Учение о составе преступления в уголовном праве России и Китая

Вместе с тем необходимо иметь в виду, что некоторые составы преступлений в действующем уголовном законодательстве России сконструированы таким образом, что они предполагают наступление уголовной ответственности не с 14 или 16 лет, а с гораздо более зрелого возраста. Так, за совершение ряда должностных преступлений, за вовлечение несовершеннолетнего в совершение преступления, за воинские преступления, некоторые виды транспортных преступлений, преступлений против правосудия и др. ответственность может наступить только по достижении лицом 18-летнего возраста.

Более того, в ряде случаев законодатель допускает возможность применения уголовной ответственности с еще большего возрастного предела – по достижении 25 лет (например, ст. 305 УК – вынесение заведомо неправосудных приговора, решения или иного судебного акта). Недостижение требуемого законом возраста исключает уголовную ответственность лица. Лицо при этом не подлежит уголовной ответственности уже в силу самого факта недостижения требуемого законом минимального возраста, а не по другим каким-либо основаниям (например, в силу невменяемости, казуса, малозначительности, крайней необходимости или необходимой обороны).

Устанавливая минимальный возраст уголовной ответственности, законодатель презюмирует, что с достижением такого возраста подросток уже способен адекватно воспринимать окружающую его обстановку, правильно оценивать свое социально значимое поведение, руководить своими поступками. Однако презумпция эта – опровержимая. В ряде случаев (при наличии определенных условий) несовершеннолетний не подлежит уголовной ответственности за содеянное даже по достижении им установленного законом возраста уголовной ответственности.

В УК РФ 1996 г. появилась новелла, ранее знакомая нам лишь по дореволюционному уголовному законодательству. Согласно ч. 3 ст. 20 УК, если несовершеннолетний достиг возраста уголовной ответственности, но вследствие отставания в психическом развитии, не связанном с психическим расстройством, во время совершения общественно опасного деяния не мог в полной мере осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими, то он не подлежит уголовной ответственности. В этих случаях, отмечается в литературе, речь идет, по сути, о своеобразной возрастной невменяемости. О традиционной невменяемости здесь говорить не приходится, так как отсутствует ее медицинский критерий. Задержка в психофизиологическом развитии несовершеннолетнего вызывается не его психическим расстройством, а индивидуальными возрастными особенностями психофизиологического развития несовершеннолетнего.[173 - См.: Наумов А. В. Указ. соч. С. 351–352; Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. М., 1987. С. 65; Михеев Р. И. Уголовная ответственность лиц с психофизиологическими особенностями и психогенетическими аномалиями. Хабаровск, 1989.] Однако и при таком условии дефекты в развитии интеллектуальных и (или) волевых качеств подростка столь велики, что признавать его поведение адекватным, в полной мере подконтрольным сознанию и воле становится невозможным. Вот почему и такие лица (уже достигшие возраста уголовной ответственности) не признаются субъектами преступления по действующему российскому уголовному праву.

Максимальная возрастная граница уголовной ответственности в России не установлена. В то же время геронтологический показатель субъекта преступления учитывается при решении вопроса о том, к кому не может быть применено наказание в виде смертной казни. Согласно ст. 59 УК данный вид наказания не может быть назначен мужчинам, совершившим преступление в возрасте до 18 лет, а также к мужчинам, достигшим к моменту вынесения судом приговора 65-летнего возраста.

В российской уголовно-правовой доктрине уже имеется ясность относительно того, что установление возраста уголовной ответственности должно тесно коррелировать с определенным уровнем развития личности, связанным со сложными процессами осознания и реализации принимаемых решений в ситуациях, имеющих уголовно-правовое значение. Но еще нет консолидированного понимания того, какой должна быть в идеале минимальная возрастная граница этой ответственности.

