Россия и США: познавая друг друга. Сборник памяти академика Александра Александровича Фурсенко / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko

Россия и США: познавая друг друга. Сборник памяти академика Александра Александровича Фурсенко / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko
Сборник статей

Этот сборник статей и материалов посвящен памяти выдающегося российского историка Александра Александровича Фурсенко (1927–2008). Его тематика определяется основными научными направлениями, разработкой которых занимался он сам. Сборник открывается мемориальным разделом, в котором публикуется несколько очерков, посвященных различным эпизодам насыщенной событиями жизни А. А. Фурсенко. Основной объем сборника занимают три тематических раздела, в которых сгруппированы статьи российских американистов по различным проблемам истории США, статьи американских русистов по истории России и статьи по истории русско-американских отношений, написанные как отечественными, так и зарубежными историками. Большой интерес представляют также впервые публикуемые здесь документы, принадлежащие перу А. А. Фурсенко. Это и личные письма, повествующие об обстоятельствах, при которых он впервые оказался в частном архиве семейства Рокфеллеров, и официальный отчет о его пребывании в США двадцать лет спустя.

Россия и США: познавая друг друга. Сборник памяти академика Александра Александровича Фурсенко / Russia and the United States: perceiving each other. In Memory of the Academician Alexander A. Fursenko

Редакционная коллегия:

С. А. Исаев, В. В. Носков (отв. редактор), Н. А. Павличенко (отв. секретарь), В. Н. Плешков, William G. Rosenberg (American co-editor)

Рецензенты:

д. и. н. Е. В. Петров, д. и. н. А. И. Рупасов

© Коллектив авторов, 2015

© СПбИИ РАН, 2015

© Издательство «Нестор-История», 2015

* * *

А. А. Фурсенко. Нью-Йорк, 1981. Фото Джейн Ломбард

Предисловие

Этот сборник статей и материалов посвящен памяти выдающегося российского историка Александра Александровича Фурсенко. Его тематика определяется основными научными направлениями, разработкой которых занимался он сам. А. А. Фурсенко имеет репутацию одного из крупнейших отечественных американистов, что полностью соответствует действительности. Однако и историей собственной страны он занимался не меньше, чем историей США, и с неменьшим увлечением, особенно на начальной и завершающей стадиях своей научной карьеры. Помимо этого, труды А. А. Фурсенко внесли огромный вклад в историографию истории международных отношений нового и новейшего времени, и прежде всего истории русско/советско-американских отношений. Тематикой сборника определяется и состав авторского коллектива. Его основу составили коллеги и ученики А. А. Фурсенко, принимавшие участие в подготовке сборника статей, который был издан в его честь в 2000 г. Теперь состав авторов пополнился также представителями более молодого поколения историков, к которым переходит эстафета в изучении тех проблем, разработке которых посвятил свою жизнь А. А. Фурсенко. Как и пятнадцать лет назад, авторский коллектив имеет интернациональный характер, поскольку творческое наследие А. А. Фурсенко начиная с его первых крупных работ получило признание не только в отечественной, но и в мировой, и в первую очередь американской историографии.

Сборник открывается небольшим мемориальным разделом. Коллеги А. А. Фурсенко вспоминают здесь лишь о нескольких эпизодах его насыщенной событиями биографии. Но эти драгоценные крупицы памяти складываются в очень яркую и многоцветную картину жизни и деятельности их старого товарища, помогая понять и эпоху, в которой он жил, и личность этого неординарного человека. Основной объем сборника занимают три тематических раздела, в которых сгруппированы статьи российских американистов по различным проблемам истории США и статьи американских русистов по истории России. В третьем тематическом разделе собраны статьи по истории русско-американских отношений, написанные как отечественными, так и зарубежными историками. Особое место в сборнике занимает статья нашего американского коллеги, посвященная проблемам социальной памяти. Далекая, казалось бы, от основной проблематики этого коллективного труда, она оказывается неожиданно актуальной, поскольку сам сборник служит хорошей иллюстрацией важности поднятых в этой статье проблем. Подобные сборники, издающиеся в честь ушедших из жизни коллег, сами по себе являются средством сохранения и трансляции социальной памяти и обретают благодаря этому важное общественное значение. Большой интерес представляют также впервые публикуемые здесь документы, принадлежащие перу А. А. Фурсенко. Это и личные письма, повествующие об обстоятельствах, при которых он впервые оказался в частном архиве семейства Рокфеллеров, и официальный отчет о пребывании в США двадцать лет спустя. Разные по жанру, эти документальные свидетельства позволяют нам еще глубже погрузиться в ту атмосферу, в которой жил и трудился А. А. Фурсенко. В приложении публикуются фотографии из личных архивов Н. Л. Фурсенко и В. В. Носкова.

