Ночное дежурство

– Что ты… – он запинается. – Что я сделал…

– Ты же знаешь, что нам запрещено обсуждать покупателей вслух.

Слейтер был бы вне себя от радости, если бы узнал, что навлек на свою жертву лишние неприятности. Пока Уилф стискивает зубы и со всей силы прижимает язык к небу, чтобы не вырвались наружу слова, от которых, кажется, пухнет голова, Найджел продолжает:

– Тебе не слишком трудно работать с компьютером?

– Все нормально. Все будет нормально. Я в порядке.

Похоже, каждое новое утверждение вселяет в Найджела все больше сомнений. Он не торопится отойти, и Уилфу уже кажется, что ему просто очень не хочется подниматься наверх. Наконец он отходит, оставив Уилфа за прилавком одного, но не сразу отправляется в комнату для персонала. Уилфу предоставляется возможность доказать, что он умеет пользоваться компьютером – когда за ним никто не наблюдает. Подойдет любая тема: старые добрые времена, раз уж Слейтер упомянул их.

Он печатает первую букву, когда из недр экрана на поверхность как будто просачивается тусклое свечение. Должно быть, отблеск фар, потому что на экран падает тень кого-то по другую сторону витринного стекла. Размытый серый силуэт исчезает, когда его голова, раздуваясь все больше, переползает вниз экрана. Контур настолько расплывчатый, что Уилфу представляется неприятная картина, как этот некто в лепешку расплющивается о витрину. Он разворачивается, но за грязным стеклом никого, только машина отъезжает, оставляя на мокром асфальте кровавый след стоп-сигналов. Может быть, какое-нибудь деревце из тех трех на фоне тумана, затянувшего уже половину всего асфальта, как-то умудрилось вытянуть мутную тень на добрую сотню ярдов и попасть на экран? Сейчас экран пуст, если не считать одинокой буквы С, которую Уилф усадил на полочку в окне поиска.

Слова, труд, алфавит, разве, если бы, едва… Пусть смысл тут сомнительный, неважно – никто не слышит, как он бормочет все это себе под нос. Его волнуют только буквы на экране, которые должны стоять в правильном порядке. Сможет ли он напечатать их, не подбирая для каждой свое слово? Сможет, и даже не раз. От облегчения Уилф стучит себя по лбу, когда Грэг бодрым шагом подходит, чтобы встать рядом с ним за прилавком.

Грэг оглядывает экран, пощипывая двумя пальцами свою рыжеватую бородку.

– Ты закончил? – кажется, он чувствует, что здесь скрывается нечто большее, чем он видит.

– Просто проверял кое-что. Компьютер в твоем полном распоряжении.

– Это ты не для покупателя искал.

– Так, ничего конкретного.

– Можно и без этого. – Взгляд Грэга лишь намекает, что это вопрос, но затем он удаляет слова из окна поиска. – Значит, ты сейчас на перерыв, да? – произносит он с еще большей уверенностью. – Мы же не хотим, чтобы следующий отправился отдыхать с опозданием.

Должно быть, мечтает стать менеджером – он частенько говорит подобным тоном.

– На случай, если кому-то понадоблюсь, я пошел во «Фруго», – отвечает Уилф.

Перед выходом из дома он так торопился дочитать второй за эту неделю роман, что забыл взять с собой обед из холодильника. И он спешно выходит из «Текстов», отмечая про себя, что туман подполз еще ближе. Возвращаться за пальто – только даром тратить время. Он покрепче обнимает себя за плечи и размашисто шагает мимо «Веселых каникул», и туман расступается, пятясь в осенний день и оставляя по себе улиточный след на тротуаре, который Вуди называет пешеходной дорожкой. Расплывшиеся белые огни блуждают в мутном свете – несомненно, фары автомобилей, которые движутся совершенно беззвучно. Прожектора над головой похожи на вытянутые поганки, утратившие очертания под слоем светящейся плесени. Туман неспешно клубится перед освещенными коробками магазинов, пачкая их витрины, и оседает на окнах припаркованных машин па?ром гигантского выдоха. На фасадах пустующих зданий фигуры, составленные из раскрашенных костей – граффити в окружении каракулей, из которых с трудом складываются слова, если складываются вообще. Уилф торопливо проходит мимо них, скрываясь в супермаркете «Фруго».

