В Рим и обратно

– Ну, эти точно не выглядят несчастными, – помолчав, улыбнулся он. – Спросить?.. Да, хотел. Нет, не то, не сейчас. Ты специально для них закуску захватила, что, знакома уже с этой гвардией?

Они уже шагали к выходу из парка, на опавшей листве платанов ярко горели кружевные пятна прорвавшихся сквозь кроны солнечных лучей. В Помпеях, спящих вечным сном, в когда-то легкомысленном городе, что стал памятником-напоминанием человеческой беспечности, не умеющей в лени и самолюбовании читать предупреждения небес. Вон он, вулкан-убийца! Его вершина, стёсанная взрывом двухтысячелетней давности, как холка зверя, что дремлет у кромки воды шумной столицы южной Италии. Города, где родилась песенка солдата о первой любви, что пел даже Муслим Магомаев.

– Бутерброды захватила, да…. Для них и для нас… – Маша наклонила голову и стала серьёзнее. – Но спросить ты хотел о другом. Давай договоримся на будущее – не стесняйся и не держи в себе вопросы, для этого я сейчас здесь. Попробую ответить. Всё, что с нами происходит, бесценно. Те, кто погибли, завещали нам помнить об этом. Самое ценное, что есть у человека, это время его жизни.

– А если человек остался один, и жизнь ему не мила?

– Так не бывает. Или бывает на короткое время, пока он не очнётся.

– Но ведь предают самые близкие!.. – в его горле появился комок.

– Близкие не предают, – снова сверкнули строгие глаза цвета осеннего моря, – потому, что близкие – не те, с кем садятся за один стол или ложатся в одну постель. Близкие – те, кто тебя любит как самого себя. Хочешь жить в мире с самим собой, с миром в душе и согласии с окружающим миром – в себе самом найди силу отринуть лень, привычку и условности. Решись вернуть их, близких, издалека. И пошли подальше ближний круг лицемеров.

– Ты как контрастный душ – то ангел, то каратель… Тебя послушаешь – можно разрушить жизнь под корень.

– То, что ты называешь жизнью – тот самый гипсовый слепок, каким в Помпеях пустоту залили. Внутри склепа – только призрак. Тех, о ком ты думаешь, нет ни здесь, ни там. А всё, что нажито непосильным трудом… В мёртвом городе на улице сидит мёртвый человек и держит мёртвой хваткой горшок с деньгами, что никому не принесут счастья. И даже в витрине музея они – всего лишь безобразные черепки. Ты же видел всё это сейчас там!.. Ты создал себе иллюзию миропорядка и вцепился в неё. Очнись же, услышь то, о чём тебя предупредили Помпеи! Спасай свою жизнь. Себя, а не горшок. Там, на твоём горизонте, уже дымится Везувий. Пора принимать решение.

Две упитанные тётушки, стараясь не отстать от гида, на ходу в ладони пересчитывали бумажки и монеты, набирая их на новый билет – в затянутый парусиной павильон с мультимедийной выставкой экспонатов «секретного кабинета» Национального археологического музея в Неаполе. Экспозиция с выездом на место, где артефакты были обнаружены во время раскопок, была, очевидно, организована для дополнительного сбора денег. А новейшая мода на 3D и голограммы позволила не вывозить самые ценные предметы: крупно и выпукло их изображения крутились на специальных экранах. Фавны явно с натугой держали обеими руками напряжённые члены больше собственного роста, нимфы изгибались дугой, подставляя алчущим свои сокровища – путь первобытного вожделения. Когда-то давно неаполитанский монарх, придя с семейством посмотреть на извлечённые из-под спуда древности, пришёл в такой ужас, что повелел их запереть в специальное помещение. Как же можно! Такой вызов общественной нравственности, ушат помоев и подрыв устоев, обвал благопристойности и дурной пример юности, если не сказать хуже – бунт, оргия, мятеж и срам!.. После королевской истерики пускали туда «приобщиться к запретному знанию» лишь особ мужского пола после длительных согласований. Лишь с началом нового тысячелетия музей открыл двери для всех желающих, но, разумеется, со строгим соблюдением возрастного ценза. Теперь – новый поворот. Нега декора античного заведения плотских утех приехала практически на прежнее место прописки. Только в виде огромных объёмных, раздутых до гигантизма изображений. Вот посмотришь на такое орудие производства детей, красно-багровое, налитое бешеной энергией, да ещё размером с водосточную трубу, культурный шок обеспечен… А если ещё ночью приснится?

