Пепел

Тот нахмурился:

– Возможно. Еще бы знать, где он. Раз мы не наши его за столько лет пребывания в этой школе…

– Тогда постарайся найти его, – сказал Березов, а потом обратился ко мне. – Кристина, мне нужна твоя помощь.

– Моя помощь? – чуть заикаясь, переспросила я.

Историк кивнул, направляясь в сторону лестницы, пропадая из светового пятна от фонарика и сразу же превращаясь в большую движущуюся тень:

– Иди за мной.

Очень темно. Хоть глаза и начали потихоньку привыкать к этому, все равно было ощущение слепоты. Мы прошли сквозь открытую сейчас перед завалом дверь. Вдруг я поняла, что по мере нашего приближения к завалу становится несколько светлее. Видимо, свет проникал сквозь пространство между обломками. Только вот он был каким-то слишком странным…

– Смотри, – Березов внезапно остановился, и я чуть не влетела в него сзади. – Что это, по-твоему?..

Я присмотрелась. Учитель указывал на обломок стены, на который падал свет. Значит, сначала мне не показалось, и свет действительно был неестественным. Я протянула руку и потрогала белесую полоску, падающую на кирпич, и делающую его розовым вместо красного. Новый воздух был плотнее.

– Я не знаю.

Убрав руку от странного места, я поднесла пальцы к носу, принюхиваясь. Пахло дождем и еще – совсем немного – чем-то непонятным.

– Стоит ли нам выбираться отсюда? – покачал головой Березов.

– Лично я не собираюсь оставаться и дохнуть от голода, – я дернула плечами. – Лучше пусть меня убьет то, что находится снаружи.

Я еще раз понюхала пальцы. Странный, странный, едва уловимый запах…

– В таком случае, попробуй потянуть вот этот кирпич, пока я буду держать тут, – деловито отозвался историк, тыча пальцем в названные места. – Это не должно быть тяжело, но эффект будет весьма полезный.

Через некоторое время нам удалось немного сдвинуть камни стен, заваливших лестницу. Просвет стал шире, но меня это только больше напрягло. Березова, кажется, тоже, но он ничего об этом не говорил.

Мы продолжали работать, пока на поверхности не стало темнеть – свет превратился из белесого в серый, а желтоватое небо, уже показавшееся довольно большим куском, потемнело до синего.

– Давай закончим завтра, – наконец, предложил мужчина, вытирая лоб рукой и, конечно же, оставляя на нем полосу из пыли.

– Как скажете, – я оттерла ее чудом оставшимся относительно чистым рукавом своей кофты, чем вызвала улыбку со стороны историка, правда, ее было почти не видно из-за темноты. Мы приземлились на осколки стен побольше, и замолчали, безмолвно оценивая проделанную работу. На самом деле, физический труд сейчас был как никогда необходим – мозг отключался, и я могла не беспокоиться, что буду думать о том, что произошло с родителями. Березов, наверное, считал точно так же.

Вдруг прямо над нами загорелась лампочка, а из основной части подвала донеслись радостные возгласы.

– Кажется, все починили, – улыбнулась я.

– Значит, сидеть остаток вечера в темноте нам не придется, – тряхнул головой историк.

В коридор зашел Василий, критически осматривая сделанный проход.

– Молодцы, – наконец, изрек он. – Но поесть нам сегодня не придется.

При слове «поесть» мой желудок вновь, в который раз за последние часы, свело от голода.

– Завтра, как только мы закончим с завалом, первым же делом иду за едой, – я схватилась за живот.

– Это опасно, – возразил Березов.

– Мне плевать, я есть хочу, и никто не сможет меня остановить, – отрезала я. – Да, этот новый воздух пахнет слегка странно, он влажный, мутный и тяжелый. Но ничего страшного не случится, если я сбегаю через дорогу и возьму еды с полок продуктового.

– Если от него еще что-то осталось, – вставил информатик.

– Это уже второй вопрос, – отмахнулась я. – В округе не один супермаркет.