Появившиеся в последние годы в отечественной литературе предложения о снижении возраста уголовной ответственности (в частности, за убийства) до 12–13 лет не кажутся нам достаточно обоснованными.[174 - См.: Милюков С. Ф. Российское уголовное законодательство: опыт критического анализа. СПб., 2000. С. 55; Павлов В. Г. Указ. соч. С. 95.] Не убеждают и ссылки авторов этих предложений на опыт урегулирования данной проблемы законодательством зарубежных стран. В самом деле, почему мы должны ориентироваться на уголовное законодательство США (где в ряде штатов ответственность за убийство наступает с 8-летнего возраста), а, скажем, не Японии, которая установила минимальный возраст уголовной ответственности за эти преступления с 18 лет? Если при этом сравнивать коэффициенты убийств (в Японии данный показатель в 9 раз ниже, чем в США),[175 - Морозов Н. А. Преступность и борьба с ней в Японии. СПб., 2003. С. 75–76.] то следует признать, что уголовное законодательство гораздо более эффективно в той стране, где установлен более высокий возрастной порог ответственности за убийства. Так может ориентироваться надо на Японию?

§ 3. Вменяемость и невменяемость

Субъектами преступления по российскому уголовному праву признаются физические лица, не только достигшие определенного возраста, но при этом еще и способные осознавать фактический характер и общественную опасность совершаемого деяния и руководить своими поступками, т. е. быть вменяемым.

Уголовное право рассматривает в качестве субъекта преступления человека, наделенного сознанием и волей, способного свободно выбирать нормативный или противоправный вариант своего социально значимого поведения. Признание субъектом преступления лишь человека, обладающего определенным уровнем развития интеллектуальных и волевых качеств, позволяет считать его ответственным за нарушение уголовно-правового запрета. Отсутствие у лица таких качеств (причем в любом их сочетании) делает бессмысленным использование в отношении него уголовного права как регулятора поведения, как «инструмента социального управления» (В. Н. Кудрявцев).

Таким образом, способность лица быть виновным и ответственным, обозначаемая категорией «вменяемость», выделяет субъективный фактор в генезисе противоправного поведения, его активную роль. Свободно избирая из числа эталонов социального поведения вариант неправомерный, субъект тем самым своей «злой» волей ставит общество перед необходимостью ограничить его свободу. Неограниченная свобода одних неизбежно оборачивается ущемлением свободы других. Поэтому свободу личности невозможно отделить от общественной необходимости, оставить без социально-правовой оценки. Уголовное право как инструмент социального управления при помощи присущих ему институтов, категорий, механизмов и выполняет в интересах общества функцию ограничения беспредельной свободы индивидуума. Эта функция уголовного права объективно необходима для интересов общества, каждой личности, для общественного прогресса.[176 - См.: Михеев Р. И. Проблемы вменяемости, вины и уголовной ответственности (теория и практика). Автореф. дис. … докт. юрид. наук. М., 1995. С. 13.]

В российском уголовном законодательстве понятие вменяемости не раскрывается. В УК РФ 1996 г. «вменяемость» лишь упоминается в качестве самостоятельного и обязательного общего юридического условия (предпосылки) вины и уголовной ответственности субъекта (ст. 19, 20 и 21 УК РФ).

Между тем дефиницию вменяемости можно встретить в уголовных кодексах ряда зарубежных государств. Так, в ст. 22 УК Республики Молдова «вменяемостью признается психическое состояние лица, которое способно осознавать вредный характер своего деяния, а также выражать свою волю и руководить своими действиями».[177 - Уголовный кодекс Республики Молдова. СПб., 2003. С. 125.] По УК Украины «вменяемым признается лицо, которое при совершении преступления могло осознавать свои действия (бездействие) и руководить ими».[178 - Уголовный кодекс Украины. СПб., 2001. С. 25.]

В отечественной уголовно-правовой доктрине de lege ferenda предложена следующая формула вменяемости: «Вменяемым является тот, кто способен во время совершения преступления сознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) и руководить ими».[179 - Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования. С. 64.] Суть предложенной дефиниции заключается в том, чтобы на законодательном уровне определить, при наличии каких качеств человек способен быть субъектом преступления, признаваться виновным и нести уголовную ответственность.

В юридической литературе можно встретить и более развернутое определение понятия вменяемости. Ю. М. Антонян и С. В. Бородин трактуют вменяемость как психическое состояние лица, заключающееся в его способности при определенном развитии, социализации, возрасте и состоянии психического здоровья во время совершения преступления отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, а в дальнейшем в связи с этим нести уголовную ответственность и наказание.[180 - См.: Антонян Ю. М., Бородин С. В. Преступность и психические аномалии. М., 1987. С. 123–124.]

