье, и предъявил судебный иск к Савелию Литвинову, Марку Иоффе и берлинскому торгпредству. По закону исковое заявление следовало подать не позднее 15 дней с даты опротестования векселя, и хотя полиция уже изъяла его, Лютц-Блонделю пришлось спешно обратиться в коммерческий суд департамента Сена, назначивший слушание дела на 14 декабря, однако адвокат Грубер возбудил ходатайство об отсрочке разбирательства в связи с уголовным преследованием Савелия, ударившегося в бега[155 - Векселя Литвинова // Последние новости. 1928. № 2827. 18 дек.].

Но гораздо больше заинтересовало полицию заявление Лютц-Блонделя о подосланном к нему служащем парижского торгпредства, который просил не опротестовывать «подложный» вексель, обещая за это вознаграждение. «Я выпроводил его, – заявит Лютц-Блондель на суде, – но ко мне затем стали являться всевозможные советские агенты. Все они предлагали покончить дело миром. Предлагали даже 30 % стоимости векселей. При этом разговоре с большевистскими агентами присутствовали два сотрудника Сюртэ[156 - Direction de la Surete generale (c 1853; Управление общей безопасности), Direction generale de la Surete publique (c 1854; Главное управление общественной безопасности), Direction generale de la Surete nationale (c 1934; Главное управление национальной безопасности) – французская тайная полиция.], которых я спрятал в комнате. Они запротоколировали это предложение, и протокол приобщен к делу»[157 - С[едых] А. Дело Савелия Литвинова // Последние новости. 1930. № 3229. 24 янв.]. Впрочем, один из упомянутых «агентов», старший бухгалтер парижского торгпредства С. Б. Файнберг[158 - Правильно: Фейнберг Семен Борисович (Файнберг; 1891-?) – старший бухгалтер отдела инспекции (с 1926), пище-вкусового отдела торгпредства СССР во Франции (с 1927); уроженец Ковно, сын купца, окончил Петровское коммерческое училище в Петербурге (1910); помощник бухгалтера, заведующий учетным, инкассовым и биржевым отделами Каменноостровского отделения Русского торгово-промышленного банка (1911–1914); заведующий отделом русской корреспонденции Русско-Французского коммерческого банка (1914–1917); заведующий текущими счетами 2-го отделения Народного банка РСФСР; выехав за границу ввиду «катастрофического состояния сердца» (октябрь 1918), служил в банках в Германии; директор банка в Каунасе (1924–1925); старший бухгалтер представительства Мосвнешторга (Отдела внешней торговли Моссовета) в Париже (с июля 1925), затем – в торгпредстве СССР во Франции (см.: РГАЭ. Ф. 870. Оп. 250. Д. 1211); в протоколе заседания аттестационной комиссии говорилось: «Литовский подданный. Консульство относит его к категории оптантов. На ходатайство о восстановлении в гражданстве СССР получил отказ. Дело выделить для получения дополнительных данных» (29.01.1929) (ГАРФ. Ф. 374. Оп. 28. Д. 3246. Л. 81); в протоколе совещания по просмотру списка сотрудников парижского торгпредства, № 1 от 14 октября 1929 года, с участием члена президиума ЦКК ВКП(б) и коллегии НК РКП СССР Б. А. Ройзенмана и полпреда В. С. Довгалевского, указывалось: «Принимая во внимание заявление представителя полпредства, оставить на работе» (14.10.1929) (Там же. Л. 32); отказавшись от командировки в Москву, уволен (15.12.1930).], утверждал прямо противоположное: Лютц-Блондель якобы показал ему один из векселей и заявил, что если им удастся договориться о продажной цене, то он готов предъявить и все остальные, а также оригинал доверенности от торгпредства и надлежащим образом удостоверенное письменное заверение, что Савелий Литвинов не выписывал каких-то иных векселей и не намерен этого делать.

