Учение о составе преступления в уголовном праве России и Китая

Другие криминалисты (И. И. Карпец, А. М. Трухин, А. И. Чучаев, М. Г. Угрехелидзе), на наш взгляд, справедливо полагают, что нет необходимости в конструировании понятия «специальной» вменяемости, так как сама по себе профессиональная непригодность оператора технической системы, его неподготовленность к работе или растерянность (волевая небрежность) в критических ситуациях не равноценны по значению правовому понятию невменяемости и невиновности.

Действительно, в условиях научно-технического прогресса способность человека к выполнению деятельности оператора технической системы приобретает особое значение. Известно, что представители ряда профессий, относясь к категории операторов технических систем, зачастую вынуждены действовать в сложных производственных условиях: высокие и низкие температуры, шум, вибрация, перегрузки, дефицит времени для поиска правильного решения, большая ответственность и др. Сложные, а порой крайние (экстремальные), условия, в которые попадают упомянутые лица, предъявляют к личностным характеристикам последних весьма жесткие, повышенные требования, относящиеся к их интеллектуальным, волевым, эмоциональным и другим психофизиологическим качествам. Нередко эти требования оказываются выше, чем психологические ресурсы таких лиц, следствием чего и может явиться причинение вреда. Так, экспериментальными исследованиями установлена непригодность для профессии судоводителя лиц со слабым типом нервной системы. Установлено также и то, что профессии, в которых создаются экстремальные ситуации, угрожающие большими материальными потерями и иногда создающие опасность для людей, предъявляют требования к такому природному свойству, как сила нервной системы. Противопоказана работа в качестве шофера, летчика, судоводителя, машиниста лицам как с резко выраженной эмоциональной возбудимостью, так и с замедленной возбудимостью[189 - См.: Коробеев А. И. Транспортные преступления. СПб., 2003. С. 374–375.].

Таким образом, в системе «человек – машина» первостепенное значение приобретает человеческий компонент: способность и возможность субъекта отвечать всем требованиям оператора технических систем. Сказанное предопределяет необходимость всестороннего учета влияния внутренних факторов на надежность действий названных лиц, поскольку пренебрежение этими факторами сделает бесконечными поиски успешного разрешения вопросов надежности. Такое пренебрежение увеличивает вероятность совершения аварий по причине отказа человеческого звена в системе управления современной техникой. Чаще всего подобные аварии являются результатом несоответствия личностных особенностей правилам эргономики либо требованиям профессии или экстремальной ситуации. В связи с этим становится все более актуальной проблема взаимодействия и даже своеобразного «симбиоза» человека и машины, а также повышения его оперативной надежности с помощью определения профессиональной пригодности в процессе проф отбора.

Однако при современном уровне профессионального отбора еще не исключается возможность того, что техникой станет управлять человек, который не всегда способен действовать свободно в сложных производственных условиях. Вполне очевидно, что в подобных условиях нервно-психологические перегрузки и стрессовые ситуации могут вызвать такое состояние психики человека, которое в определенный момент может лишить его способности отдавать себе отчет в своих действиях и (или) руководить своими поступками. Но, как верно подметил И. И. Карпец, это будет не так называемая «специальная» невменяемость, а невменяемость в традиционном смысле. Каждая психическая болезнь когда-то начинается и чем-то вызывается. А раз человек психически болен, не все ли равно для уголовной ответственности, заболел ли он, например, шизофренией вследствие каких-либо причин бытового характера или органических поражений организма либо вследствие нервно-психологических перегрузок, возникших в экстремальной ситуации в сфере взаимодействия «человек – машина»[190 - См.: Карпец И. И. Современные проблемы уголовного права и криминологии. М., 1987. С. 179–181.].

Высказанная М. С. Гринбергом идея о необходимости учета психофизиологических особенностей операторов технических систем при решении вопроса об их уголовной ответственности и ее индивидуализации, верная в своей основе, с одной стороны, отражает тенденцию на сужение уголовно-правового принуждения, с другой стороны, ставит вопрос о повышении ответственности должностных лиц, осуществляющих подбор и расстановку кадров в сфере использования техники. Но этим вовсе не изменяются юридическая природа и сущность вменяемости и невменяемости в уголовном праве и необходимость однозначного понимания указанных правовых категорий. По нашему мнению, даже сам автор не предполагал, до какой степени в конечном итоге исказят суть его идеи. Правы в результате оказались те, кто исходил из того, что техника и в дальнейшем будет развиваться еще более бурно и это неизбежно повлечет ее дифференциацию на новые отрасли и подотрасли, но право не может и не должно слепо следовать этой новой дифференциации, превращаться в «свод специальных правил поведения в сфере использования техники»[191 - См.: Квашис B. E. Преступная неосторожность. Социально-правовые и криминологические проблемы. Владивосток, 1986.].