Предлагаемый вниманию читателей сборник служит еще одним свидетельством той благодарной памяти, которую оставил о себе великий труженик и яркий во всех отношениях человек, Александр Александрович Фурсенко.

Preface

Alexander Alexandrovich Fursenko was a greatly admired colleague of all the contributors to this volume and many, many more, both within Russia and abroad. His interests were wide ranging, his energy prodigious, and his commitment to historical scholarship and its importance to understanding the contemporary world was as passionate as it was productive. For many of us from the “far abroad” who came to know him well over the years, he also mirrored our own interests in linking our different scholarly communities in collaboration, mutual respect, and friendship. Always welcoming, but always also tough minded, A. A. left a lasting mark on the Institute of History in St. Petersburg as well as Russian and American historiography. By bringing his colleagues and friends together once again in his memory, this volume is a fitting reflection of the admiration and appreciation all of us felt for his generous investments in our intellectual and even personal well-being.

Those who are not familiar with American historiography may not know that A. A.’s own scholarship as a Russian Americanist was also greatly admired in that often less than generous scholarly environment. As I have detailed elsewhere,[1 - Розенберг У. Г. А. А. Фурсенко и американская историография // Исторические записки. М., 2009. Вып. 12 (130). С. 11–24.] the first major English language review of the work of Soviet Americanists in the American Historical Review described his early work as “superb”.[2 - American Historical Review, 74:4 (April 1969), 1239.] In part this was because like other leading representatives of the “St. Petersburg School”, Alexander Alexandrovich was devoted to archival work and documentary sources. His contributions consequently carried great weight, even as his approach often differed from that of historians of America within the United States.

A. A. was also an influential historian, however, because his scholarship increasingly touched on matters of seminal importance to American historical understanding. A review of his book on oil trust and international politics (Нефтяные тресты и мировая политика, 1880-е годы–1918 г. М.—Л., 1965) admired his scholarly independence and urged all American scholars interested in the subject to read this impressive and substantial book.[3 - American Historical Review, 72:1 (October 1966), 129–30.] This was also true of his later work on the American revolution (regarded by one distinguished American historian as “one of the best books” among the dozens published at the time of the revolutionary bicentennial[4 - Journal of American History, 73:2 (September 1986), 465.]); the 19th century “oil wars”, translated by Gregory Freeze (received as a “tour de force);[5 - American Historical Review, 93:4 (October 1988), 1013.] and especially his masterful last major work on the Cuban missile crisis, published in English under the title “One Hell of a Gamble”: Khrushchev, Castro, and Kennedy, 1958–1964.[6 - The title was taken from President Kennedy’s famous retort to those advising him to use force to resolve the crisis.]

Although co-authored with Timothy Naftali, who studied the crisis from the American side, the importance of this work came almost entirely from A. A.’s careful work on Khrushchev and the Soviet engagement, using previously unknown archival materials. Within a year of its publication, the book was recognized by its American readers as one of the most important volumes ever written in the extensive historiography of Cold War politics. Within a year it had received more than 30 reviews not only in scholarly journals, but also in mass circulation magazines and leading newspapers like Business Week, Foreign Affairs, London Review of Books, New York Times, Philadelphia Inquirer, Washington Post, Wall Street Journal, and Los Angeles Times. The prestigious Wilson Quarterly called it “a treasure trove of a book[7 - The Wilson Quarterly, 21:3 (Summer 1997), 90. A distinguished scholar revising the book in the leading American journal on foreign policy regarded it as the “most comprehensive narrative of this perilous moment yet to appear in print”. Foreign Affairs, 70:4 (July/August 1997), 142.]”. The New York Times named it one of the country’s “notable books of the year for 1997”, an unusual recognition and honor.[8 - The New York Times, December 7, 1997.]

