За стеной сна

Когда-то в детстве, вот так же сидя на бочке или ящике на причале, тогда ещё маленький Вася мечтал стать моряком. Больше всего он любил смотреть на море, когда оно бушевало, когда необузданный ветер срывал пенистые гребешки, дико веселящиеся на верхушках волн, но сегодня море было спокойно, уверено в себе и навевало тихую грусть. Солнце не спеша уходило за горизонт, а к берегу от горизонта ползла серая мгла облаков, суливших затяжные дожди.

Здоровье не позволило ему осуществить свою детскую, а затем и юношескую мечту, и он был вынужден сидеть в конторе и давно уже не мечтал о морских путешествиях и приключениях, об экзотических странах и знойных креолках.

Его жизнь была скучна, однообразна, одинока и, в общем-то, предопределена. Он завидовал кораблям, стоящим на внешнем рейде: кто-то войдёт завтра в порт, кто-то отправится в открытое море к далёким берегам, где их кто-нибудь ждёт. Самого его никто и нигде не ждал, и судьба его не сулит ни-че-го…

«Умирают не от болезней и старости – умирают от одиночества и тоски в душе», – пришла ему в голову мысль.

Когда солнце полностью нырнуло в море и стали надвигаться сумерки, Василий Трофимович встал, ещё раз взглянул вдаль и не спеша пошёл по направлению к дому. Как и всегда, вид моря успокоил его, и он медленно брёл по улицам, на которых уже всё чаще попадались прохожие, идущие парами или семьями, – начиналось традиционное вечернее гулянье горожан. Он всегда уходил домой, чтобы не видеть этот «праздник жизни»; по своей натуре он был замкнут и любил быть один.

Василий Трофимович брёл, не замечая начавшегося моросящего дождя; серость вокруг сливалась с его настроением. На мгновение показалось, что кто-то наблюдает за ним. Оглянувшись и не заметив никого, кто на него бы смотрел, он пошёл дальше.

Только дома он заметил, что промок весь до нитки, и почувствовал, что его сильно знобит. Раздевшись, лёг в кровать и, чтобы согреться, укрылся одеялом с головой.

Ему снилось бушующее море и корабли, тщетно пытавшиеся прибиться к берегу.

Василий Трофимович проснулся глубокой ночью и продолжал лежать с закрытыми глазами, как вдруг ощутил, что кто-то смотрит на него. Штора на окне была задёрнута – свет уличных фонарей и реклам магазинов, расположенных на другой стороне улицы, не мог проникнуть внутрь. Он весь напрягся, осторожно протянул руку к ночнику и включил его. Слабый свет чуть осветил комнату. Оглядевшись справа от себя и ничего необычного не заметив, он повернул голову в другую сторону и чуть не вскрикнул: слева от него на кровати лежала женщина и смотрела, не мигая, прямо ему в глаза.

Лоб и спина у Василия Трофимовича мгновенно покрылись испариной, он не мог выговорить ни слова: взгляд женщины парализовал его, заставляя смотреть и смотреть неотрывно в её глаза.

Казалось, прошла вечность, пока он начал понемногу овладевать собой. Зажмурив и открыв глаза, он снова увидел её, выключил и включил ночник – снова она перед ним.

С трудом шевеля губами, шёпотом спросил:

– Ты… то есть вы… вы кто?

Молчание.

– Вы… как… почему… здесь?

«Так…» – послышалось ему, хотя губы женщины оставались неподвижны. Василий Трофимович, так и не поняв, сказала она что-то или нет, стал оглядывать её. Незнакомка вся была накрыта одеялом, кроме головы, нога её была согнута в колене, и в этом месте одеяло было чуть приподнято, возможно, немного приоткрывая её тело, но в сумерках ничего было не разглядеть. Он слегка дотронулся до женщины ладонью: нет, всё было наяву! Неожиданно одеяло сползло с её колена, и стала видна нога в чёрном чулке.

Он смотрел и смотрел в её глаза, боясь отвернуться, оставив её у себя за спиной. «Больше всего в жизни бойся собак и женщин. Никогда не знаешь, что от них ждать, и не поймёшь, укусит или нет», – вспомнились ему слова матери.