В самом деле, возникают вопросы: быть может, деятельность человека в условиях научно-технического прогресса привела нас уже к тому рубежу, когда в традиционное понятие вменяемости не укладывается все многообразие поведенческих реакций, и поэтому рамки субъекта преступления следует сузить за счет включения в него «специальной» вменяемости; или все же поставленная проблема может быть успешно разрешена с позиций действующего уголовного законодательства, в рамках субъективной стороны преступления? Решая данную проблему, мы исходим из того, что при конструировании «специальной» вменяемости в действительности произошла подмена понятий «вменяемость» (предпосылка вины и ответственности) и «невменяемость» (обстоятельство, исключающее вину и уголовную ответственность) профессиональной пригодностью или непригодностью субъекта.

Между тем вопрос, как нам кажется, лежит в иной плоскости, а именно: о виновности и границах ответственности лиц за принятие решений в условиях нервно-психологических перегрузок либо экстремальных ситуаций, вызываемых факторами взаимодействия системы «человек – машина». Здесь имеются в виду лица, допустившие причинение общественно опасных последствий в результате профессионального невежества, или не пригодные к такого рода деятельности вследствие своих психофизиологических качеств, либо недостаточно профессионально подготовленные для выполнения подобных работ. Представляется, что этот вопрос должен решаться не на основе «специальной», «профессиональной», «специально-профессиональной» квазивменяемости (невменяемости), а на основе общих принципов вменяемости, вины и ответственности[192 - Впервые эта идея была выдвинута нами еще в 1983 г. (см.: Михеев Р. И., Коробеев А. И. Проблемы «специальной вменяемости» и границы уголовной ответственности // Вопросы борьбы с преступностью. М., 1983. Вып. 39).].

Человек теряет способность отдавать себе отчет в своих действиях (бездействии) и (или) руководить ими в результате не самих по себе экстремальных условий ситуации, нервно-психологических перегрузок, психофизиологических особенностей личности, а вследствие того, что факторы крайней ситуации либо нервно-психологические перегрузки во взаимодействии с психофизиологическими особенностями могут вызвать такое психическое состояние (например, пароксизмальное расстройство), которое охватывается одним из медицинских критериев невменяемости, предусмотренным ч. 1 ст. 21 УК. Если же факторы экстремальной ситуации в процессе взаимодействия с психофизиологическими особенностями личности не вызвали у человека психопатологическое состояние (например, временное психическое расстройство либо иное болезненное состояние психики) в смысле ст. 21 УК, то для решения вопроса об ответственности лица вполне достаточно субъективного критерия неосторожности и казуса, принятых в уголовном праве. Субъективный критерий неосторожности позволяет охватить различные ее оттенки – «волевую небрежность», «преступное невежество» и т. п., а казус – различные психические состояния и отношения, лежащие за рамками неосторожности. Поэтому замена субъективного критерия неосторожности «специальной вменяемостью», а субъективного случая (казуса) «специальной невменяемостью», на наш взгляд, теоретически и практически несостоятельна.

При определении объема, оснований и границ уголовной ответственности за неосторожное поведение следует избегать двух возможных и одинаково нежелательных крайностей: 1) установления ответственности за неосторожность без учета ее субъективного критерия, т. е. за случаи причинения (или угрозы причинения) последствий, возможность наступления которых лицо не могло предвидеть; 2) неосновательного освобождения от ответственности лиц, причинивших по неосторожности общественно опасный вред правоохраняемым интересам, за счет расширения или сужения субъективного критерия неосторожности либо замены его «специальной» вменяемостью, которая не является эквивалентом указанного критерия. Первое открывает дорогу объективному вменению, второе может повлечь за собой безнаказанность виновных лиц за деяния, совершенные по неосторожности, что представляет серьезную опасность в современных условиях.

Преступления, связанные с использованием техники, как правило, предполагают специального субъекта. Поэтому лица, не соответствующие требованиям, предъявляемым к специальным субъектам, не должны допускаться к выполнению определенных функций в отдельных сферах использования техники, к управлению сложными процессами либо системами. Однако не исключены ситуации, когда лица, страдающие определенными психофизиологическими недостатками, могут не знать о них и в результате невнимательности медицинской комиссии могут быть допущены к выполнению функций по использованию техники. Возможен и иной вариант, при котором человек, заведомо зная, что имеющихся у него психофизиологических возможностей недостаточно для надлежащего отправления соответствующей деятельности, обманным путем поступает на работу, хорошо осознавая, что результатом этого может явиться причинение общественно опасного вреда. Возникает вопрос: какова должна быть уголовно-правовая оценка подобных случаев и могут ли они быть разрешены в рамках действующего законодательства?

