На уроках сценарного мастерства. Том 2

– Да.

– А может, пошутили и хватит, а? – опять с готовностью обнажились его жемчужно-белые зубы. – Чудак ты, честное слово. Хочешь, я на колени перед тобой встану. Ну, виноват, прости. Думаешь, я не понимаю?

– Нет, не понимаешь, – сказал я, испытывая желание всадить в него оба заряда из ружья, которое держал в руках, – разве дело в моем прощении.

– Такие, как ты, не имеют права жить. То, что ты сделал, делают тысячи. И их никто не убивает. И я бы не убил. Рука не поднялась бы.

– А на меня поднимется?

– Не дрогнув.

То ли что-то случилось на линии, то ли звонили из уличного автомата, оба раза не сработавшего, но настойчивые Викины попытки выяснить, кто говорит, остались без ответа. Вернувшись к столу, который я так и не покинул после ухода Марата, она опять устремила на меня умоляющий взгляд, который возбудил вдруг во мне вспышку раздражения.

– Ты понимаешь, о чем ты меня просишь? – закричал я, получая странное удовольствие от того, как сжалось все ее тело, но nо-прежнему преданно и умоляюще смотрят глаза. – Меня же посадят, понимаешь, посадят, если я туда пойду!

Чуть позже, когда движением головы я показал на ружье, все еще лежавшее на столе, голос мой звучал почти спокойно:

– Напрасно ты ему сказала. Теперь и его будут таскать.

– Он твой друг.

– Нельзя подвергать таким испытаниям друзей, – горько усмехнулся я. – Есть опасность потерять их.

– Он вел себя безукоризненно.

– Предлагая мне пойти в милицию?

– Ты же знаешь, почему он это делал.

Впрочем, я и сам понимал, что Марат уговаривал меня из лучших побуждений. Но почему-то хотелось уверить и себя, и ее в обратном.

Опять зазвонил телефон.

– Подойди, – сказал я Вике. По первым же нескольким ее словам, сказанным в трубку, стало ясно, что это Марат.

– Алло… А, это ты…нет ничего нового нет… нет, не спит. Не хочет… Категорически. Я понимаю… Сейчас спрошу. – Она прикрыла микрофон рукой. – Ты хочешь с ним поговорить?

– О чем?

– Не знаю. Что-то он хочет тебе сказать.

– Знаю, что он хочет сказать, – проворчал я, но потянулся за трубкой.

– На этот раз он не стал, меня уговаривать идти сдаваться, а, поинтересовавшись моим состоянием, задал несколько вопросов, которые, конечно же, остались без ответа.

– Нормально… да, причина очень весомая. Но я не собираюсь никому о ней говорить. Если я тебе не сказал, неужели ты думаешь, что в милиции скажу?.. Есть ситуации, когда иначе поступить невозможно. Конечно, в наше время это странно… дико… Но что поделаешь?.. Иногда по-другому не получается. Уж хотя бы ты мог мне этого не говорить… Конечно, причины очень важны… Я это знаю. Спасибо за совет… Тебя плохо слышно. Откуда ты? Далеко? Ну, ладно. Пока, – я повесил трубку.

– Он прав, – сказала Вика, – надо рассказать, из-за чего все произошло. Умоляю, разреши мне. Это тебя спасет. Умоляю.

Я так на нее посмотрел, что последнее «умоляю» прозвучало еле слышно, почти шепотом…

К концу ужина он опять затеял разговор о пушкинской дуэли. И пришлось принять в нем участие.

– Вот вы уверяете, что Дантес, изучив психологический портрет, как вы выразились, Пушкина-дуэлянта, и зная на основе своего анализа, как тот будет себя вести во время дуэли, разработал соответствующую тактику, приведшую к гибели поэта! Откуда вы взяли факты?