На мгновение он сел на кровати спиной к незнакомке и тут же быстро обернулся и снова увидел ту же картину: нога в чёрном чулке и глаза, внимательно смотревшие на него. Одеяло было тонкое, и, ещё раз окинув её взглядом, он не мог не отметить, что по изгибам тела фигура женщины была красивой и необычайно привлекательной.

Он встал, походил по комнате, не отворачивая головы; её глаза неотрывно следили за ним, но голова оставалась неподвижной, и ни одного движения её тела он так и не увидел.

«Какой взгляд!» – подумал он, стоя посредине комнаты, и машинально пригладил свои редкие волосы.

Наконец он произнёс:

– Сейчас сварю кофе. – И по-прежнему не смог даже шелохнуться.

Неожиданно на кухне загремела посуда, и он метнулся туда в надежде, что, может быть, именно сейчас всё разъяснится. Там он увидел кота, гонявшего пустую миску по полу. «Проголодался, – подумал Василий Трофимович. – Хотя такого ещё не было, чтобы кот просил кушать среди ночи».

Быстро сварив кофе и почти бегом, чуть не споткнувшись о порог кухни, но всё-таки удержав равновесие, вбежал в комнату с кофейником и двумя чашками. Пора было решительно разобраться в сложившейся ситуации. Но… в комнате никого не было, хотя вся двуспальная кровать была смята, а одеяло лежало на полу.

Василий вернулся на кухню, налил себе кофе и стал вспоминать вчерашний вечер: «Ничего особенного вчера не было: посидели в кафе с сослуживцами, как и каждую пятницу, попили кофе, съели по паре пирожных и разошлись. Никакого алкоголя, никаких женщин. Затем сидел в порту. Путь до дома не помню, хотя тоже вроде без каких-либо событий. Дома лёг спать – и всё!»

«Померещится же такое! Ну как наяву! А женщина красивая, – подумал он. – И вроде я уже видел эти глаза».

Он стал вспоминать всех своих знакомых женщин: с кем работал, учился, командировки, поездки в отпуск, но никого похожего не было. «Может, галлюцинации? Надо выбросить всё это из головы и больше об этом не думать, а то действительно свихнёшься», – подумал он и на этом успокоился, отметив про себя, что шерсть на коте стояла дыбом и что мяукал тот как-то уж очень недружелюбно, да и скорее кот не играл с миской, а раздражённо швырял её по кухне.

Опять вспомнилось детство, мама. Отца он не помнил.

Когда врачи сообщили, что мальчик родился с отклонениями и, скорее всего, они будут прогрессировать и дальше, отец стал убеждать маму оставить ребёнка в роддоме. Мама наотрез отказалась расстаться с новорожденным сыном, и отец ушёл из семьи. Позже, через несколько лет, когда он, так и оставшись одиноким, начал пить, хотел вернуться в семью, но мать даже слушать его не стала. Она считала его уход предательством и простить этого не смогла. Опасения врачей оказались чересчур пессимистичными, и мальчик вырос вполне нормальным человеком, хотя и не без странностей. «А у кого их нет?» – думала мать. Он был чудаковат, доверчив и прост. Ни разу не был женат: отношения с женщинами как-то не складывались, всё искал какого-то идеала – идеала не внешности, а души, – может, оттого, что всех он сравнивал с мамой, которая и была для него идеалом, а никто не был даже близко похож на неё.

Наконец, немного придя в себя, помыл чашки и кофейник, в комнате отодвинул штору на окне, чтобы не было очень темно, лёг в кровать и снова уснул.

Рассвело. Солнце заглянуло в окно комнаты, и Василий Трофимович проснулся. Оглядевшись по сторонам и ничего особенного не заметив, обнюхал кровать и вторую подушку: никакого запаха косметики и женского тела не почувствовал. Решил, что всё-таки это действительно был только сон, а не какие-то галлюцинации и ничего мистического этой ночью не было, да и не могло быть.

Уже полностью успокоившись, он заправил кровать, умылся, выпил чашку кофе и сначала решил подмести и вымыть пол. На сегодня у него ещё были запланированы стирка и поход в магазин за продуктами на неделю. Он уже давно привык всё делать сам и не испытывал неудобств от отсутствия женщины в доме.