Мы полагаем, что в первом случае, когда лицо, не зная о своей психофизиологической неполноценности, замещает место специального субъекта и в силу своих субъективно ограниченных возможностей не справляется с возложенными на него обязанностями и причиняет предусмотренные законом вредные последствия, вопрос об его ответственности должен быть разрешен с учетом субъективного критерия неосторожности.

Ситуации, когда субъекты, не достигшие требуемого возраста или знающие о дефектах своего здоровья, обманным путем поступают на работу, могут быть правильно решены также на основе действующего законодательства. Освобождение таких лиц от уголовной ответственности создало бы для них привилегию безнаказанности. Между тем и в их действиях мы усматриваем разновидность неосторожной вины, условно именуемой «преступным невежеством». Начальный момент вины при преступном невежестве переносится на начало действий субъекта, требующих тех познаний, навыков или состояния здоровья, которые у него отсутствуют. Такой субъект уже в момент поступления на работу создал условия для всех своих последующих общественно опасных действий, обусловленных недостатками здоровья, профессиональной подготовки и неспособностью к той области работы, которую он решился выполнять. Это и является основанием его уголовно-правовой вины. В противном случае мы вынуждены были бы признать указанных лиц неспособными нести ответственность за причинение ими общественно опасных последствий, поскольку они, но мнению сторонников «специальной», «профессиональной», «специально-профессиональной» и т. п. квазивменяемости, не обладают всеми признаками субъекта преступления.

На практике такое решение вопроса привело бы к необходимости освобождать от уголовной ответственности любого «специально» невменяемого лица, причем безотносительно к тому, предвидел субъект и мог ли он предвидеть наступление общественно опасных последствий, т. е. игнорируя принцип субъективного вменения. Поэтому включение в число обязательных признаков субъекта «технических» преступлений «специальной» и т. п. квазивменяемости означало бы не что иное, как ликвидацию субъективного критерия неосторожности, так как устраняло бы уголовную ответственность лиц независимо от их возможности предвидеть общественно опасный характер последствий своих действий (бездействия).

Мы считаем, что вопрос о вменяемости, вине и уголовной ответственности операторов технических систем и приравненных к ним лиц, осуществляющих свою деятельность в сфере «человек – машина» в экстремальных условиях и ситуациях нервно-психологических перегрузок, должен решаться на основе общих принципов уголовного права.

Это означает, во-первых, что случаи, когда оператор технической системы в экстремальной ситуации (в условиях нервнопсихологических перегрузок) оказывается неспособным управлять своим поведением (руководить своими действиями) вследствие «временного психического расстройства» или «иного болезненного состояния психики», вызванного стрессом, представляют собой не так называемую «специальную» вменяемость, а невменяемость в традиционном значении этого слова, так как налицо признаки юридического и медицинского критериев, установленные ст. 21 УК. Вопрос об ответственности за такое поведение не выходит за рамки упомянутой статьи: ответственность исключается в силу прямого указания закона. Во-вторых, случаи, когда экстремальная ситуация не вызвала временного психического расстройства или иного болезненного состояния психики, должны разрешаться по правилам субъективного критерия неосторожности, а именно: если субъект, оказавшийся в экстремальной ситуации, не находит правильного, адекватного решения для предотвращения общественно опасных последствий, несмотря на наличие объективной и субъективной возможности найти такое решение и предотвратить последствия, а также если субъект, осуществляя деятельность, требующую специальных познаний, квалификации, опыта, навыков, причиняет общественно опасные последствия, наступление которых он по своему неизвинительному невежеству не мог предвидеть, хотя должен был их предвидеть. Все эти ситуации не выходят да пределы неосторожной формы вины: в первом случае речь идет о «волевой небрежности», во втором – о «преступном невежестве». Иными словами, указанные виды поведения не выходят за рамки субъективного критерия неосторожности и должны разрешаться по его правилам. В-третьих, если причинение общественно опасных последствий лежит за рамками субъективного критерия неосторожности (ст. 26 УК) либо за пределами невменяемости (ст. 21 УК), налицо казус (ст. 28 УК) и уголовная ответственность исключается.