К кассе «выездного секретного кабинета» с материальной историей для взрослых глаз стояла небольшая очередь. Как же, быть в Помпеях и не посетить? Стыд и позор на всю деревню, в трудовом коллективе засмеют. И не важно, что пластмассовыми копиями античных бронзовых пенисов из музейной экспозиции уставлены все сувенирные прилавки от Неаполя до Пизы. И плевать, что гобеленовую сумку с машинной вышивкой сценки, что срисована со стены древнеримского борделя-лупанария, можно приобрести у мигранта из Сомали на добрую память прямо на соседней железнодорожной платформе. Туризм есть спорт. Поэтому в задачу двух дам сегодня и сейчас входит сделать фото на фоне чего-нибудь такого прямо в музее. Чего бы это ни стоило. Азарт – сильный наркотик. А Везувий пусть для умников дымит.

Шерп вопросительно посмотрела на притихшего клиента.

– Поехали домой, – произнёс он. – В смысле, в Рим.

Подъехала опрятная итальянская электричка. Усевшись снова рядом со своей спутницей, он покопался в кармане и извлёк конфету. Протянул ей.

– Надо же, – неожиданно радостно и светло улыбнулась она, – Мишка косолапый. Откуда ты это выудил, наколдовал, что ли?

– Нет, – он пожал плечами, – случайно. Задабриваю тебя. Ты строгая по долгу службы такая или это тоже… Как это? Защитная реакция.

– Отхлестала, да? Ну, прости, не рассчитала немного. Просто, когда у человека находится тысяча бытовых причин, чтобы мужественно и стойко с закрытыми глазами топать в пропасть, приходится хватать его за шиворот, – она развернула фантик, облизнулась, посмотрела на него с озорной искоркой и отправила шоколадную конфету в рот, прожевала. – Строгость, говоришь? Знаешь, я ведь тоже живой человек. Когда становится трудно… В медицине есть такой приём терапевтический для снятия боли – блокада называется. В хоккейном матче травмы так замораживают на время. Больное место как бы ничего не чувствует. Я себе делаю такую моральную блокаду. И каменею. Внешне становлюсь строже, да, наверное. Но могу продолжать работу.

– Так для тебя это только работа или что-то ещё? Призвание…

– Призвание? – она подняла брови, – не знаю. Может быть. Или способ выжить. На моей работе прежней мне за месяц платили меньше того, что я получаю за командировку на неделю без усложнённого сценария.

– У меня – усложнённый по определению? Не отвечай. Ведь ты обо мне читала досье, надо думать… Я догадался, что ты сейчас неправду сказала. Прости, это часть моей профессии. Режиссёр. Верю – не верю… Начала одно, после чуток вбок свернула. Выжить… Не в смысле денег, правильно?

– Правильно, что тут вилять? – неожиданно непринуждённо сказала шерп. – Помнишь… Эй, кто-нибудь. Приди, нарушь. Чужих людей соединённость и разобщённость близких душ[14 - Евгений Евтушенко, «Со мною вот что происходит».]. Это к нашему разговору. Редко, но бывает… Когда мне выпадает общаться с людьми одной породы со мной, это везение. Поскольку получается не вправление мозгов только им, а улица с двусторонним движением. Помочь им – значит помочь и себе в чём-то разобраться. Идёт постоянный обмен – как между рекой и морем. От вас я набираюсь опыта и нащупываю ответы на вопросы, которые задаю сама себе.

– Хотел спросить тебя ещё об одиночестве… Можно?

– Нет, дорогой мой пациент, – она покачала головой, почти ласково коснулась его руки, – всё хорошо в меру. Пилюли надо усваивать строго по расписанию. Ты видел этих девушек, с горстью евро у кабинета эротики? Вот кому не страшно эмоциональное выгорание. А у нас с тобой антракт.

Глава 3

Четвёртый гарибальдиец

В скоростном поезде, летящем на север от Везувия в вечный город, она уютно угнездилась в кресле у окна и довольно быстро задремала с открытым ртом, забавно посапывая. Зеленоватые крыши соборов, бежевый песчаник стен, уютные сенные сараи и пасущиеся у телег лошади. Современный трактор, фырча, тащит за собой прицеп со впечатляющим урожаем тыквы. Целый час кряду, глядя на эту пастораль, он думал, что за полдня, кажется, прожил и получил пищи для размышлений больше, чем за целый прошлый год работы над фильмом, который выломал его из привычной жизни. То есть существования в привычных правилах и ограничениях, что удивительная женщина Маша назвала гипсовым слепком. И ему на память тоже пришли стихи. Строки, которые он в полудрёме слышал, погружаясь в дрёму под мягкое покачивание вагона. Строки, произнесённые тихим голосом автора этих строк. Однажды услышанные. Они в его грёзе повторялись вновь и вновь, переплетаясь и танцуя в обнимку с другой мыслью, что уже не давала ему покоя… Всё-таки где-то он её видел. Её, Машу… Кажется, её звали иначе, звонче и краше. Слышал, видел!.. Видел. Это движение руки, когда она перехватывает алым бархатом простенькой резинки белокурый хвостик волос, эту улыбку. Разве что, во сне он слышал, как хрустальный колокольчик её смеха замолкает, а стальная воля взрослой женщины выкатывает вперёд гаубицу спокойного и беспощадного тона… «Ты так похожа на Ларису Удовиченко!». Когда, кому он это говорил? Это было лишь однажды в его жизни. Но память вероломно насмехалась, задёргивая плотную кулису. Не время тебе туда. Не время.

