Год в гареме Дубая. «Золотая клетка»

Я пыталась отбиться, хотя сделать это нелегко, араб попался нехилый.

– Ах ты ж!.. – Перейдя на русский, я крепко выругалась и врезала ему локтем так, что насильник отлетел на диван.

Не дожидаясь, когда он встанет и предпримет вторую попытку, я рванула к двери, вернее, завешенному плотной тканью входу. Тут же налетела на второго араба, который собирался войти, не задумываясь, отшвырнула в сторону и его и бросилась бежать со всех ног.

Куда? Неважно, главное подальше от этого кошмара.

Цель увидела перед собой тут же. Помню этот всплеск радости: в стороне два джипа на площадке, а за ними открытые ворота. Открытые ворота – это всегда свобода, потому я бросилась туда.

Сзади слышались вопли моего насильника и крики охраны.

Выскочив из-под навеса у входа, оказалась буквально в пекле – воздух раскален настолько, что каждый вдох обдирал носоглотку, словно наждак. Так бывает, если войти в перегретую сауну без подготовки. Но еще сильнее раскален песок, остановиться невозможно, под ногами разогретая сковорода.

Ноги вязли, но я бежала, как никогда в жизни. По инерции проскочила за воротами метров триста, вскарабкалась на гору песка и на мгновение замерла от ужаса – вокруг до горизонта одни красные барханы. Я вспомнила, что такое Руб-эль-Хали.

Руб-эль-Хали – «пустынная четверть мира» – самая большая песчаная пустыня на Земле, в ней песка больше, чем в Сахаре. Занимает треть Аравийского полуострова, оставляя для жизни узкие полосы у побережья Аравийского моря и Персидского залива.

Из-за большого содержания оксида железа песок имеет красные оттенки. В Дубае он оранжевый.

А следом за мной на бархан уже карабкались преследователи. Я начала спускаться на другую сторону, упала и покатилась вниз, поспешно вскочила, снова бросилась вперед, обжигая ноги и кашляя из-за песка…

Конечно, меня догнали. Схватили за руки и волоком потащили обратно. Я отбивалась и извивалась, но справиться с двумя здоровыми мужчинами невозможно.

В шатре меня просто бросили на ковер перед диваном, на котором, откинув голову назад, с приложенной к носу окровавленной тряпкой сидел мой насильник. Похоже, я попала ему локтем в нос и разбила. Так и надо!

Увидев свою обидчицу поверженной, он вскочил и от души пнул меня ногой. Попал в плечо, это больно, но куда хуже, угоди он в живот или по ребрам.

От резкого движения из его разбитого носа снова хлынула кровь, пришлось вернуться на диван и запрокинуть голову. Женщина в черном подала лед в салфетке.

Притащившие меня охранники скрылись за дверью, я, пытаясь запахнуть порванную блузку, поднялась и прислонилась к стене. Болело плечо, огнем горели обожженные ноги, болели руки, за которые, не церемонясь, меня тащили обратно, саднило колено, я, брыкаясь, задела им какой-то столб…

В шатре были оба араба, первый, прижимая к лицу окровавленную ткань, изрыгал арабские ругательства без перевода понятно в чей адрес, второй с интересом разглядывал объект гнева своего товарища, то есть меня. Основательно распалив самого себя, первый араб вдруг сделал жест кистью руки поперек горла, это объяснять не потребовалось – меня ждала казнь, причем, судя по кровавому пятну на его белоснежной одежде, довольно мучительная.

Второй араб принялся в чем-то убеждать первого, потом снял с пальца большой перстень и подошел к сидящему на диване. Тот встал. Перстень перекочевал на его палец. Кажется, мою жизнь выкупили, по крайней мере на время.

Мой спаситель (или нет?) что-то коротко приказал женщине в черном, та процедила сквозь зубы мне:

– Иди за мной.

У выхода я осторожно оглянулась. Арабы стояли ко мне спиной, причем первый нежно обнимал второго за талию, оставляя на его белоснежном одеянии кровавые следы.