Итак, вряд ли есть необходимость как в ином подходе к субъективному критерию или устранению его из формулы неосторожности, так и в замене его так называемой «специальной» вменяемостью[193 - Как правильно отмечает Н. Г. Иванов, «исключение ответственности за совершение преступлений, входящих в такую узкую группу преступных посягательств, обосновывается (и совершенно справедливо) отсутствуем субъективного критерия вины – «не мог предотвратить» (см.: Иванов Н. Г. Аномальный субъект преступления. М., 1998. С. 197; Он же. Уголовное право Российской Федерации. Общая и Особенная части. М., 2000. С. 153–156).]. Мы не находим также оснований для закрепления в законе упомянутого института. Переоценка же ситуационного фактора, равно как и переоценка фактора личностного, могут привести к ослаблению борьбы с неосторожной преступностью и ее профилактики в условиях научно-технического прогресса, к неосновательному освобождению виновных от ответственности и обязанности регулировать свое социально значимое поведение в любом случае, в любой ситуации.

В заключение следует специально подчеркнуть, что в УК РФ 1996 г. законодатель впервые регламентировал вопрос об уголовной ответственности лиц, которые не могли предотвратить общественно опасные последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психических перегрузок, предусмотрев в законе, что такие лица считаются невиновными и уголовной ответственности не подлежат (ч. 2 ст. 28 УК). Тем самым законодатель отверг предложения о закреплении в новом УК квазивидов вменяемости – «специальной», «профессиональной», «специально-профессиональной» и т. п. – как несовместимых с принципами вины и субъективного вменения[194 - Примечательно, что нашу позицию по этому вопросу поддержали не только юристы, но и психологи (см.: Ситковская О. Д. Психология уголовной ответственности. М., 1998. С. 185–187; Коткова Ю. С. Невиновное причинение вреда, обусловленное экстремальными ситуациями или нервно-психическими перегрузками. Автореф. дис. … канд. юрид. наук. Екатеринбург, 2003. С. 10–11).]. Законодатель не пошел и по пути дифференциации уголовной ответственности на квазивиды: «ретроспективную», «позитивную», «негативную», «перспективную» и т. п. Но он фактически признал и последовательно провел в УК принцип полной и ограниченной уголовной ответственности и принцип ее дифференциации в зависимости от характера и тяжести преступления, формы вины и личности преступника.

§ 5. Юридическое лицо как субъект уголовной ответственности

Уголовному праву и уголовному законодательству зарубежных государств (Англия, Франция, США, Китай, Япония, Нидерланды, Португалия, Финляндия и др.) известны две категории субъектов преступления: физические и юридические лица. Квазиуголовная (административно-уголовная) ответственность юридических лиц установлена в Швеции, Германии и Италии. В уголовном законодательстве современной России понятия юридического лица как субъекта преступления мы пока не встречаем.

В связи с этим одни ученые (С. Г. Келина, А. В. Наумов, А. С. Никифоров, Т. А. Костарева, В. С. Устинов, С. И. Никулин, Е. Ю. Антонова и др.) законодательное урегулирование вопроса об уголовной ответственности юридических лиц рассматривают как шаг вперед в борьбе с преступностью. Другие авторы (Н. Н. Полянский, Н. Ф. Ку зн ецова, М. И. Бажанов, Л. Д. Ермакова, Т. В. Кондрашова, Л. К. Савюк и др.) высказывают сомнение в целесообразности либо полностью отрицают возможность подобного решения вопроса в рамках уголовного законодательства. Спор этот продолжается уже несколько десятков лет.

Например, Н. Н. Полянский писал, что даже английское право не безусловно включает юридическое лицо в число возможных субъектов преступления: корпорация не может быть привлечена к ответственности за деяние, влекущее за собой личное наказание, но корпорация может быть осуждена и подвергнута денежному взысканию (штрафу) за «пасквиль», за «причинение вреда» или за проявившееся в бездействии или злоупотреблении властью какой-либо обязанности, возложенной законом. Уголовное преследование корпорации предполагает недобросовестность мотивов действия или бездействия или, по крайней мере, умысел[195 - См.: Полянский Н. Н. Уголовное право и уголовный суд Англии. М., 1969. С. 75–76.]. Твердых правовых оснований уголовной ответственности юридических лиц английское уголовное право не выработало, хотя, по выражению К. Кенни, «нужда в этом чрезвычайно велика»[196 - Кенни К. Основы уголовного права. М., 1949. С. 69–70.].