Why this was so tells us much about Alexander Alexandrovich’s qualities as a scholar. Before the publication of “One Hell of a Gamble”, American historians largely interpreted the Cuban missile crisis as the consequence of great power strategies, perceptions, ideologies, and collective leadership wills, well developed and collectively shared, and informed by extensive and reasonably reliable intelligence.[9 - This view had been reinforced just as A. A. was completing his work in a new book by the leading American diplomatic historian John L. Gaddis, We Now Know: Rethinking Cold War History (Oxford, 1997).] A. A.’s careful archival work undermined most if not all of these explanations. By carefully mustering his evidence and presenting his arguments in clear unvarnished prose, he managed to persuade general American readers and scholars alike how perilous and unstable the crisis actually was, and how American historians themselves had misunderstood some fundamental elements of Soviet-American relations.

In contrast to a commonly held view, for example, one of A. A.’s most interesting discoveries was that the status of Berlin actually had little to do with the Soviet move on Cuba. Far from being a carefully thought out part of a collective Soviet leadership’s great power strategy, as most American scholars assumed, the decision to send the missiles to Cuba was a rather impetuous one made essentially by Khrushchev alone, with only the full confidence and support of Rodion Malinovskii, his aggressive Minister of Defense. A. A. not only showed that Soviet intelligence on Cuba was rather dismal, especially that coming from the KGB, but that American intelligence was not much better. As a result, there was a real possibility that a tactical conflict might have rapidly escalated into something far worse than either the American or Soviet leaders initially imagined, especially since the Soviet commander in Cuba may well have had far greater authority of the use of his weapons than Kennedy and his advisors suspected. In other words, A. A.’s research showed that the Cuban Missile Crisis was “one hell of a gamble” not as Kennedy used the phrase in responding to his advisers’ calls to invade Cuba and remove both Soviet presence and Castro regime by the strongest possible use of force, but in terms of the way the crisis itself spun out of control, leaving the world a hairsbreadth away from thermonuclear catastrophe.

Alexander Alexandrovich Fursenko is thus remembered by his many American colleagues as a Soviet-trained scholar whose work managed to show that however structural the underpinnings of historical development, whether understood in Marxist or other forms, there are critical moments in history when historical outcomes are largely if not totally contingent of the character of the personalities involved and the ways their wield their power. This is a sobering lesson indeed in today’s highly unstable world. And as the contributions to this volume also testify, he is also remembered with fondness and appreciation for all of his efforts to bring two formerly different scholarly worlds together in a single, cooperative, and respectful community. Here, too, perhaps, his success is also a sobering reminder as we memorialize him here of how important such efforts continue to be for us all.

    William G. Rosenberg

In memoriam

С. И. Потолов. Как молоды мы были

Время неумолимо. Незаметно уходят годы и даже век – XX, а с ними и дорогие сердцу и уму друзья и коллеги, с которыми прожил и проработал отнюдь не простые и легкие, но, в общем, плодотворные периоды жизни. Вот и наступающий 2015 г. для меня особый. В январе 1955 г., 60 лет тому назад, я впервые ступил на ленинградскую землю, приехав для работы в знаменитом Центральном государственном историческом архиве (ЦГИАЛ) по своей дипломной теме о формировании промышленного пролетариата в Донбассе второй половины XIX в. И так прикипел всей душой к этому великому городу с его славной и трагической судьбой, что поломал свои первоначальные планы, отказавшись от зарезервированной персонально для меня аспирантуры в киевском академическом Институте истории Украины в пользу ленинградской, успешно сдав в начале июля, сразу после окончания истфака Одесского университета, аспирантские экзамены в Ленинградском педагогическом институте. носившем прежде имя М. Н. Покровского. Через два года его неоправданно слили с ЛГПИ им. А. И. Герцена, и я, таким образом, уже там закончил аспирантуру.

Тогда же мне необычайно повезло, о чем я вспоминал в сборнике, посвященном памяти моего научного руководителя профессора М. П. Вяткина, по приглашению которого я окончательно связал свою судьбу со ставшим мне родным и фактически единственным местом работы – Ленинградским отделением Института истории АН СССР (ЛОИИ), нынешним С.-Петербургским институтом истории РАН. А благодарная память снова и снова возвращает в те уже очень далекие 1950–1960-е гг., когда начиналась моя научная биография, становление как историка России XIX – начала XX в. В ЛОИИ я был зачислен старшим научно-техническим сотрудником 1 сентября 1958 г., и запись об этом в моей трудовой книжке осталась практически единственной (не считая 5 лет, 1967–1972, преподавательской работы по совместительству на кафедре истории СССР Герценовского института). Но связи с ЛОИИ у меня установились уже в аспирантские годы, когда я познакомился еще в Покровском институте с преподававшим там по совместительству Р. Ш. Ганелиным и аспирантами Б. В. Ананьичем и Т. М. Китаниной, не говоря уже о Михаиле Порфирьевиче Вяткине, который, заведуя в ЛГПИ кафедрой истории СССР, в 1955 г. возглавил только что восстановленный после закрытия в начале 1953 г. ЛОИИ, старейший в стране и авторитетный в науке исследовательский исторический институт, куда раньше меня перешли работать вышеупомянутые мои друзья и коллеги. А я еще до работы в институте по предложению редколлегии подготовил одну из первых своих исследовательских статей о монополизации угольной промышленности Донбасса в конце XIX в. в 1-м томе Трудов ЛОИИ «Из истории империализма в России» (М.—Л., 1959).