Березов покачал головой. Я знала, что он терпеть не может, когда что-то идет не по его, но сейчас нужно было выжить. Какая разница – умрем мы от голода или от того, что творится снаружи?

– Пойдемте к остальным, – понял наши противоречия Колосовский. – Мы собираемся спать.

Мы с Березовым переглянулись и поднялись, следуя за информатиком. В основной части подвала все уже лежали на полу, кто, подложив под головы кофты, кто просто так. Историк нашел себе место в незанятом углу и улегся, постелив себе свой потрепанный после всего пиджак. Мне спать совершенно не хотелось. Я огляделась и присела на стул гардеробщицы. У нее здесь стоял стол, на котором валялся всякий хлам, но были и бумаги. Именно они привлекли мое внимание, и я, протянув руку, вытащила из стопки одну. Это был какой-то документ, с одной стороны чистый. Перевернув буквально все на столе, я обнаружила ручку и начала писать.

Чем это было? Посланием? Дневником? Я не знала. Просто вдруг откуда-то появилась потребность немедленно изложить все произошедшее на бумагу. И пусть это совсем не было художественной литературой – никто не требовал поэтичности, да и художественного в случившемся не было. Нужно было записать, как будто назавтра я забуду все и начну жизнь заново – на самом деле, это было бессознательной надеждой каждого, находящегося здесь.

Я зевнула и посмотрела на написанное. Буквы к концу стали неровными, и вся бумага начала расплываться перед глазами. «Надо бы найти себе место для сна» – подумала я, занося руку, чтобы написать последнее предложение, но веки сами собой закрылись, и я, упав головой на стол, тут же заснула.

…Сон был беспокойным, в нем снова разрывались снаряды, и уже я буквально тащила на себе Березова, а он упирался, бормоча что-то непонятное и прибывая в полубессознательном состоянии. В конце концов, на нас упала стена, и я проснулась от того, что раненую руку свело болью. В абсолютной темноте мне таки удалось найти себе место на полу, и я, чувствуя, как по щекам текут слезы, свернулась калачиком и снова забылась. Но всю ночь, даже во сне, меня преследовало ощущение, что за мной кто-то внимательно и неотрывно наблюдает.

Глава 3

Я не открывала глаз, хотя и проснулась. Да, я надеялась, что все произошедшее – просто слишком реалистичный кошмар. И пусть я знала, что точно могу отличить сон от реальности, хотелось верить в эту безумную идею. Конечно, боль во всем теле и то, что я лежала на жестком холодном полу, уже почти разбили надежду, но я не хотела принимать то, что случилось.

Голод. Вот что я испытывала в первую очередь – дикий голод. И я была уверена, что не одна. Откуда-то слева донеслось урчание живота и следующий за этим болезненный вздох. Помня о том, что чем быстрее мы разберем завал, тем быстрее можно будет достать еду, я открыла глаза, сразу же садясь и обводя глазами подвал в поисках Березова. Все еще спали, но пиджак историка аккуратно висел на стуле гардеробщицы, а его самого след простыл.

Я встала, разминая затекшие и ноющие мышцы, и пошла к коридору, переступая через спящих. Оттуда уже доносился стук камней, и я ускорила шаг.

– Доброе утро, – обернулся Березов, когда я подошла. Он был бледный и серьезный – совершенно не удивительно…

– Утро, – кивнула я. Голос был хриплым после сна. – Вы рано…

– Кушать хочется, – односложно ответил мужчина. – Можешь придержать вот это, пока я сдвигаю тут?

Просвета было уже почти достаточно, чтобы я могла пролезть наружу. Я сделала, как меня просили, и с каждым новым отодвинутым камнем проход становился все больше.

– Ты правда хочешь туда? – не прекращая работу, спросил Березов.

Я вздохнула:

– Рано или поздно нам всем придется выйти на поверхность. Мы же не можем сидеть тут вечно.

– Там опасно.

– И? – я опустила кирпич на пол, тут же кладя вокруг и на него еще несколько, тем самым создавая опору. – Нам повезло выжить один раз. Повезет второй – случайность станет закономерностью.

– Я бы не был так уверен, – хмуро сказал историк.