«Есть мистика. Есть вера. Есть Господь.
Есть разница меж них. И есть единство.
Одним вредит, других спасает плоть.
Неверье – слепота. А чаще – свинство.
Бог смотрит вниз. А люди смотрят вверх.
Однако, интерес у всех различен.
Бог органичен. Да. А человек?
А человек, должно быть, ограничен».[15 - Иосиф Бродский.]

Надо же… Очередь на выставку фаллосов и обычной порнографии. И в группах немецких туристов, английских эстетов, следующих путём Байрона, и путешественниц отечественного разлива, очевидный ажиотаж. Быть и там не побывать? Стыдно… Стадное чувство в классическом исполнении. Вазы с античной порнографией в Помпеях или Ван Гог в Амстердаме: им всё равно, становятся в очередь. Надо быть как все, не хуже, чем у других. Массовый культурный продукт эти травоядные сжуют так же, как любую пропаганду. Сказать – мне противно, я не хочу? Для этого надо иметь смелость бросить вызов бодливому дремотному обществу, а если хватит сил – ещё и увлечь их за собой, наступив на экономические интересы гида или любого прежнего пастыря. А не будет ли им, этим толстухам, стыдно перед мужьями, отцами и сыновьями рассказывать о том, где они провели два часа после выполнения основной прогулочной программы между сакральных руин города Помпеи? Впрочем, стыд, наверное, дело сугубо индивидуальное. Если грипп не даёт поднять головы, стыдно просить старика-отца принести молока и хлеба, ведь ему для этого придётся тащиться через весь город. Стыдно и горько до слёз, но ведь больше попросить некого… Одиночество – самый страшный враг для любого человека. А ему, здоровому и умному мужику в расцвете сил, не стыдно ли жалеть себя из-за того, что свора богатых бездельников узнала в его фильме своё уродливое отражение и зашлась в злобном трусливом лае? Не стыдно ли надевать тёмные очки из опасения, что простые русские бабы узнают его на улице Рима, начнут благодарить за его творчество и с горячим восторгом просить вместе сфотографироваться? Ведь это его зритель. Не его уже давно не благоверная супруга. А зритель, для кого он работает. Стыдно. Слюнтяй, тряпка… Может быть, ещё покаяться перед клубом паразитов, называющих себя посвящёнными в высокий эстетизм? Да ни за что. И не он ли сам виноват в том, что простые русские бабы остались стоять в очереди за фаллосами в 3D, а не взяли стоячие места на оперу Аида в декорациях терм Каракаллы. Хорош, защитник культуры нации. Расклеился, как брошенная кокотка, да ещё и няньку себе нанял, сопли утирать. Хватит. Запой окончен. Лейтенант Беспалов, подъём, выходи строиться! Равнение на середину.

Условия контракта предусматривают возможность корректировки ряда услуг шерпа в любой момент. На тот случай, если клиент пришёл в себя, ему просто требуется гид-переводчик, а не собеседник-психолог. Консультант в Follow me объяснил ему, что такое бывает нередко. Тогда режим программы меняется с усложнённого на стандартный, с его депозита списывают меньше средств. Хотя сами шерпы не в убытке. Гонорары меньше на сущую мелочь, зато нервы и силы целее. Но он ничего менять не станет. Маша. В ней дело.

На чём мы с ней остановились? Права ведь. Чем была его заполненная софитами, дизайнерскими диванами и фарфоровыми улыбками жизнь? Она права, это гипсовый слепок пустоты, внутри которой умерло всё живое. Или не жило никогда? Нет, всё-таки было светлое, яркое, свежее. Давно. Очень.

Вот об этом и хочется поговорить. И не только об этом. С ней.