Тематика указанного сборника отразила начало большой публикаторской и исследовательской работы, развернутой с конца 1950-х гг. в Отделении истории АН СССР в рамках Проблемного совета по истории Великой Октябрьской социалистической революции 1917 г. во главе с академиком И. И. Минцем вновь организованной секцией по изучению исторических предпосылок революционного процесса в России начала XX в., революций 1905–1907 и 1917 гг. Возглавил эту работу в Москве тогдашний директор Института истории профессор А. Л. Сидоров, а в ЛОИИ – М. П. Вяткин. Был составлен грандиозный план подготовки и публикации документальных сборников новых, выявленных архивных материалов по социально-экономической и политической истории России в XX в., в частности многотомной публикации материалов по истории революции 1905–1907 гг. – к ее 50-летию, и проведения больших всесоюзных и региональных конференций по истории экономики и общественного движения (рабочего, крестьянского, либерально-демократического).

В эту работу и был с самого начала включен я, и для меня, как и других ее участников, это была замечательная школа, которая так пригодилась в последующие годы. Трудность заключалась в том, что необходимо было привлечь к этой работе как опытных историков старшего поколения, многие из которых в той или иной мере пострадали от сталинских репрессий, так и способную творческую молодежь, новую ее генерацию. Сразу же после зачисления в штат ЛОИИ я как раз и был привлечен к начавшейся работе по подготовке сборника документов по истории монополизации нефтяной промышленности России. Одновременно готовились капитальные публикации и исследования по истории металлургической промышленности, аграрным проблемам.

Нефтяной промышленности не случайно отводилась особая роль, поскольку она в своем бурном развитии на рубеже XIX–XX вв. вывела Россию в число ведущих индустриальных стран мира. Во время работы над нефтяными сборниками и произошло мое знакомство с Александром Александровичем Фурсенко, товарищеские и деловые отношения с которым сохранились в последующие годы, как и благодарная о нем память. Александр Александрович к моменту нашего знакомства был уже, несмотря на свою молодость (31 год), вполне сложившимся ученым, успешно защитившим кандидатскую диссертацию и опубликовавшим на ее основе свою первую книгу (Борьба за раздел Китая и американская доктрина «открытых дверей». 1895–1900. М.—Л., 1956). В этом ему очень помогла жизненная и научная школа его университетских учителей – профессоров Н. П. Полетики и Б. А. Романова.

Нефтяной сборник готовился совместно с головным московским Институтом истории, который представлял ответственный редактор – опытный историк и обаятельный человек Михаил Яковлевич Гефтер, впоследствии видный общественный деятель и правозащитник. Ученик А. Л. Сидорова, он в 1953 г. успешно защитил кандидатскую диссертацию по истории монополий в топливной промышленности России. А. А. Фурсенко стал его заместителем, а архивной работой и археографической обработкой выявленных документов руководил Леонид Ефимович Шепелев, бывший в то время заместителем директора Центрального государственного исторического архива в Ленинграде. После предварительных обсуждений плана работы наступил самый ответственный этап – выявление документов. Стало ясно, что кроме основного массива документов в ЦГИАЛ и московских архивах необходимо было выявить материалы в местных архивохранилищах и библиотеках, главным образом в основных районах дореволюционной нефтедобычи на Кавказе: Бакинском и Грозненском.

