Третье место. Кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места «тусовок» как фундамент сообщества

Чтобы город и его окрестности могли предложить богатые и разнообразные возможности общения, что и является их главным соблазном и потенциалом, должна существовать нейтральная территория, на которой люди могут собираться. Должны быть места, куда индивиды могут приходить и откуда они могут уходить по своему желанию; где никто не обязан играть роль хозяина и где все чувствуют себя уютно и как дома. Если по соседству нет нейтральной территории, общение вне дома беднеет. Многие, а возможно, и большинство соседей никогда не встретятся, не говоря уже о том, чтобы завязать отношения, поскольку для этого нет места. Там, где нейтральная территория доступна, она позволяет развиваться намного более неформальным и близким отношениям, чем в чьем-либо частном доме.

Социальные реформаторы – как правило, а уж планировщики – почти всегда пренебрегают важностью нейтральной территории и теми видами отношений, взаимодействий и занятий, которые на ней происходят. Реформаторам никогда не нравилось видеть людей, тусующихся на углу улицы, у магазинных прилавков, на крылечке, у баров, магазинов со сладостями или в других публичных зонах. Они считают праздношатание досадным явлением и предполагают, что, если бы у людей были лучшие частные территории, они бы не тратили время зря в публичных местах. Это то же самое, отмечает Джекобс, что утверждать, будто мужчины не появлялись бы в ресторанах, будь у них жены, которые готовили бы дома[42 - Там же.]. Ресторанный стол и кофейный прилавок сводят людей вместе в близкой и личной манере общения – людей, которые не могут так пообщаться в другой обстановке. Оба места (кофейня на углу и ресторан) публичны и нейтральны, и оба они важны для единства районов, городов, обществ.

Если бы мы ценили братство так же сильно, как независимость, а демократию – так же сильно, как свободу предпринимательства, то наши правила зонирования не насаждали бы социальной изоляции, которая преследует современные районы, а требовали бы устройства какого-то места для публичного общения через каждые один-два квартала. Когда-нибудь мы заново откроем для себя мудрость Джеймса Оглторпа, который спроектировал город Саванну таким образом, что горожане расселялись близко к местам общественных собраний. И результат такого планирования был настолько убедительным, что генерал Шерман, идя «маршем к морю» и разрушая все на своем пути, Саванну пощадил[43 - Джеймс Оглторп (1696–1785) – британский генерал, филантроп и социальный реформатор, основатель колонии в штате Джорджия со столицей в Саванне. «Марш к морю» в ноябре – декабре 1864 г. армии У. Шермана (войска Севера) в ходе Гражданской войны в США завершился взятием Саванны, крупнейшего порта в штате Джорджия. – Прим. пер.].

Третье место – это уравнитель

«Уравнители» («левеллеры») – так называли крайне левую партию, которая появилась во время Карла I и исчезла вскоре после прихода к власти Кромвеля. Целью партии был запрет всех различий в положении или чине, которые существовали среди людей. К середине XVII в. понятие стало применяться в Англии намного шире, указывая на все, «что уравнивает людей»[44 - Oxford Dictionary of English, определение существительного № 2 (на данный момент – № 1.– Прим. пер.).]. Например, открывшиеся незадолго до этого кофейни – одно из проявлений беспрецедентной демократичности в английской среде – повсеместно называли левеллерами, как и людей, которые их посещали и наслаждались новым типом общения, ставшего возможным при разложении старого феодального порядка.

Первые кофейни, предшественницы знаменитых английских клубов, были вдохновляюще демократичными по составу и поведению их завсегдатаев. По свидетельству одного из наиболее красноречивых из них, «компания твоя [здесь] настолько же многоцветна, что и выбор напитков, ибо каждый здесь – Левеллер, его ранг и звание – он сам, без оглядки на степени или порядок, так что часто можно увидеть франтоватого Денди и воплощенную Справедливость, брюзжащего Ворчуна и степенного Гражданина, достойного Адвоката и странствующего Воришку, благочестивого Нонконформиста и лицемерного Шарлатана; смешанные вместе, они образуют Котел Дерзости»[45 - Allen R.J. (1967) The Clubs of Augustan London, Hamden, Conn.: Archon Books, 14.]. Достаточно неожиданно каждый стал членом новообретенной английской общности. Ее территорией была кофейня, которая предоставила в пользование нейтральную зону, в которой люди могли встречаться, невзирая на классы и звания, которые ранее их разделяли.