Каково же было его удивление, когда он вымел из-под кровати… клипсу. Поднял и, сев на кровать, долго смотрел на неё.

Наконец решительно сказал себе: «Сон! Всё! Проехали! Надо делами заниматься». И положил клипсу в один из ящиков комода.

Следующая неделя прошла без каких-либо событий; о ночном случае он ни разу не вспомнил.

В пятницу, идя как обычно из порта домой, он в какой-то момент почувствовал, что за ним наблюдают. Посмотрел по сторонам, оглянулся назад: нет, никто на него не смотрел. По улице шла компания из трёх мужчин, и они были увлечены разговором и торопливо удалялись в противоположную сторону.

Пройдя ещё немного вперёд, он почувствовал, что ощущение наблюдения за ним исчезло. Он вернулся назад и снова понял, что за ним следит чей-то взгляд. Паника охватила его, и, добежав до перекрёстка и свернув за угол дома, он немного постоял, затем резко выглянул на улицу: никого. Так он проделал несколько раз и с тем же результатом. Наконец, сказав себе: «Да это же сумасшествие какое-то! Возьми себя в руки!», вышел из своего укрытия и снова пошёл по улице к своему дому, разглядывая по сторонам витрины магазинов.

И вдруг… их взгляды встретились – той ночной гостьи и его. Он стоял около магазина женской одежды, и на него смотрела… женщина-манекен – смотрела нежно и удивлённо. Брюнетка, фигура идеальная, одета неброско, но элегантно, одна нога у неё стояла на подставке и была согнута в колене. Чёрные чулки! В какой-то момент взгляд её стал тёплым и влюблённым. В правом ухе у неё была клипса, в левом – ничего! Он сломя голову побежал домой, с трудом разыскал в комоде найденную под кроватью клипсу и быстро вернулся к магазину. Войдя туда, сделал вид, что разглядывает продаваемый товар, даже не заметив, что мужской одежды в магазине нет. Дождавшись, когда на него перестанут обращать внимание, подошёл к манекену. Он слишком долго завозился около манекена: клипса никак не хотела прикрепляться на прежнее место. Наконец девушка-консультант подошла к нему.

– Мужчина, что вы делаете с манекеном? – удивлённо и недружелюбно спросила она.

– Да вот смотрю: на полу лежит. Решил обратно на манекен повесить. – И он показал клипсу.

– Спасибо, не надо, я сама повешу, – сказала консультант.

Василий шёл домой в отличном настроении и что-то еле слышно напевал.

Всю ночь он не ложился спать: всё ждал, не появится ли она опять, как неделю назад. Она не появилась.

В ту ночь в его жизни появился смысл, и он подумал, что даже безответная любовь может сделать человека счастливым!

Уснул только под утро и спал полдня, улыбаясь и что-то иногда говоря во сне. Ему снилось ночное море в лунном свете и он – он с ней, с любимой, в маленьком утлом судёнышке, которое только чуть касалось гребешков волн; волны нежно передавали лодку одна другой, уводя всё дальше и дальше от берега к горизонту, помогая двум влюблённым догнать зашедшее солнце, чтобы эта ночь любви никогда не кончалась, чтобы время остановило стрелки часов на этом мгновении и мгновение превратилось в вечность – вечность любви.

– Ты только мой? – спросила она.

– Да! Только тво… – не успел договорить он и проснулся.

Одевшись, счастливый, он побежал к магазину. Всё было по-прежнему, как и всегда. Он ясно видел, что она чуть улыбнулась ему, и тихо сказал: «Доброе утро, любимая». Клипса видна была только одна: ту, что он нашёл и принёс, закрывали волосы.

С этого дня для Василия началась новая жизнь: с утра он, проходя мимо неё, говорил ей: «Доброе утро», а вечером подолгу стоял напротив магазина на противоположной стороне улицы и смотрел на манекен, про себя беседуя с ней, так, ни о чём, как умеют говорить только влюблённые.

Он по-прежнему ходил по пятницам к морю и представлял, что они вдвоём, обнявшись, смотрят на горизонт. Теперь он радовался не только бушующему, но и спокойному морю. Буря? Буря чувств была у него в душе!