И вот уже через месяц после моего прихода в ЛОИИ мы вместе с Александром Александровичем вылетели в Баку. Дорога неожиданно оказалась непростой. Наш самолет совершил по дороге кратковременную посадку в Москве. Дело было вечером, погода была, что называется, нелетной, густой туман, да и на Кавказе – сильные ветра. Короче говоря, нам, пассажирам, объявили, что вылет откладывается до 8 часов следующего утра. Ночью мы должны были без вещей покинуть самолет и ожидать утренней посадки. Мы с А. А. обсудили неожиданную ситуацию и решили отправиться на ночевку к московским родственникам. Договорились встретиться в 7 часов в аэропортовском кафе. Так и поступили. Встретившись утром и выпив по чашечке кофе, мы прошли к дежурной стойке узнать, объявлена ли наша посадка. Дежурная, заглянув в свои бумажки, совершенно спокойно сообщила, что наш самолет уже улетел. Можно себе представить нашу реакцию и возмущение: до 8 часов оставался еще час времени. Растерявшаяся дежурная стала звонить по начальству, и там ей ответили, что самолет еще на взлетной полосе. Александр Александрович взял трубку и на повышенных тонах объяснил нелепость ситуации. Последовала команда задержать вылет нашего самолета. Нас посадили в дежурную машину, и мы помчались к нашему злополучному самолету. Трапа, конечно, уже не было. Нам сбросили веревочную лестницу, по ней мы вскарабкались в пилотскую кабину и оттуда уже перешли в основной салон, сопровождаемые недовольными взглядами остальных пассажиров и крепкими выражениями в наш адрес.

К счастью, это оказалось единственной трудностью в нашей дальнейшей работе. Приняли нас в Баку очень сердечно, переговоры в архивном управлении, возглавляемом опытным архивистом М. И. Найделем, привели к полной договоренности о работе над архивными фондами крупнейших нефтяных фирм и организаций (съездами бакинских нефтепромышленников и др.), местной периодикой. Всю эту работу возглавил молодой и амбициозный (в хорошем смысле) историк, специалист по истории рабочего класса Алиовсат Наджафович Гулиев, который еще недавно (май 1952 – январь 1958) возглавлял Институт истории Азербайджанской АН. Ему помогал опытный историк Иосиф Васильевич Стригунов. Нас же все эти дни в Баку опекал прикрепленный к нам молодой симпатичный историк Руфат Садых-Заде, происходивший из интеллигентной профессорской семьи, с которым и в дальнейшем у нас сохранились теплые дружеские отношения.

Мы сразу договорились, что кроме непосредственно нефтепромышленных проблем в сборнике будет представлен и материал по рабочему движению, который должен был отобрать и откомментировать сам Гулиев. Его хотелось бы помянуть добрым словом. Гулиев происходил из простой крестьянской семьи и когда приехал на учебу в Баку, даже не владел русским языком. Но упорный труд, особенно при подготовке 3-томной «Истории Азербайджана», когда он был во главе академического Института истории, превратил его в крупного ученого. Снова возглавив в 1965 г. Институт истории, он был избран членом-корреспондентом Академии наук АзССР. К сожалению, он умер от тяжелой болезни сердца в 1969 г. совсем молодым, в 47 лет. А мы с Александром Александровичем его очень ждали во главе азербайджанской делегации историков на Пятом Международном конгрессе по экономической истории 1970 г. в Ленинграде, но… увы!..

О Гулиеве и его большой семье, очаровательных малолетних детях (бережно храню свои многочисленные любительские их фотографии) у меня сохраняются самые теплые воспоминания, относящиеся к моему второму приезду в Баку летом 1959 г. для работы над выявленными материалами, когда я месяц провел у Гулиева на его даче в повседневном общении с его дружной, хотя и простой семьей (по происхождению – из его родного села Гызылаладжи Сальянского района Азербайджана).

За кратковременное пребывание в 1958 г. в Баку нам с помощью Руфата удалось познакомиться с городом, прекрасным в своем сочетании старых кварталов с узкими улочками, древней архитектурой и современными постройками, особенно вдоль морской бухты. Свободного времени было немного, но мы старались его использовать по максимуму. Вспоминаются забавные бытовые сценки. В Баку нас вначале поселили в большом гостиничном номере, где кроме нас было еще несколько человек. И среди них веселый балагур Гриша, кинооператор у мэтра грузинского кино М. Э. Чиаурели, создателя многих фильмов об И. В. Сталине и мужа великой грузинской актрисы Верико Анджапаридзе, отца не менее известной их дочери Софико Чиаурели. От Гриши мы услышали много анекдотических историй, в том числе весьма скабрезных, из мира грузинского кино.