По мнению Б. А. Спасенникова, «принцип личной и виновной ответственности был провозглашен в конце XVIII в. во время Великой французской революции. Он вытеснил существовавшее до этого общее представление феодальной эпохи об уголовной ответственности не только за совершение преступления, но и за причинение любых опасных и вредных последствий. Но и после провозглашения этого принципа в ходе военных действий стороны облагали контрибуциями целые народы, накладывали штрафы на города». Автор делает предположение, что решение Европейского комитета по проблемам преступности Совета Европы, рекомендовавшего европейским государством установить уголовную ответственность юридических лиц, было принято с участием или, возможно, под давлением так называемых «зеленых» фракций, представленных в парламентах ряда европейских стран, а следовательно, в Совете Европы. Члены движения «зеленых» регулярно демонстрируют правовой нигилизм, их антиобщественные действия имеют отчетливую антиполицейскую направленность. Уступки «зеленым» могут привести к нежелательным правовым последствиям. Еще более настораживают предложения по уголовной ответственности юридических лиц за хозяйственные преступления, что может обратить в преступников учредителей, акционеров, сотрудников предприятий, не причастных к принятию решений, ведущих к общественно опасным деяниям, более того, позволит освободить от уголовной ответственности виновных. Интересным является то обстоятельство, что инициаторами предложений по уголовной ответственности юридических лиц за хозяйственные преступления являются страны с высоким уровнем организованной преступности, что наводит на версию о причастности преступного сообщества к этим инициативам, попыткам уйти от уголовной ответственности виновным.

На взгляд Б. А. Спасенникова, уголовная ответственность юридических лиц «растворяется» в дивидендах своих акционеров. Исходя из изложенного, он приходит к выводу, что юридическое лицо не обладает субъективностью, осознанно волевым поведением, не способно осознавать свою вину, нести уголовную ответственность, отбывать наказание, имеющее целью исправление, т. е. не может быть субъектом преступления. Рассмотрение юридического лица как субъекта преступления есть разновидность физического вменения (совершило деяние предприятие, государство и т. д.), игнорирующего нравственное вменение, т. е. отказ от решения принципиального вопроса об участии воли субъекта в совершении известного деяния, запрещенного под страхом наказания[197 - См.: Спасенников Б. А. Правовая антропология. Архангельск, 2001.].

Суть аргументации противников уголовной ответственности для юридических лиц сводится главным образом к тому, что нет необходимости включать данный институт в уголовное законодательство, поскольку для ответственности этой категории лиц достаточно эффективных норм и санкций гражданского и административного законодательства. «Разбавление» же уголовного права нормами других отраслей права (гражданского, административного и т. д.) может привести к ликвидации уголовного права как самостоятельной отрасли права, превратить его в свод различных правовых дисциплин, труднодоступных для правоприменения в борьбе с преступностью[198 - См.: Михеев Р. И., Корчагин А. Г., Шевченко А. С. Уголовная ответственность юридических лиц: за и против. Владивосток, 1999.].

Сторонники же концепции юридического лица как субъекта преступления, напротив, всячески подчеркивают, что сколь огромен ущерб, который причиняется экономическими, экологическими, компьютерными и некоторыми другими видами правонарушений, столь и неадекватны ему штрафные санкции, которые применяются к нарушителям в рамках гражданского и административного законодательства. Тем более, что вред, причиняемый при этом деятельностью юридического лица, значительно превышает ущерб, который может быть нанесен отдельным физическим лицом. В таких случаях, полагают адепты идеи уголовной ответственности для юридических лиц, целесообразно наказывать предприятия в уголовно-правовом порядке, так как гражданско-правовые и административные санкции оказываются неэффективными[199 - См.: Антонова Е. Ю. Уголовная ответственность юридических лиц. Владивосток, 2005.].

Особый импульс этот спор получил в ходе проводимой в настоящее время в России судебно-правовой реформы. Именно проблеме уголовной ответственности юридических лиц суждено было стать одной из наиболее острых тем, дискутировавшихся в процессе реформирования уголовного законодательства. И это вполне объяснимо, ибо для многих стало очевидным, что возможности повышения эффективности применения на практике традиционных норм и институтов уголовного права (доставшихся нам в «наследство» от советских времен) в основном уже исчерпаны. Поэтому необходим был поиск неортодоксальных подходов к проблеме повышения эффективности мер уголовной репрессии.

В конечном итоге поиск завершился предложением выделить в российском законодательстве юридическое лицо в качестве субъекта уголовной ответственности. Более того, в процессе подготовки нового УК РФ была разработана и предложена в качестве самостоятельной законодательная конструкция главы УК об уголовной ответственности юридических лиц de lege ferenda.

По мнению ее автора, профессора С. Г. Келиной, при создании Особенной части нового УК необходимо тщательно продумать, в каких случаях для усиления эффективности уголовно-правовой охраны целесообразно ввести уголовную ответственность юридических лиц. Такая уголовная ответственность должна быть предусмотрена по крайней мере в четырех главах Особенной части нового УК: за некоторые преступления в сфере экономики, экологические преступления, преступления против общественной безопасности и преступления против мира и безопасности человечества. По мнению разработчика, такое указание может быть сформулировано в специальной статье, помещенной в конце соответствующей главы Особенной части, примерно в такой редакции: «За преступления, предусмотренные в ст. … настоящей главы, к уголовной ответственности могут быть привлечены юридические лица»[200 - См.: Келина С. Г. Ответственность юридических лиц в проекте нового УК Российской Федерации // Уголовное право: Новые идеи. М., 1994. С. 59.].