В России (как, впрочем, и во многих других странах мира) понятие невменяемости дается в самом Уголовном кодексе. Согласно ч. 1 ст. 21 УК РФ «не подлежит уголовной ответственности лицо, которое во время совершения общественно опасного деяния находилось в состоянии невменяемости, то есть не могло осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими вследствие хронического психического расстройства, временного психического расстройства, слабоумия либо иного болезненного состояния психики».

Из изложенного следует, что невменяемость в российском уголовном праве – это исключающая вину и уголовную ответственность неспособность лица либо осознавать свое поведение, либо руководить им (контролировать его), являющаяся результатом определенного дефекта психики такого лица.

Таким образом, если вменяемость есть юридический признак состава преступления, характеризующий его субъекта, предпосылка вины и уголовной ответственности, то невменяемость по своей правовой природе есть специфический способ ограничения пределов действия уголовной репрессии; установленный законом барьер, обозначающий круг лиц, которые не могут быть субъектами преступления, а значит, признаваться виновными и нести уголовную ответственность за содеянное.

Формула невменяемости включает в себя два обязательных критерия: а) юридический и б) медицинский. Лишь совокупность указанных критериев позволяет констатировать наличие состояния невменяемости. Законодательная формула невменяемости строится на сочетании обоих критериев в их единстве. Иначе и быть не может, ибо если юридический критерий показывает глубину и степень пораженности (дефектности) интеллекта и воли человека, то клиническая форма таких поражений, их детерминированность психоанатомическими факторами, определяется уже с помощью критерия медицинского.

Юридический критерий невменяемости характеризуется двумя признаками: интеллектуальным и волевым.

Интеллектуальный признак юридического критерия невменяемости означает, что лицо не способно отдавать отчет в своих действиях во время их совершения, т. е. не способно осознавать либо фактический характер своих действий, либо их общественную опасность, либо то и другое вместе. Данный признак юридического критерия невменяемости не включает в себя неспособность лица понимать противоправность совершаемых им деяний, т. е. запрещенность их уголовным законом. Для констатации состояния невменяемости нет необходимости устанавливать помимо неспособности лица сознавать общественную опасность совершаемого еще и неспособность понимать его противоправность.

Содержательной компонентой интеллектуального признака юридического критерия невменяемости является либо неосознание лицом самого факта своего поведения (точнее, причинно-следственных связей между реально осуществляемыми действиями и наступающими в результате последствиями), либо непонимание им социального смысла своего поведения при осознании его фактической стороны. Первый вариант может иметь место в ситуации, когда, например, больной шизофренией в бессознательном состоянии душит ребенка. Второй вариант будет налицо, если тот же самый больной, понимая, что путем удушения ребенка причиняет ему смерть, тем не менее, делает это, руководствуясь «голосом свыше», который призывает его как можно быстрее отправить ребенка в рай. В этом случае как раз и фиксируется неосознание человеком социального смысла своего поступка: он искренне полагает, что совершает благо, а не зло.

Волевой признак юридического критерия невменяемости заключается в неспособности лица руководить совершаемыми деяниями (контролировать свое поведение). Суть данного признака состоит в том, что те или иные дефекты психики настолько ослабляют волевые качества человека, что он либо не может удержать себя от совершения активных поведенческих актов (при осознании их общественно опасного, а нередко и противоправного, характера), либо не может заставить себя осуществить действия, необходимые для предотвращения наступления негативных последствий, т. е. бездействует. Например, больной клептоманией не способен даже при всем напряжении своих волевых ресурсов подавить в себе стремление к завладению чужим имуществом, прекрасно понимая при этом не только общественно опасный, но и противоправный характер такого поведения.

Уголовный закон при характеристике признаков юридического критерия употребляет разделительный союз «или». Это значит, что для признания лица невменяемым достаточно установить наличие одного из признаков юридического критерия (интеллектуального или волевого) и, разумеется, одного из признаков критерия медицинского. В судебной практике встречаются случаи, когда состояние невменяемости фиксируется и при наличии обоих признаков юридического критерия.

Вторым обязательным компонентом формулы невменяемости выступает ее медицинский критерий. Он представляет собой исчерпывающий перечень психических заболеваний и расстройств, которые служат детерминирующими факторами, поражающими в конечном итоге интеллект и волю человека настолько, что он признается невменяемым. Указанные заболевания и расстройства могут лишить человека либо способности осознавать реальную действительность, либо способности регулировать (контролировать) свое поведение, либо того и другого одновременно.