В те времена трудного повседневного быта нас на питание прикрепили к местной цековской столовой с хорошим буфетом, расположенной недалеко от республиканского архива. А Александр Александрович во все времена, как известно, был любителем хорошо поесть. Мало того, по состоянию здоровья ему было рекомендовано дробное и частое «перекусывание». И там он активно пользовался упомянутым буфетом, где можно было съесть вкусную сметану с выпечными булочками. Одному ему было скучно это делать, и он захватывал с собой за компанию меня. Александру Александровичу это обходилось вполне безболезненно, он, как и был, оставался подтянутым, а я от этого хождения прибавил к концу нашего пребывания в Баку лишних 5 килограммов веса, о чем он впоследствии частенько вспоминал, потешаясь надо мной. Вместе с А. А. мы побывали дома у моих бакинских родственников, родителей жены моего московского двоюродного брата, у которого как раз в это время гостил их внук, мой племянник Володя Львовский. Глава семьи, известный ученый, специалист по античной истории, сотрудник того же Института истории, интеллигентнейший и очень приятный человек, рассказал много интересного о местных древностях.

Время пролетело быстро, мы ознакомились со всеми имеющимися в архиве материалами для сборника, договорились о дальнейшей работе и распрощались с гостеприимным Баку и его обитателями. Во время второй части командировки мы с Александром Александровичем разделились: он уехал на неделю в Тбилиси знакомиться с тамошними архивами по нашей теме, учитывая, что дореволюционный Тифлис был центром наместничества России на Кавказе и там тоже хранились управленческие документы по нефтяной промышленности. Я же отправился в Грозный, другой центр российской нефтянки. Память сохранила его прежний облик уютного зеленого города, дореволюционного казачьего форпоста. Открытие поблизости нефтяных месторождений преобразило его, превратив в значительный промысловый центр. В местном архиве сохранились документы, раскрывающие начало здесь нефтедобычи, роль иностранного капитала, деятельность крупных фирм. В работе мне помогали преподаватели местного пединститута (сейчас – университета) Л. Н. Колосов и В. П. Крикунов, с которыми на долгое время сохранились дружеские отношения. Леонид Николаевич Колосов позднее защитил у нас в ЛОИИ докторскую диссертацию. Выявленные документы, которых было, естественно, гораздо меньше, чем в Баку, были в дальнейшем скопированы и использованы в нашем сборнике и других публикациях. Сейчас они хранятся в РГИА, составляя небольшую, уцелевшую таким образом часть от грозненского архива, погибшего в годы трагической чеченской войны в 1990-е гг. Часть этих документов была использована в моей большой статье в 4-м томе Трудов ЛОИИ (М.—Л., 1962) «Начало монополизации грозненской нефтяной промышленности (1893–1903 гг.)». Один из оттисков статьи я среди других подарил Виктору Ивановичу Рутенбургу, с которым у нас сложились добрые, уважительные отношения. Она ему понравилась и по содержанию, и по авторской манере. «Лихо написано», – сказал он мне при встрече.

Последующие 1959 и 1960 гг. ушли на подготовку нашего сборника. Огромная работа велась в ЦГИА. Там, в читальном зале старого здания Сената и Синода на Сенатской площади (тогда еще Декабристов), под руководством Л. Е. Шепелева работала бригада сотрудников ЛОИИ: мы с Александром Александровичем, Валерия Антониновна Нардова, Шурочка Титова, с трудом передвигавшаяся на костылях, Геннадий Леонтьевич Соболев (который вспоминал недавно об этих наших нефтяных бдениях во втором – 2007 г. – издании сборника памяти М. П. Вяткина). От Москвы в составительской работе участвовала Аида Михайловна Соловьева, которая готовила документы о нефтеносных землях и правительственной политике в этом вопросе. Работа велась не только с документами, мы занимались также их археографической обработкой и составлением комментариев. Меня, готовившего основные разделы о крупнейших монополистических объединениях и их политике на нефтяном рынке внутри России и за рубежом, иногда поругивали за слишком подробные тексты, но я не жалею потраченного на их составление труда.