В парижских газетах историю с векселями изображали сначала как чисто уголовную аферу. Ведь в официальном сообщении торгпредства СССР в Германии от 12 ноября говорилось, что, хотя Савелий Литвинов действительно «состоял короткое время помощником торгового агента и в течение нескольких дней исполнял его обязанности», он, присвоив казенные деньги, был уволен еще 1 июля 1926 года, а сфабрикованные им векселя представляют собой «такую грубую подделку, что лица, принявшие их, едва ли могут считаться добросовестно заблуждавшимися»[159 - Заявление берлинского торгпредства // Возрождение. 1928. № 1261. 14 нояб.]. Но уже 12–13 ноября французские газеты – «Журналь» («Le Journal» – «Газета»), «Пти паризьен» («Le Petit Parisien» – «Маленький парижанин»), «Пари-Миди» («Paris-Midi» – «Парижский полдень») и отчасти «Матэн» («Le Matin» – «Утро») – стали писать о «векселях Коминтерна» и «таинственном деле Литвинова». Например, «Пти паризьен» напечатал интервью с одним из якобы причастных к истории лиц, уверявшим, будто векселя были выданы с целью изыскания средств на вооруженную борьбу Абд эль-Керима, вождя объединения берберских племен рифов на севере Африки, против французских войск. Но вскоре газетная шумиха стихла, и тему вексельной аферы будировала только эмигрантская пресса, прежде всего – «Последние новости», да и то, по оценке полпреда СССР во Франции, довольно вяло, ибо «в версию с Коминтерном они не верят». Неделю спустя Довгалевский повторил, что «печать молчит и интереса к делу больше не проявляет», хотя в «Матэн» появилась статья о критическом финансовом положении большевиков, в которой между прочим говорится, что дела их, видимо, совсем плохи, раз они не могут выкупить фиктивные векселя, сфабрикованные братом наркома, и тем избежать скандала[160 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2772. Л. 336.].

Во вторник 13 ноября дело о векселях было передано судебному следователю Одиберу (Audibert), который в среду начал передопросы лиц, опрошенных уже полицией, и вел расследование, по оценке Грубера и Зеленского, «в высшей степени добросовестно и корректно», считая это обычным уголовным делом, обязывающим его предать виновных суду[161 - Там же. Д. 2769. Л. 7.]. Иоффе, похоже, был уже сам не рад, что ввязался в столь опасную авантюру, но предпринял еще одну попытку договориться с большевиками, и 14 ноября отправил своего «парламентера», некоего Акима Немировского, к главе правления акционерного, фактически советского, парижского Коммерческого банка для Северной Европы (Banque Commerciale Pour l’Europe du Nord, или Eurobank) M. В. Барышникову[162 - Барышников Михаил Васильевич (1887–1937) – социалист-революционер с 1907 года, член РКП(б) с 1919 года; председатель правления Банка для Северной Европы (с 1926), Внешторгбанка (с 1929); начальник финансового управления Наркомата водного транспорта СССР; арестован (03.09.1937), расстрелян (15.11.1937).]. Уверяя, что векселя, выданные Литвиновым, учел «богатый берлинский банкир», действующий от имени международной группы финансистов, а потому деньги им «безусловно присудят», посланец имел при себе письмо, которым Иоффе уполномочивал его закончить дело миром. Предлагая отдать векселя за половину их номинала, Немировский прозрачно намекал, что в противном случае «Матэн», которая, мол, только и ждет сигнала, развернет громкую антисоветскую кампанию. Но его предложение отклонили, а копию письма Иоффе с призывом «договориться» передали следователю, который, подвергнув Немировского допросу, распорядился произвести у него обыск.

Вслед за этим торгпредство посетил частный банкир Георгий Альгарди, сообщивший, что еще в июле ему предлагали учет каких-то советских векселей, причем 23 октября он встретился с группой лиц, включавшей Иоффе, которая искала «приличного француза», согласившегося бы опротестовать их за 17 % стоимости. Но когда, увидев один из векселей, Альгарди критически высказался относительно его формы и содержания, то услышал, что можно их… изменить, и у него сложилось определенное впечатление, что речь идет о подделке. Допрошенный следователем 22 ноября, Альгарди дал «очень тяжелые» для обвиняемых показания, из которых вытекало, что «векселя были сфабрикованы, скорее всего, недавно и заведомо для Иоффе и К? – фальшивые»[163 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2772. Л. 336.].