Предложение С. Г. Келиной было реализовано в проекте УК РФ 1994 г., подготовленном Минюстом России и Государственно-правовым управлением Президента Российской Федерации. Ведущую роль в этом проекте играла ст. 106, которая гласила:

«(1) Юридическое лицо подлежит уголовной ответственности за деяние, предусмотренное уголовным законом, если: а) юридическое лицо виновно в неисполнении или ненадлежащем исполнении прямого предписания закона, устанавливающего обязанность либо запрет на осуществление определенной деятельности; 6) юридическое лицо виновно в осуществлении деятельности, не соответствующей его учредительным документам или объявленным целям; в) деяние, причинившее вред либо создавшее угрозу причинения вреда личности, обществу или государству, было совершено в интересах данного юридического лица либо было допущено, санкционировано, одобрено, использовано органом или лицом, осуществляющим функции управления юридическим липом.

(2) Уголовная ответственность юридического лица не исключает ответственности физического лица за совершенное им преступление».

Однако законодатель не воспринял идею об уголовной ответственности юридических лиц и так и не реализовал ее в УК РФ 1996 г. Значит ли это, что сама идея изначально была ущербна и поэтому к ней не стоит больше возвращаться? Думается, что нет.

На наш взгляд, вопрос об уголовной ответственности юридических лиц нельзя считать окончательно решенным с точки зрения уголовно-правовой политики, интересов юридической теории и практики. Но он нуждается в новом осмыслении, в глубокой, комплексной и междисциплинарной разработке с привлечением специалистов из разных сфер современной науки, в сравнительном анализе как различных отраслей отечественного законодательства, так и уголовного законодательства зарубежных стран.

Согласно п. 1 ст. 18 Конвенции об уголовной ответственности за коррупцию 1990 г. (которая в настоящее время подписана и ратифицирована Российской Федерацией) предусмотрено установление уголовной ответственности юридических лиц за преступления, «заключающиеся в активном подкупе, злоупотреблении влиянием в корыстных целях и отмывании доходов, признанных в качестве таковых в соответствии с данной Конвенцией и совершенных в их интересах каким-либо физическим лицом, действующим в своем личном качестве или в составе органа юридического лица и занимавшим руководящую должность в юридическом лице».

Конвенция обязывает страны-участницы предпринять необходимые меры для того, чтобы юридическое лицо могло быть привлечено к ответственности тогда, когда «вследствие отсутствия надзора или контроля со стороны физического лица появляется возможность совершения уголовных правонарушений». Поэтому некоторые авторы полагают, что в связи с ратификацией Конвенции «Об уголовной ответственности за коррупцию» Российская Федерация подобно другим европейским государствам (Франция, Бельгия) будет вынуждена отойти от классического принципа уголовного права, предусматривающего ответственность исключительно физических лиц, распространив ее на юридических лиц, причастных к совершению ряда преступлений.

Концепция уголовной ответственности юридических лиц весьма заманчива и перспективна[201 - См.: Наумов А. В. Сближение правовых систем как итог развития уголовного права ХХ в. и его перспектива в XXI в. // Государство и право. 1998. № 6. С. 50–58.], особенно в плане повышения эффективности борьбы с целым рядом специфических видов преступной деятельности, включая и организованную преступность. Вместе с тем нельзя не видеть и всю сложность решения этой проблемы, как на законотворческом, так и на правоприменительном уровне. С одной стороны, требуется четко очертить границы уголовной ответственности юридических лиц с тем, чтобы уголовная репрессия не коснулась демократических институтов, законопослушных, прогрессивных общественно-политических партий, движений и организаций. С другой стороны, наблюдаемый в последнее время в стране резкий рост экстремизма (в том числе и со стороны некоторых общественных формирований) может поставить вопрос о целесообразности введения уголовной ответственности за совершение определенных видов преступлений и для этой категории юридических лиц.

Далее. Конструкция норм об уголовной ответственности юридических лиц должна быть органично включена в систему всего российского права, отвечая при этом целям и задачам современной уголовно-правовой политики России, жестко коррелируя с нормами, прежде всего, гражданского и административного законодательства. С этой точки зрения достаточно убедительными и логичными выглядят соображения некоторых криминалистов о том, что коль скоро уголовное и административное право тесно связаны между собой, а последнее содержит нормы об ответственности организаций за различные правонарушения (например, ст. 16.7, 16.8, 16.9, 16.10 и др. КоАП РФ), то почему бы не решить положительно вопрос об ответственности этих субъектов и в уголовном праве?