М. Я. Гефтер по состоянию здоровья не мог часто бывать у нас в Питере, поэтому мы с А. А. неоднократно ездили в Москву, согласовывали с ним подготовленные разделы. Я в связи с этим несколько раз бывал у него дома, о чем мы недавно вспоминали с его сыном Валентином Михайловичем, приславшим мне изданный им с Г. О. Павловским (кстати, тоже выпускником истфака Одесского университета, правда, более поздних лет) очень ценный 3-томник материалов, который включал воспоминания и документальные фотографии Михаила Яковлевича. В 1959 г. я участвовал также в большой конференции по истории рабочего класса России, организованной сидоровской секцией Научного совета по истории революции 1917 г., где близко познакомился и подружился со многими своими московскими коллегами, ставшими на всю жизнь друзьями и соратниками в общих делах: Леонидом Михайловичем Ивановым, Юрием Ильичем Кирьяновым, Ириной Михайловной Пушкаревой, Натальей Анатольевной Ивановой, Константином Николаевичем Тарновским и многими другими.

В конце концов, работа над нефтяным сборником подошла к концу, и в 1961 г. из печати вышел увесистый (70 п. л.), большого формата том документов и материалов: «Монополистический капитал в нефтяной промышленности России. 1883–1914 гг.». За ним вскоре последовало продолжение за 1914–1917 гг., но в этом издании я уже не участвовал, вернувшись к своим «рабочим» делам и подготовив большую книгу «Рабочие Донбасса в XIX веке» (М.—Л., 1963), которую в январе 1964 г. защитил как кандидатскую диссертацию. Для меня это была родная, я бы сказал, семейная тема. В шахтах Донбасса начинали трудовой путь мой дед Кузьма Терентьевич Потолов и отец, работавший горным инженером в Макеевке после окончания Одесского политехнического института в 1920-е гг. и в последние годы жизни (1956–1960). Можно представить, как больно мне слышать и видеть сегодня новую (после Великой Отечественной) войну, ее звериный оскал, разруху и многочисленные человеческие жертвы в тех городах, где я работал в архивах в 1956–1957 г.: Днепропетровске, Луганске (тогда Ворошиловограде), Донецке, Харькове.

Александр Александрович продолжил в дальнейшем нефтяную тематику, став крупнейшим и авторитетнейшим экспертом по международному нефтяному бизнесу, банковским и иностранным капиталам, автором и составителем нескольких книг и документальных публикаций. Подаренные им книги по этой тематике стоят на почетном месте в моей библиотеке. И для В. А. Нардовой ее нефтяные занятия, проблемы транспортировки и рынков нефтепродуктов в России стали темой кандидатской диссертации и изданных на ее основе монографии и статей. В нашем институте было подготовлено кроме нефтяных сборников также несколько томов других публикаций, в том числе о монополиях в металлургической промышленности, Особых совещаниях периода Первой мировой войны, банках и иностранном капитале в России, политике царского правительства. Определенным итогом этой работы была организованная в 1963 г. в Ленинграде всесоюзная конференция по социально-экономическим проблемам России конца XIX – начала XX в., стимулировавшая дальнейшее развертывание исследовательской и публикаторской работы по этим сюжетам. В этом огромная заслуга тех, кто начинал и в дальнейшем развивал эту тематику.

И здесь особая роль принадлежит, конечно, Александру Александровичу Фурсенко. Кроме публикации индивидуальных исследований мирового класса он сыграл огромную роль как руководитель (с середины 1990-х гг.) российской исторической науки, организатор крупных международных проектов, конгрессов и конференций, закрепив высокий мировой статус отечественной историографии. Что касается нашего института, большое значение имела его активная поддержка таких важных мероприятий, как 5-й Конгресс по экономической истории (Ленинград, 1970 г.), международные коллоквиумы и симпозиумы по кардинальным проблемам отечественной и мировой истории. Продолжение всех этих работ и проектов – лучшая дань памяти видного ученого и организатора науки, каким, несомненно, был академик Александр Александрович Фурсенко.

И. П. Медведев. Вспоминая Александра Александровича

Бок о бок с Александром Александровичем Фурсенко мне довелось трудиться многие годы и даже десятилетия в рамках отдела всеобщей истории нашего института. Скажу прямо: это было весьма непростое «сосуществование-сотрудничество». Казалось бы, что общего могло быть у византиниста и американиста! Очень уж разные ипостаси в профессиональном отношении: какая-то там Византия с точки зрения американиста, не скрывавшего своего некоторого равнодушия к такой «экзотической специальности», как византиноведение; эти пресловутые Соединенные Штаты, страна с историей «в двух измерениях» – с моей точки зрения. А я это эйзенштейновское определение даже как-то высказал Александру Александровичу, спросив его, полушутя-полусерьезно, не жалко ли ему «гробить» свою жизнь на изучение «этой страны», и получив соответствующую «оплеуху» за дерзость. «Заниматься Соединенными Штатами – это вам не Византией заниматься», – сказал А. А. в ответ на мое критическое замечание по поводу его доклада на одном из заседаний отдела. «Правильно, Александр Александрович, – ничтоже сумняшеся парировал я, – полностью с вами согласен: заниматься Византией – это вам не Соединенными Штатами заниматься» (у меня еще и сейчас в ушах звучит смех участников заседания). И таких «пикировок» с обеих сторон было сколько угодно.