Сам Иоффе показал 15 ноября, будто еще в апреле 1926 года разговорился в кафе с одним из своих знакомых-биржевиков, от которого и узнал о злополучных векселях. Имени его Иоффе точно не помнил, называя Григорием Капланом, но имел в виду упомянутого выше «шибера» Давида Капланского, приходившегося братьям Литвиновым дальним родственником[164 - 9 декабря 1928 года М. М. Литвинов напишет Л. М. Хинчуку: «Вследствие телеграфного запроса [замторгпреда СССР в Германии] т. [Б. С.] Беленького сообщаю, что Давид Капланский когда-то добивался приема у меня, ссылаясь на родство, но я его ни разу не принимал, никогда его не видал, рекомендаций ему не давал и ничего общего с ним не имел. Племянником он мне не приходится, но возможно, что состоит в каком-то весьма отдаленном родстве (троюродном или даже четвероюродном, проверить не могу). На всякий случай, посылаю Вам соответственную официальную справку для представления, если понадобится, в суд, хотя из шифровки Беленького непонятно, какое значение имеет мнимое родство со мной Капланского, если он является лишь свидетелем, да еще по иску не к Торгпредству, а к германской фирме. Пример С. Л. находит себе, по-видимому, подражателей, но данное дело как будто никакими неприятностями не грозит» (Там же. Д. 2770. Л. 42). В прилагаемой справке на имя А. И. Микояна, от 9 декабря, Литвинов заявлял: «В ответ на Ваш запрос сообщаю, что Давид Капланский ни племянником, ни двоюродным братом мне не приходится, что я никогда его не знал и не видал, не состоял с ним в каких бы то ни было сношениях или связях и никаких рекомендаций ему не давал. Замнаркома М. Литвинов» (Там же. Л. 43).]. Хотя Иоффе, специализировавшийся на учете векселей, был незнаком с Савелием, он заинтересовался возможностью заработать, и Капланский якобы свел его с Туровым, являвшимся «начальником всех торгпредств заграницей».

Переговоры, по утверждению Иоффе, продолжались 2–3 недели, и Туров выразил согласие отдать векселя за 30 тысяч фунтов, или 600 тысяч марок, после чего дело оставалось за «малым»: собрать нужную сумму. Получив-де 300 тысяч марок от Либориуса, 200 тысяч от Симона и 100 тысяч от Алыпица, Иоффе передал Турову деньги в обмен на векселя. Никакого формального соглашения о сделке не составлялось, так как Иоффе и Альшица связывали многолетние дружеские отношения, а Либориус и Симон удовлетворились расписками. На словах условились, что если компаньонам удастся выручить целиком вексельную сумму, то Либориус получит 50 тысяч, а остальные – по 75 тысяч фунтов; сам Иоффе довольствовался комиссионными в размере 12 тысяч марок, выданными ему Альшицем в день расплаты с Туровым. Но, поскольку учесть векселя не удалось, Иоффе сдал их на инкассо в банк.

Следователю предстояло выяснить, действительно ли компаньоны передали Иоффе 600 тысяч марок, и понять, зачем понадобилось векселя, выписанные в Москве, учитывать в Берлине. Тут версия мошенников дала первую трещинку: Капланский сознался, что лично не знает и даже никогда не видел Турова. Дальше – больше: Альшиц, допрошенный 17 ноября в Берлине, отрицал свое участие в сделке, хотя 23 ноября вдруг изменил показания, якобы вспомнив, что занял у жены 25 тысяч долларов, которые передал Иоффе. Либориус сначала утверждал, будто снял деньги со своего банковского счета, занял у знакомых и сделал две закладные на свой дом в Берлине, но это не подтвердилось, ибо по одной закладной он получил всего 17 тысяч марок, а другую, на 100 тысяч марок, выдали в обеспечение его долга. Наконец, Симон тоже даст показания, что не давал никаких денег на векселя, хотя Иоффе пытался его подкупить, склоняя к даче ложных показаний.

4. Разоблачитель

Допросить самого Литвинова-младшего не удалось, ибо в ночь на 11 ноября он скрылся: уехал из Парижа в Брюссель, где подготовил свои «разоблачения» – записку на полтора десятка страниц, раскрывавшую «тайны» советских финансовых операций за границей[165 - См.: После ареста Литвинова младшего. Что говорят на рю Гренелль // Последние новости. 1928. № 2831. 22 дек.; К[арцевский] С. Дело Литвинова младшего // Там же. № 2832. 23 дек.]. Шантажируя большевиков якобы имеющимися в его распоряжении сенсационными материалами… под флагом защиты брата, против которого, мол, только и строят козни его враги из НКИД и ОГПУ, Савелий предупреждал 1 декабря берлинского полпреда Крестинского и, в копии, Довгалевского, что обнародует такие разоблачения, от которых им не поздоровится. Предъявляя, по сути, ультиматум с указанием даже срока на его исполнение, Савелий заявлял:

Уважаемый тов. Крестинский,

Не хочу обращаться к Вашим головотяпам в Торгпредстве, а обращаюсь к Вашему разуму и логике. То, что Торгпредство оклеветало меня в печати, не делает Вам чести и не доказывает Вашего политического такта. Как видите, все было направлено не столько против меня, сколько против Максима Максимовича. Как немецкая, так и белогвардейская пресса здорово использовала пущенную Вами клевету во вред Вам же.