Потребует дальнейшего разрешения и вопрос о месте расположения норм, предусматривающих перечень составов преступлений, ответственность за которые может наступать и для юридических лиц. С. Г. Келина предложила разрешить этот вопрос в нормах Особенной части УК. Вряд ли такой подход можно признать единственно возможным: нет никаких препятствий для размещения такого перечня и в нормах Общей части УК. Небесспорным выглядит и само количество норм, регламентирующих уголовную ответственность юридических лиц: если в Теоретической модели УК их было 9, то в проекте УК РФ 1994 г. – уже 16. В то же время, например, УК КНР обходится всего двумя статьями, посвященными этому институту.

Сказанное, впрочем, касается в большей степени технической стороны рассматриваемых предложений. Между тем гораздо более важным, если не ключевым, моментом при решении вопроса об уголовной ответственности и физических, и юридических лиц является проблема вины (а отсюда – и состава преступления в целом). Сторонники идеи уголовной ответственности для юридических лиц (Г. К. Матвеев, А. С. Никифоров, С. Г. Келина и др.) полагают, что вина юридического лица проявляется опосредованно, через виновное поведение его работников, которые контролируют осуществление юридическим лицом его прав и обязанностей. Соответствует ли такое понимание вины юридического лица укоренившемуся в российском уголовном праве представлению о вине как о психическом отношении лица к совершенному им деянию? Думается, что не совсем. Не потому ли противники включения рассматриваемого института в УК РФ обосновывают свою позицию ссылкой именно на этот момент. Так, профессор Н. Ф. Кузнецова остроумно замечает: «Вина есть всегда не что иное, как психическое отношение лица к своему деянию. Этой вины у юридического лица нет»[202 - Кузнецова Н. Ф. Кодификация норм о хозяйственных преступлениях // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 11: Право. 1993. № 4. С. 20.]. Отсюда дилемма: или искусственно расширять рамки традиционного понимания вины в уголовном праве, «втискивая» в них и так называемую вину юридических лиц, или искать другой способ обоснования уголовной ответственности юридических лиц.

Представляется, что указанное противоречие гораздо безболезненнее можно было бы разрешить, размежевав понятия «субъект преступления» и «субъект уголовной ответственности». При этом субъектом преступления по-прежнему будет пониматься только вменяемое физическое лицо, достигшее определенного возраста, носителем же (субъектом) уголовной ответственности будут признаны не только физические, но и юридические лица[203 - Сходную позицию по этому вопросу занимал Б. В. Волженкин (см.: Волженкин Б. В. Уголовная ответственность юридических лиц. СПб., 1998. С. 25–26).]. Естественно, что и при таком подходе учитывались бы все разработанные криминалистами условия, при наличии которых юридическое лицо несло уголовную ответственность за преступление, совершенное физическим лицом, и наряду с ним.

Таким образом, если проблему уголовной ответственности юридических лиц и суждено будет решить в российском законодательстве, то это необходимо сделать: во-первых, в рамках специального субъекта уголовной ответственности; во-вторых, сконструировав в Общей части УК норму «Субъект уголовной ответственности», в которой следует предусмотреть понятие, основания и порядок уголовной ответственности физических и юридических лиц; в-третьих, путем четкого определения в самом уголовном законе (будь то Общая или Особенная часть УК) исчерпывающего перечня составов преступлений, за совершение которых может наступать ответственность юридических лиц.

Глава 4. Субъективная сторона преступления

§ 1. Очерк развития законодательства и уголовно-правовой теории субъективной стороны преступления

В уголовном законодательстве Античности и Средневековья доминировал принцип объективного вменения (imputatio facti), в соответствии с которым лицо, нарушившее уголовный закон, подлежало уголовной ответственности независимо от его психического отношения к совершенному деянию и его последствиям. Примитивная уголовно-правовая мысль ограничивалась внешними явлениями, не пытаясь установить субъективную, психическую связь между лицом и совершенным им деянием. Поэтому в законодательстве того периода не различались умышленное и неосторожное причинение вреда, к ним приравнивалось и случайное его причинение. По этой причине стало возможным возложение ответственности не только на человека, но также на животных и даже на неодушевленные предметы.