С помощью медицинского критерия определяются те клинические формы болезненных расстройств психики человека, которые как раз и исключают возможность лица отдавать себе отчет в своих действиях (бездействии) или руководить ими. Именно медицинский критерий характеризует различные психические расстройства и патологии в качестве источников, причин невменяемости.

В соответствии с ч. 1 ст. 21 УК РФ медицинский критерий невменяемости включает следующие признаки: а) хроническое психическое расстройство; б) временное психическое расстройство; в) слабоумие; г) иное болезненное состояние психики.

Хроническое психическое расстройство – это болезнь, т. е. длительно протекающее расстройство психики, которое характеризуется стойким дефектом психики, несмотря на временное улучшение или ухудшение психического состояния человека. К такого рода психическим расстройствам относятся: шизофрения, паранойя, маниакально-депрессивный психоз, прогрессивный паралич, прогрессирующее старческое слабоумие (маразм), другие болезни психики. Следует заметить, что, например, шизофрения отнюдь не всегда исключает вменяемость (к примеру, в случае стойкой ремиссии).

Временное расстройство психики – это вре?менное болезненное расстройство психической деятельности, которое, как правило, заканчивается выздоровлением человека. К ним относятся: алкогольный психоз, белая горячка, патологический аффект, инреактивные психозы и т. п.

Слабоумие (олигофрения) – это различной степени врожденные или приобретенные снижение или полное поражение интеллектуальных психических способностей человека в результате того или иного прогрессирующего психического расстройства. В специальной литературе различают три степени слабоумия: дебильность (легкая), имбецильность (средняя) и идиотия (глубокая, тяжелая степень поражения умственной деятельности). Необходимо иметь в виду, что если идиотия исключает вменяемость, то при дебильности, а в ряде случаев и имбецильности, вменяемость исключается не всегда.

Иное болезненное состояние психики – это не психические болезни в собственном смысле этого слова, а те болезненные состояния, процессы и явления, которые сопровождаются расстройствами психики. Сюда относятся: острые галлюцинаторные бредовые состояния, вызванные различными причинами; последствия травмы головного мозга или его опухоли; пароксизмальные состояния и т. п.[181 - Подробнее об этом см.: Михеев Р. И. Проблемы вменяемости и невменяемости в советском уголовном праве. Владивосток, 1983; Он же. Невменяемый: Социально-правовой очерк. Владивосток, 1992; Назаренко Г. В. Невменяемость: уголовно-релевантные психические состояния. СПб., 2002.]

Установление медицинского критерия само по себе не предрешает признание лица невменяемым. Даже заболевание шизофренией (как одной из наиболее тяжелых форм хронических психических расстройств) не всегда лишает человека применительно к конкретным жизненным ситуациям способности отдавать отчет своим действиям или руководить своими поступками.

Состояние невменяемости определяется на момент совершения лицом общественно опасного деяния. «Невменяемость» есть категория юридическая, а не медицинская. Установление состояния невменяемости является исключительной прерогативой юристов (органов дознания, следствия, суда). Медики лишь помогают юристам установить наличие у лица той или иной патологии психики. Но даже заключение судебно-психиатрической экспертизы о наличии такой патологии не является обязательным для дознавателя, следователя или суда.

Невменяемое лицо, не будучи субъектом преступления, уголовной ответственности не подлежит. Однако лицу, совершившему предусмотренное уголовным законом общественно опасное деяние в состоянии невменяемости, судом могут быть назначены принудительные меры медицинского характера (ч. 2 ст. 21 УК РФ).

Одним из важных аспектов теории вменяемости (невменяемости) является проблема уголовной ответственности лиц, совершивших преступление в состоянии опьянения.

Из многовековой судебной практики известно, что достаточно часто имеют место случаи, когда к уголовной ответственности привлекаются лица, совершившие преступное деяние в состоянии опьянения, порождающего дефекты мышления и воли, т. е. играющего определенную роль в механизме преступного поведения и определяющего пониженную сиюминутную способность прогнозировать последствия своих действий и осознанно руководить ими. При этом субъект полностью не лишен возможности саморегуляции (сознательности и произвольности) значимого для права поведения, когда способность лица осознавать свои действия или руководить ими не утрачена совсем, но по сравнению с общепринятой нормой уменьшена.[182 - См.: Спасенников Б. А. Принудительные меры медицинского характера: история, теория, практика. СПб., 2003. С. 262–263.] Как же оценивать такое поведение?