Но мне нет дел до Ваших обязательств. Вы можете платить или не платить по ним (как Вы и не платите по Вашим червонцам), но я требую, чтобы Вы меня и моего брата выпустили из Вашей игры. Я знаю, что у Максима Максимовича из-за его тяжелого характера много врагов среди самих же коммунистов. Я знаю от самого Максима Максимовича и из его писем, хранящихся у меня, про интриги и нелады между ним, Чичериным и Караханом[166 - Карахан Лев Михайлович (1889–1937) – член РСДРП с 1904 года, РСДРП(б) с 1917 года; заместитель (с 1923), 2-й заместитель наркома по иностранным делам СССР (1930–1934); полпред СССР в Турции (1934–1937); арестован (03.05.1937), расстрелян (20.09.1937).]. Я уверен, что сами коммунисты эти сплетни против меня подстроили, чтобы подставить ножку Максиму Максимовичу. Но мне от души жалко Максима Максимовича, он не заслужил, чтобы его имя так трепали.

А мне, защищаясь от Ваших клевет и Ваших преследований, придется в дальнейшем пустить в печать все те документы, которые имеются в моем распоряжении, а эти документы таковы, что они не только дискредитируют советскую власть за границей, но сильно компрометируют Вас, тов. Крестинский, лично. Среди разных секретных бумаг, взятых мною в свое время у брата, находится также и часть Вашего дневника, по опубликовании которого в Германии поднимется такой скандал, перед которым побледнеет только что вызванный Вами, а когда я опубликую письма Максима Максимовича (с 1918 по сентябрь 1928), то он будет сильно скомпрометирован не только в глазах Европы, но и пред самой партией. За мной гонятся французские и американские журналисты, чтобы я им этот материал продал, но, как видите, я до сих пор ни одной бумажки не пустил в печать.

Но я вынужден буду это делать, если в течение 8 (восьми) дней от сего числа не выпустите меня из своей игры и интриг и не сделаете возможным мое возвращение к нормальной жизни. S. Litvinoff[167 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2771. Л. 208.].

Пересылая 10 декабря копию этого послания Хинчуку и Литвинову-старшему, Крестинский выражал надежду, что речь идет лишь «о попытке шантажа, за которой не последует исполнение угрозы», поскольку «никаких подлинных документов у С. М. Литвинова нет, а на напечатание фальшивых в нынешней стадии процесса он, вероятно, не решится». Обращая внимание, что «письмо написано хотя по-русски, но латинским шрифтом и не имеет собственноручной подписи», Крестинский замечал:

Для меня это является показателем двух фактов: во-первых, очевидно, люди хотят, в случае чего, отречься от этого письма, сказать, что оно ими не посылалось; во-вторых, у людей, по-видимому, нет в распоряжении русской машинки или они боятся пользоваться русской машинкой в присутствии пишущего на этой машинке и понимающего по-русски, чтобы не иметь никакого, могущего уличить их, свидетеля. Поэтому пишут где-либо в немецком учреждении, где окружающие не понимают по-русски[168 - Там же. Л. 207.].

Литвинов-старший тоже уверял, что «никаких документов, которые могли бы служить материалами для разоблачений, у С. Л. нет и не было, и речь может идти только о фальшивках»[169 - Там же. Д. 2770. Л. 28 (Справка о телеграммах НКИД по делу С. Литвинова. 2 марта 1929 года).]. Но копию послания Савелия, «по распоряжению т. Микояна», его консультант, Л. М. Левитин[170 - Левитин Лев Маркович (1896–1938) – консультант наркома внешней и внутренней торговли СССР, впоследствии – начальник Управления учебных заведений Наркомата внутренней торговли СССР; арестован (23.08.1937), расстрелян (08.02.1938).], переслал 14 декабря И. В. Сталину и председателю Совнаркома СССР А. И. Рыкову, указав, что на аналогичном письме, полученном Довгалевским, проставлен 4 декабря почтовый штемпель в Берлине. Это объясняли тем, что Савелий, не желая раскрывать место, где он прячется, отправил свое послание кому-либо из берлинских сообщников, который и переправил его в Париж. Левитин добавлял, что Крестинский, Литвинов и Хинчук «дали т. Довгалевскому согласие, если понадобится, передать это шантажное письмо следователю, ведущему дело С. Л.»[171 - РГАЭ. Ф. 5240. Оп. 18. Д. 2770. Л. 22.]