Держаться за руки, обнимать за талию и даже целоваться (не в губы, конечно, но в щеку) позволительно ТОЛЬКО МУЖЧИНАМ МЕЖДУ СОБОЙ! Все другие варианты считаются аморальными.

Голубой! – решила я, но вспомнила о порванной блузке и мнение изменила: – Бисексуал!

За дверью черная женщина пообещала мне:

– Еще раз попробуешь сбежать или не подчинишься – убьют.

Сказала и пошла, не оглядываясь.

Кто бы сомневался! Одного ее взгляда, полного ненависти ко всему живому, достаточно, чтобы понять, что ничего хорошего не ждет.

От шатра мы направились в сторону, противоположную воротам. Меня посадят под замок где-нибудь на задворках? Но сопротивляться сил просто не осталось, во рту пересохло так, что глотать удавалось с трудом, я хромала из-за разбитого колена, было очень больно ступать по раскаленным дорожкам…

А эта черная фурия шла медленно, как ходят все арабки в абае. И как ей не жарко в черной одежде?

Но больше черной вороны меня заинтересовал оазис вокруг. Полукругом стояли большущие шатры, мне не удалось сосчитать, сколько их, по краям четыре шатра поменьше, в одном из которых я чуть не лишилась жизни. В центре полукруга еще один – совсем большой, в котором явно что-то готовилось, там слышались голоса и звон расставляемой посуды.

Рядом фонтан, еще несколько извещали о своем существовании плеском воды. Дорожки, цветы, кустарник… Позади центрального шатра бассейн даже с горкой, как в аквапарке. Как же мне хотелось в воду!

Возможно, я бы совершила еще один проступок, нырнув в бассейн, но тут услышала ржание. Лошади!.. Да, в стороне явно конюшня, ржание доносилось оттуда.

Я очень люблю лошадей, не люби я рисовать еще больше, стала бы не художником, а ветеринаром.

А еще позади шатров стояли финиковые пальмы – целая роща. Вот тебе и пустыня! Просто я побежала не в ту сторону. Значит, есть и «та»? Поживем – увидим.

Настоящих локалов туристы практически не встречают, разве что видят издали.

Если на пассажирском сиденье роскошного «Бентли» молодой леопард (или другая дикая кошка не в человеческом обличье), возможно, за рулем молодой локал династических кровей.

Если в торговом центре за крупным медлительным арабом в белом одеянии следует несколько женщин в черных абаях, обвешанных фирменными пакетами безумно дорогих мировых брендов, вперемешку с галдящими детьми, а шествие замыкают одна-две няни с колясками – это локал «среднего» достатка с семьей.

Женщина в черном привела меня в похожий на первый шатер, у входа в который ждала миловидная девушка-служанка.

Презрительным жестом указав на меня, надсмотрщица что-то приказала ей, потом повернулась ко мне:

– Жить будешь здесь. Ее зовут Асият. Она будет за тобой ухаживать.

Произнесла жестким, без интонаций голосом и пошла прочь.

Я шепотом поинтересовалась у Асият:

– А ее как зовут?

Девушка, с опаской покосившись на удалявшуюся надсмотрщицу, также шепотом ответила:

– Никто не знает, как ее зовут. Она Раиса – начальница. А ты Амаль, так сказала госпожа. Амаль значит «надежда».

Я содрогнулась: неужели и мне придется называть эту черную ворону госпожой?

Традиционная одежда женщин – рубашка-кхандура, поверх нее абая, на голове большой платок шейла и головной убор никаб.

Кхандуры носят редко, под абаей у абсолютного большинства женщин обычная европейская одежда и обувь на безумно высоком каблуке.

Шейла обязательна для всех, волосы мусульманки не должны быть открыты.

А вот никаб не обязателен вовсе. Однако его и абаю носят с удовольствием. Абая скрывает очертания женской фигуры, а никаб красоту лица (или отсутствие того и другого!).