Ретроспективный анализ проблемы показывает, что состояния опьянения в истории уголовного законодательства России то служило обстоятельством, смягчающим наказание, то расценивалось как обстоятельство, отягчающее вину. Г. Н. Борзенков по этому поводу замечает, что в отечественном законодательстве веками складывалось «снисходительное отношение к состоянию опьянения как некоему извиняющему фактору, которое не смогла преодолеть даже многолетняя практика применения УК РСФСР 1960 г., относившая опьянение к отягчающим наказание обстоятельствам»[183 - Курс уголовного права. Общая часть. Т. 1. М., 2002. С. 288.].

В действующем УК РФ на сей счет сформулирован следующий постулат: «Лицо, совершившее преступление в состоянии опьянения, вызванном употреблением алкоголя, наркотических средств или других одурманивающих веществ, подлежит уголовной ответственности» (ст. 23).

Обращает на себя внимание тот факт, что законодатель, во-первых, расширил трактовку понятия опьянения, включив в число его источников не только алкоголь, но и наркотические средства и другие одурманивающие вещества; во-вторых, не отнес совершение преступления в состоянии опьянения к обстоятельствам, отягчающим или смягчающим наказание.

При этом российский законодатель, очевидно, исходил из того, что простое (физиологическое) опьянение, даже повлекшее за собой фактическую утрату лицом способности отдавать себе отчет в своих действиях или руководить своими поступками, не может расцениваться как состояние невменяемости, ибо отсутствует ее медицинский критерий. Поведение лица, находящегося в таком состоянии, не должно рассматриваться как извинительное. Субъект подлежит уголовной ответственности на общих основаниях.

Ситуация меняется, если общественно опасное деяние причиняется лицом, находящимся в состоянии патологического опьянения. Здесь уже налицо сочетание и юридического, и медицинского критериев. В психиатрии патологическое опьянение признается разновидностью психических расстройств (ими являются белая горячка, алкогольный или наркотический галлюциноз, алкогольный параноид и др.). Уголовная ответственность лиц, находящихся в таком состоянии, исключается, но к ним могут быть применены меры медицинского характера, не являющиеся наказанием (ст. 97 УК РФ).

Что же касается ст. 23 УК, то, по справедливому мнению многих отечественных юристов, она имеет важное воспитательное и превентивное значение, поскольку однозначно определяет, что ссылки на состояние опьянения во внимание правоохранительными органами не принимаются.[184 - См.: Российское уголовное право: В 2 т. Т. 1: Общая часть. М., 2006. С. 210.]

§ 4. Проблема специальной вменяемости (невменяемости)

Проблема дифференциации уголовной ответственности в условиях научно-технического прогресса обусловила постановку вопроса о дальнейшей законодательной корректировке вменяемости и ответственности за преступную неосторожность. В связи с этим в 70-е годы XX столетия в уголовном праве возник вопрос о так называемой «специальной вменяемости (невменяемости)» субъектов некоторых преступлений, относящихся в основном к категории операторов технических систем. Впервые он был поставлен М. С. Гринбергом[185 - См.: Гринберг М. С. Советское уголовное право. Часть Особенная. Свердловск, 1974.] применительно к особым ситуациям, возникающим в результате взаимодействия человека и техники. Исходный момент его позиции состоял в следующем: традиционный взгляд на вменяемость (невменяемость) и уголовную ответственность названных лиц якобы уже не удовлетворяет практику борьбы с преступностью, а вопрос о преступной неосторожности специальных субъектов не может быть разрешен в рамках субъективного критерия неосторожности. Для этой цели будто бы необходима «специальная вменяемость и невменяемость».

Основные аргументы в пользу такого подхода к проблеме вменяемости и границ ответственности лиц, связанных с техническими системами, по мнению М. С. Гринберга, сводятся к следующему. В современных условиях наблюдается «разрыв» между резким усложнением среды за счет включения в нее экстремальных процессов и относительной стабильностью «внутренних ресурсов» человека, его психофизиологических свойств и качеств. В результате того, что изменение факторов среды (усложненные ситуации, деятельность операторов технических систем и т. п.) не адекватно изменениям психофизиологических свойств и качеств людей, не исключается возможность несоответствия последних предъявляемым требованиям. Поэтому у пультов управления техническими системами может оказаться человек, вменяемый в традиционном значении этого слова, но не способный принять правильное решение в сложной производственной ситуации.