Стены и потолок в супермаркете бесцветные, расплывшиеся в тумане прожектора. Невнятная приглушенная музыка растекается в воздухе, а молчаливые работники в белых проходах между полками выгружают содержимое коробок. Уилф берет пластмассовую корзинку цвета мха, идет в крошечный отдел с готовой едой, а потом несет к ближайшей кассе коробочку с суши. Девушка на кассе, одетая в комбинезон, похожий на униформу дантиста, с опущенными под тяжестью туши на ресницах веками, почти не глядит на него, даже когда отдает ему суши, уложенные в тонюсенький шуршащий пакет. Пакет стучит по груди, когда он, обхватив себя руками за плечи, подходит к автоматическим дверям. Мгновение кажется, что стеклянные створки не успеют разомкнуться вовремя, но в следующий миг Уилфа обнимает уже туман.

Самый короткий путь обратно – через парковку. Туман волнами уплывает назад, когда Уилф трусцой бежит по асфальту. Отсюда мгла кажется более плотной, она наводит его на мысль о требухе, о толстом куске беловатой плоти, ползущей, чтобы выставить напоказ свои просмоленные кости. На самом деле не кости, а молодые деревца, составляющие компанию друг другу на полоске травы, которая оживляет голое черное пространство. Уже скоро только эти деревца останутся его единственными спутниками, потому что все магазины потонули в тумане. Уилф чувствует, как он касается его лица, похожий на нити ледяной паутины, натянутой между голыми ветвями деревьев, куда он собирается шагнуть. Когда он потирает лицо свободной рукой, пакет из супермаркета шуршит на уровне груди. Уилф ступает на траву, усеянную палыми листьями, одной ногой, затем другой. В тот миг, когда его вес целиком переносится с асфальта на газон, челюсти смыкаются на его теле.

Ощущение такое, словно задернутый завесой тумана ландшафт пошел складками, чтобы схватить его. Липкие холодные губы охватывают его лодыжки и утягивают вниз. Туман возвышается над ним стеной, и (в его воображении) заглушает все крики о помощи, пока гигантский рот засасывает его. Затем Уилф кое-как выбирается из грязи и слышит, как она причмокивает, когда он вываливается обратно на асфальт. Это была просто грязь, а он, поддавшись непростительной глупости, едва не заорал, но почему там было так глубоко? Не только ботинки, но даже носки и отвороты на брюках почернели от грязи. Уилф тяжело шагает через туман, пока тот не расступается перед книжным магазином.

Уилф топает ногами на коврике «Читай дальше!», когда к ближайшему концу прилавка подходит Грэг.

– Господи, во что это ты вляпался?

– Просто возвращался из похода… – Уилфу кажется, он увяз в собственной глупости, пока не удается выудить нужное слово, – за провизией.

– А такое впечатление, что бродил по полям. Думаю, тебе не стоит расхаживать по магазину в таком виде, правда?

Уилф раскрывает рот раньше, чем успевает придумать вежливый ответ, или хотя бы спокойный, но ему удается выговорить только:

– Я и не собирался. – Он стирает большую часть грязи с ботинок пакетом из супермаркета и отдает его Грэгу. – Не положишь в мусорную корзину, пока я попытаюсь метнуться наверх, чтобы меня не попросили на выход?

Когда он с трудом пересекает торговый зал, его левый ботинок то и дело издает звуки, слишком похожие на то музыкальное сопровождение, какое он всегда старается подавить, посещая общественные туалеты. Правой ногой он ступает только на пятку, поддернув штанину, чтобы промокший отворот брюк не лип к лодыжке, и потому не удивительно, что Грэг внимательно наблюдает за его продвижением, а двое маленьких детей хихикают, глядя на него. Отворот брюк прилипает к ноге, когда он показывает пластине на стене свой электронный пропуск. Даже скрывшись за дверью, он все равно чувствует себя совершенным дураком, за которым по-прежнему наблюдают. Поднявшись наверх, он отклеивает от ноги штанину и кладет суши на стол в комнате для персонала, прежде чем направиться в то место, которое некоторые работники, вторя Вуди, называют теперь мужской уборной.