Однако с течением времени уголовно-правовая мысль приходит к необходимости перевести карательную практику государства в рациональное русло, теоретически обосновать право государства применять уголовное наказание к своим подданным, побуждая их к раскаянию в содеянном посредством критического переосмысления своего поведения. Принцип объективного вменения постепенно уступает место принципу субъективного вменения, суть которого выражена в постулате «nullum crimen, nulla poena sine culpa» («нет преступления и наказания без вины»). Известный русский ученый Н. С. Таганцев зачатки этого принципа разглядел еще в Русской Правде, которая предусматривала разное наказание за убийство злоумышленное и за убийство в ссоре. Еще более ощущается субъективный элемент характеристики преступления в Уставной Двинской грамоте (1397 г.), и особенно в Уложении царя Алексея Михайловича[204 - См.: Таганцев Н. С. Русское уголовное право. Часть Общая. Т. I. СПб., 1902. С. 447.].

Таким образом, в основание уголовной ответственности были заложены личностные детерминанты. Но и после признания вины обязательным условием уголовной ответственности законодательство разных стран еще долго сохраняло проявления умирающего принципа объективного вменения. Окончательно принцип субъективного вменения утвердился в классическом немецком уголовном праве под влиянием индетерминистской идеи о свободе воли как основании возложения на лицо ответственности за его поступки.

После Октябрьской революции в российской науке уголовного права возобладали идеи социологической школы, которая усматривала основание уголовной ответственности в «опасном состоянии лица». Этим обусловлено весьма скептическое отношение к вине как уголовно-правовой категории. Она отсутствовала не только в первых послереволюционных декретах, но и в таком фундаментальном уголовном законе, как «Руководящие начала по уголовному праву РСФСР» от 12 декабря 1919 г. Отрицательное отношение к понятиям вины, умысла и неосторожности было заложено в проекте Уголовного кодекса РСФСР, подготовленного Комиссией общеконсультационного отдела Народного комиссариата юстиции. В Объяснительной записке к проекту утверждалось, что «оттенки умышленности, неосторожности утрачивают значение факторов, направляющих наказание по заранее определенной линии; сохраняя некоторое значение признаков, свидетельствующих о характере личности, они перевешиваются анализом свойств преступного состояния деятеля, мотивами правонарушения и особенностью избранных средств»[205 - См.: Материалы Наркомата юстиции. Вып. VII. 1920.]. Однако в окончательной редакции УК РСФСР 1922 г. и во всех последующих уголовных законах СССР и РСФСР уже содержались достаточно четкие определения умысла и неосторожности.

В российской уголовно-правовой науке советского периода учение о вине развивалось не прямолинейно. В разные периоды пропагандировались различные концепции вины. Наиболее острой была научная дискуссия между сторонниками «психологического» и «оценочного» понимания вины.

Появление оценочной концепции вины связывается с работой немецкого криминалиста Райнгарда Франка «О построении понятия вины», в которой вина рассматривалась как собирательное понятие, включающее не только умысел и неосторожность, но также вменяемость лица и все обстоятельства совершения преступления, которые в своей совокупности делали совершенное правонарушение заслуживающим упрека (Vorwerfbarkeit)[206 - См.: Frank R. ?ber den Aufbau des Schuldbegriffs. Giessen, 1907. S. 11–12.]. Такое понимание вины нашло отражение в работах целого ряда ученых-криминалистов, в том числе в монографии профессора Б. С. Утевского «Вина в советском уголовном праве». В этой работе автор рассматривал вину в двух качествах: с одной стороны, как умысел и неосторожность, а с другой – как «совокупность обстоятельств, заслуживающих, по убеждению советского суда, отрицательной общественной (морально-политической) оценки от имени социалистического государства и требующих уголовной ответственности подсудимого»[207 - Утевский Б. С. Вина в советском уголовном праве. М., 1950. С. 103.]. Таким образом, в понимании Б. С. Утевского вина как основание уголовной ответственности складывалась из трех факторов: 1) вся совокупность объективных и субъективных обстоятельств совершения преступления, 2) отрицательная ее оценка от имени социалистического государства, 3) убеждение советского суда, что на основании такой оценки действия подсудимого должны влечь не какую-либо иную (моральную, административную, дисциплинарную), а именно уголовную ответственность.

В результате широкой дискуссии, состоявшейся в середине 50-х годов прошлого столетия на страницах советской юридической печати, оценочная теория вины была отвергнута, и в советской уголовно-правовой науке утвердилось психологическое понимание вины как психического отношения лица к совершаемому им общественно опасному деянию, проявляющегося в форме умысла либо неосторожности. В соответствии с таким пониманием вина признается центральным признаком субъективной стороны преступления, в которую наряду с виной входят мотив и цель преступления[208 - Однако и в современной российской науке уголовного права некоторые ученые придерживаются оценочного понимания вины (см., например: Лунеев В. В. Предпосылки объективного вменения в принцип виновной ответственности // Государство и право. 1992. № 9. С. 55–56; Скляров С. В. Вина и мотивы преступного поведения. СПб., 2004. С. 11–12).].