Такое лицо, считает М. С. Гринберг, оказывается лишенным свободы воли и уподобляется невменяемому в традиционном значении этого слова. Отсюда делается вывод, что способность человека отдавать себе отчет в своих действиях и (или) руководить ими может быть утрачена не только в результате душевной болезни, но и вследствие неполного развития воли и сознания, экстремального состояния внешней среды и таких пороков рецепторных, моторных и иных психофизиологических качеств человека, которые, не делая его невменяемым в смысле ст. 21 УК, исключают его адекватное поведение в определенных условиях. Следовательно, делается другой вывод: способность лица отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими уже не может рассматриваться как нечто однозначное, внутренне недифференцированное, а должна подразделяться на «общую» – способность к адекватному поведению в обычных условиях, и «специальную» – способность к такому же поведению, но в условиях нервно-психологических перегрузок. Соответственно и неспособность лица отдавать себе отчет в своих действиях или руководить ими должна, по его мнению, подразделяться на «общую» и «специальную» невменяемость[186 - См.: Гринберг М. С. Технические преступления. Новосибирск, 1992.].

Недостижение возраста уголовной ответственности и душевное заболевание (исключающее вменяемость и подпадающее под признаки ст. 21 УК) с этой точки зрения равнозначны неспособности лица выполнять определенную деятельность в экстремальных условиях, так как все три случая равны в той мере и постольку, поскольку в каждом из них лицо не может вести себя адекватно ситуации. В первом случае из-за недостаточности развития интеллекта и воли, во втором – из-за пороков интеллекта или воли, а в третьем – в результате несоответствия интеллекта и воли требованиям экстремальной ситуации. М. С. Гринберг полагает, что доказанность одного из трех обстоятельств доказывает и неспособность лица отдавать себе отчет в своих действиях и (или) руководить ими и, значит, отсутствие вменяемости и вины.

Идея М. С. Гринберга о «специальной» вменяемости привлекла внимание некоторых ученых. Определилось, хотя и полярное, отношение к ней. Стали выдвигаться аналоги «специальной вменяемости: «профессиональная вменяемость» (Э. Н. Зинченко), «специальная профессиональная вменяемость» (А. П. Гриндорф) и т. д. Было высказано мнение о целесообразности закрепления в уголовном законе нормы, предусматривающей наряду с традиционной «специальную невменяемость. Высказано и такое мнение: введение данной нормы диктуется необходимостью юридической формализации пределов должного предвидения операторов технических систем (В. А. Номоконов).

Отдельные ученые стали рассматривать этот вопрос в рамках специального субъекта, утверждая при этом, что само понятие специального субъекта приобретет новое качество – «объемность»: не просто занятие соответствующей должности, но и наличие качеств, необходимых для ее выполнения, что в конечном итоге открывает перспективы для более четкой квалификации деяний, способствует окончательному вытеснению из практики элементов объективного вменения по данной категории уголовных дел[187 - См.: Харитошкин В. В. Научно-техническая революция и актуальные проблемы уголовного права. Калинин, 1988; Корчагин А. Г. Неосторожные преступления в области использования техники. Владивосток, 1993.].

Вместе с тем еще большее число авторов (П. С. Дагель, В. Е. Квашис, С. Ф. Кравцов, К. В. Мазняк, А. Б. Сахаров) стали обращать внимание на затрудненность практической реализации предложения М. С. Гринберга, так как для этого требуются: разработка нормативных параметров психофизиологических качеств и практически доступных методов их диагностики, изменение правил приема на соответствующие виды деятельности, организация судебно-психологической экспертизы и т. д. Возникает и ряд собственно уголовно-правовых вопросов, например: о соотношении «общей» и «специальной» вменяемости и субъективного критерия неосторожности; о «специальной» вменяемости лиц, не являющихся специальными субъектами преступлений; об оценке случаев, когда «специально» невменяемый, обманным путем устроившись на работу, совершил аварию и причинил общественно опасные последствия и т. д.[188 - См., напр.: Дагель П. С. Неосторожность. М., 1977.]