Рим, площадь Пятисот перед вокзалом Термини, 16.27

Перекрёсток широкой Via Marsala возле главного вокзала итальянской столицы переходила ширококостная дама с кривоватыми ногами под серой юбкой чуть ниже разбитых артритом колен. Автомобили, проезжая на свой законный зелёный свет, притормаживали, уважительно уступая ей дорогу: на обмотанной синей шалью голове крестьянки громоздился огромный тюк. Не обращая внимания на свист полицейского, она неторопливо с достоинством завершила форсирование автомобильной реки и направилась к платформам поездов поперёк через скверик, так же спокойная и безучастная к толкотне и подозрительным типам возле переполненных урн. Солнечный погожий день постепенно гас на черепичных крышах соборов, весело играл в отражениях коралловых лучей в стекле окон. Где-то в вышине покрикивали чайки.

Выходя из скоростного поезда, шерп вежливо улыбнулась Сергею в ответ на протянутую им руку, позволила ему помочь себе выйти, потом, уже на платформе, притормозила и сощурила глаза, присматриваясь к оранжевым указателям выходов и направлений. Подняла указательный палец.

– Нам туда, синьор… Ты хотя бы выспался после перелёта? Голодный?

– Может быть, возьмём такси до ресторана… – неуверенно сказал он.

– Обойдёшься, барин! Покажу, что жить можно и вне твоих привычек.

Вот, даёт… Она что, мысли читать умеет? Чем дальше, тем интереснее.

– Basta, Andrea! Lasciami in pace, vado io…[16 - Хватит, Андрей! Оставь меня в покое, сама пойду (итал.)]

Мятые субъекты в привокзальном сквере, умываясь у колонок, с заметным удивлением сторонились, пропуская её, уверенно шагающую к автобусам. Рюкзак за плечом, тонкая кожаная куртка, обтягивающие джинсы. Серая бейсболка, пережившая дождь и солнцепёк. Девчонку, похоже, прямо с поезда выловил старший брат и конвоирует, а она его присутствием, явно тяготится, просто искрится от раздражения, вон, как глазищами сверкает. Пивную банку поддала ногой. Не хватало нам ещё их скандала тут, в нашем скверике. Полиции только повод, разбираться не будут. Скорее бы уж ушла эта парочка, от греха подальше, со своими разборками…

– Приятного путешествия с пролетариатом! – она подмигнула своему «старшему брату», устроившись на высоком сидении в автобусе номер сорок, что быстро заполнился простым римским людом, возвращающимся с работы по своим делам. Галдёж, запахи подгоревшего теста и отработавших смену мужских рубашек. Темнокожие подростки с закрытыми глазами качались в такт только им слышной мелодии из наушников, а похожие на паклю синие и фиолетовые косы вечерним ветерком сдувало им на лоснящиеся лица. Вопль какого-то пассажира с передней площадки на мгновение привлёк внимание всего автобуса, но пассажиры прислушались и успокоились, хотя источник возмущения продолжил заполнять своим голосом всё кругом. Речь шла о замене защитника на поле, о чём темпераментный римлянин узнал от приятеля по телефону. Футбол – это святое. Как мама, погода и роды жены.

– А куда мы едем, чичероне? – аккуратно, на ушко спросил Сергей.

– Справился, стало быть, с приступом брезгливости? – засмеялась шерп и ответила ему тем же заговорщицким тоном, – угостишь меня мороженым? Самым вкусным в Европе… По два с половиной евро за шарик. А я в награду расскажу тебе одну притчу и одну историю из жизни. Хочешь?

– Договорились. Только при условии, что ты съешь четыре шарика.

– Коварный! И заболею ангиной, чтобы меня сняли с пробега, и тебя не ругали больше, а только хвалили и поощряли твои капризы, синьор помидор? Не дождёшься. Так вот, слушай. Сначала история из жизни. Поучительная. Одна моя знакомая журналистка записала в друзья в социальной сети некоего известного общественного деятеля из Иерусалима. Наяву его она никогда не видела, израильской тематикой по работе не занималась, еврейской крови в её жилах не было ни капли. Однако его выступления в поддержку России и взвешенный анализ некоторых международных проблем ей импонировали. Проще говоря, его посты было интересно читать! Что такого? Но буквально на следующий день её из друзей удалил коллега, собственный корреспондент её телерадиокомпании в Тель-Авиве, с кем ещё на родной земле был съеден вместе пуд соли. Чуть погодя – знакомый театральный режиссёр, чей театр и сценические постановки она многократно поддерживала положительными отзывами. И тому, и другому в личных сообщениях она задала вопрос, мол, ребята, что случилось? Ответа не дождалась. Спустя некоторое время в той же социальной сети она получила приглашение на лекцию этого деятеля из Иерусалима и крепко задумалась – идти или нет, коль скоро интерес к нему рвёт более устоявшиеся связи. Как ты думаешь, что было дальше?

– Даже представления не имею… На её месте я бы посоветовался.