И тем не менее, как это ни странно, в чисто человеческом плане налицо было наше взаимное уважение друг друга. Я, конечно, вполне отдавал себе отчет в значимости Александра Александровича как выдающегося ученого, как яркой и весьма амбициозной и в профессиональном, и в карьерном отношении личности; в конце концов, как весьма влиятельного человека, сделавшего много полезного для отечественной исторической (прежде всего академической) науки вообще и для нашего исторического института в частности. Ощущал пристальное внимание Александра Александровича к собственной персоне и я. Иногда же это «внимание» превращалось в конкретные «акты помощи» в трудных для меня жизненных обстоятельствах, за что я всегда буду признателен Александру Александровичу. По мере своих скромных возможностей я также старался быть полезным ему. Например, когда мы в 1970 г. вместе трудились над подготовкой и проведением в Таврическом дворце Ленинграда Международного конгресса по экономической истории (А. А. был генеральным секретарем оргкомитета конгресса, а я его заместителем). Больше года мне понадобилось тогда на это занятие, о византиноведении практически пришлось забыть, и мне дороги слова Александра Александровича, начертанные собственноручно на подаренном мне экземпляре его монографии «Критическое десятилетие Америки»: «Дорогому Игорю Павловичу в знак дружеской симпатии и на память о наших совместных деяниях на Конгрессе экономической истории. 3/IX-74. А. Фурсенко».

Да, приходится еще раз с горечью констатировать: «Голоса друзей все тише и тише, годы не ждут». Мне особенно жаль, что не могу уже обратиться к Александру Александровичу за советом. А ведь он мне был бы весьма полезен именно сейчас, когда (неожиданно для меня самого) «американская тема» вдруг всплыла в моей профессиональной деятельности. Дело в том, что в последнее время мне приходится вплотную заниматься подготовкой к изданию неопубликованной переписки государственного канцлера графа Н. П. Румянцева (1754–1826), «американская тема» в судьбе которого, как оказывается, весьма ощутима.[10 - Первый том этого труда («Граф Румянцев и мир науки. По материалам неопубликованной переписки») уже находится в печати.] Для меня было как гром среди ясного неба узнать, что мой «герой» был ярко выраженным «американофилом», который во время беседы с первым посланником США в России Джоном Куинси Адамсом (19/I–1/II 1814 г.) заявил буквально следующее: «Мое сердце принадлежит Америке и, если бы не мой возраст и болезни, я непременно бы уехал в эту страну».[11 - Россия и США: становление отношений (1765–1815). М., 1980. С. 638. (Благодарю С. А. Исаева за подсказку.)]

Ничего себе?! Правда, в качестве одной из причин подобного умонастроения канцлера тот же Адамс приводит в своем дневнике слова Румянцева о том, что император вовсе перестал с ним общаться и что он (Румянцев) просил Александра I об отставке, а также что «против него действует мощное и неумолимое влияние Англии (мы бы сказали сейчас – лобби. – И. М.), как политическое, так и торговое, усугубляемое справедливым мнением, что он (Румянцев) является стойким и умелым противником морской тирании Англии». Адамс считал, что Румянцев натолкнется на злобную неприязнь и вражду, если захочет поселиться где-либо в Европе, и «лишь в Америке он мог бы надеяться найти убежище от преследований, которые будут наградой за его добродетели и службу своей стране».[12 - Там же. См. также: Плешков В. Н. Российская наука и промышленность в «Дневниках» Джона Квинси Адамса. 1809–1814 // Русская наука в биографических очерках / Под ред. И. П. Медведева и Э. И. Колчинского. СПб., 2003. С. 325–340; Его же. Дж. К. Адамс в Петербурге // История Петербурга. 2005. № 6 (28). С. 55–59; Его же. Петербург в жизни и карьере Джона Квинси Адамса // Санкт-Петербург – Соединенные Штаты Америки. 200 лет российско-американских дипломатических отношений. СПб., 2009. С. 36–45. (Прим. ред.)]