Лампа включается, подрагивая и издавая неровное жужжание. Кто вообще следит за состоянием этого помещения? Скомканная бумага в грязных разводах разбросана по всему полу, ею же забита раковина. Уилф поднимает все это бумажными полотенцами, чтобы смыть в унитаз; остаток рулона уходит, чтобы оттереть грязь с одежды. Его то и дело пронизывает абсурдное ощущение, что, когда он в следующий раз поднимет голову, в зеркале вместе с ним отразится кто-то еще. Но, естественно, у него за спиной только зеленоватая стена, такая же безликая, как туман. Избавившись от грязи, насколько это возможно, Уилф усаживается за столом в комнате для персонала в обществе старинного друга, «Войны и мира».

Он наслаждается первым предложением и первым кусочком японской еды, когда из кабинета менеджеров доносятся голоса.

– Забыла сказать, я тут кое-что высидела для тебя, Джил, – произносит Конни.

– Очень расплющилось?

– Было бы смешнее, если бы обошлась без «очень».

– Извини. Как же я не подумала. Так оно расплющилось?

– Во второй раз уже не так смешно. Я достала фотографии твоего писателя, так что, если составишь рекламный текст до конца дня, будет просто отлично. Заставь попотеть свое воображение.

– В последнее время оно только этим и занимается.

– Ты ведь хотела что-то мне сказать?

– Не так чтобы хотела. Давай лучше не будем.

– Нет, давай уж будем. Послушай, Джил, если б я знала, что ты была замужем за Джефом…

– Он ничего для меня не значит, поэтому не принимай в расчет мои чувства.

– Это очень… прошу прощения, что?

– Я хотела сказать, что вот моя дочь – совсем другое дело.

– А она часто собирается бывать в магазине?

– Скорее всего, не очень. И еще реже, если ей запретят.

– Уверена, об этом речи не идет. Можем мы просто попробовать оставлять свои домашние заботы дома? В этом и заключается профессионализм. Что не так?

– Я не сразу поняла, что ты имеешь в виду.

– Теперь поняла? Отлично. Вот тебе Броуди Оутс. Я освобожу для тебя витрину. Приведи к нам столько покупателей, сколько сможешь.

– Не знаю, Конни, смогу ли добиться таких же успехов, как ты.

Повисает молчание, и Уилф представляет себе, как обе женщины делают вид, что понятия не имеют, на что намекает Джил. Он уже собирается как-нибудь заявить о своем присутствии, когда Джил открывает дверь. Они с Конни смотрят на него во все глаза, словно он подслушивал, а он действительно подслушивал. Он набивает рот суши и пытается спрятаться за книгой.

«Eh bien, mon prince…» Он так и буксует на этом предложении, пока обе женщины испепеляют его взглядом, и даже когда дверь закрывается и Джил уходит, вколачивая каблуки в ступеньки, он так и барахтается в словах. Он знает, что в наполеоновские времена французский был вторым языком русской аристократии и Толстой показывает это в романе, только это знание никак ему не помогает. Он напоминает себе, какая это радость – уметь прочесть любую книгу, иногда даже целую за один день, но воспоминания никак не помогают совладать с ощущениями: как будто серость, сотканная из тумана и паутины, окутала его разум. Эбиен, мон принцип… Э, бин… Блин… Бессмысленная бессмыслица… Неужели это Слейтер с ним сделал? Обвинять старого врага – впустую тратить время, когда ему необходимо сосредоточиться. Уилф запихивает кусочек суши в пересохший рот и с трудом проглатывает, глядя на часы: судя по ним, он читает первую строчку уже несколько минут. Может, получится погрузиться в книгу через сюжет? Любовные романы, дуэль, светская жизнь, охота, сражения, но главное – люди? Когда он возвращается к списку действующих лиц в начале книги, имена с тем же успехом могли бы быть кусками грязи.

Безухов, Ростов, Болконский, Курагин… Как будто согласные скрежещут друг о друга – родной язык словно пытается нащупать себя, но никак не может удержать. Уилф понимает, что все это игры его разума, но от этого только хуже. Когда он возвращается к первому абзацу, имена словно теряют форму, забивая голову ломтями какой-то субстанции, слишком примитивной, чтобы иметь хоть какой-то смысл. Может, это потому, что он не может прочесть больше одной фразы зараз и так долго зависает над каждой, что ее смысл ускользает от понимания к тому времени, когда он добирается до конца предложения? Абзац меньше восьми строк, но он так и не успевает дочитать его, когда выскребает из пластикового контейнера последние кусочки. Когда его взгляд с трудом перемещается к первым словам, над головой звучит голос Грэга, приглушенный, но всепроникающий.