Место, которое является уравнителем, по своей природе объединяет людей. Оно доступно для разной публики и не устанавливает формальных критериев членства или исключения. Индивиды имеют склонность выбирать компаньонов, друзей и супругов из тех, кто к ним ближе всего по социальному положению. Однако третьи места служат для расширения этих контактов, тогда как формальные ассоциации имеют свойство сужать их и ограничивать. Третьи места противостоят тенденции к выборочному общению, будучи открытыми для всех и позволяя проявиться достоинствам людей независимо от статусных различий в данном обществе. В третьих местах важны обаяние и личностные качества человека безотносительно к его или ее успешности в жизни. В третьем месте люди могут найти удачную замену на вакансию в своем круге общения, приглашая туда тех, общение с кем вызывает у них искреннее удовольствие и восхищение и компенсирует наличие в нем тех, кто менее предпочтителен, однако по воле судьбы оказался коллегой, а то и членом семьи.

Более того, место, которое является уравнителем, также позволяет индивиду узнать своих коллег в других и более разнообразных качествах, чем это возможно на рабочем месте. Большая часть человеческих отношений оказывается связанной с какой-то объективной целью. Эта цель «предписывает им роли», как говорят социологи, и хотя роли, которые мы исполняем, обеспечивают нас долгосрочными матрицами человеческого взаимодействия, они же имеют тенденцию подчинять личность и изначально присущее человеку удовольствие совместного пребывания с другими какой-либо внешней причине. Противоположность этому – то, что Георг Зиммель называет «чистой социальностью»[46 - Нем. Geselligkeit, в переводах на рус. яз. – «общество вообще», см.: Зиммель Г. (1996) «Общение», Избранное. Том 2. Созерцание жизни, М.: Юрист, 486–500. – Прим. пер.], – ситуация, когда люди собираются вместе, не имея абсолютно никакой другой причины, кроме как ощутить «удовольствие, легкость и жизнерадостность» от личного участия в чем-то вне контекста цели, долга или роли[47 - Зиммель Г. (1996) Общение, Избранное. Том 2. Созерцание жизни, М.: Юрист, 492.]. Зиммель утверждал, что эта уникальная ситуация дает максимально возможный демократический опыт, который может быть у людей, и позволяет им в большей степени быть собой, поскольку в таких ситуациях приветствуется, чтобы все сбрасывали свою социальную униформу и знаки отличия и открывали больше ту часть себя, которая скрывается за ними.

Как только индивид открывает двери третьего места, с ним обязательно должна произойти метаморфоза. Мирские статусные притязания должны быть «оставлены у входа», чтобы все находящиеся внутри были равны. Подчинение внешнего статуса, или уравнивание, которое превращает в равных владельца грузовика и его водителя, вознаграждается тем, что индивида принимают на более гуманных и менее изменчивых основаниях. Уравнивание – это радость и облегчение для обладателей низших и высших статусов во внешнем мире. Те, кто снаружи вызывает уважение и обращает на себя внимание одним весом своего положения, обнаруживают в третьем месте, что они востребованы, им раскрывают объятья, их принимают и их обществом наслаждаются там, где привычный статус ценится мало. Их принимают такими, какие они есть, на основаниях, не подчиняющихся превратностям политической и экономической жизни.

Подобным образом и те, кто невысоко стоит на социальной лестнице достижений или популярности, наслаждаются компанией; их принимают, заключают в объятия, и им радуются, несмотря на их провалы в карьере или на рынке. Индивид – не только то, на что указывает его или ее статус, и получить признание этого факта, разделяемое лицами вне узкого семейного круга, – действительно радость и облегчение. Это лучшее из всех болеутоляющих для смягчения раздражения от материальных лишений. Даже бедность жалит не так сильно, когда сообщества могут предложить обстановку и возможность для обездоленных быть принятыми как равные. Чистая социальность подпитывает и тех, кто более, и тех, кто менее успешен, и, во всяком случае, является комфортной для обеих групп. В отличие от соблюдения статусов в семье и царистского менталитета тех, кто контролирует корпорации, третье место признает и внедряет ценность «нисходящего» общения в приподнятой манере.

Мирской статус – это не единственное, что человек не должен привносить в общение в третьем месте. Личные проблемы и переживания также должны быть отставлены в сторону. Просто поскольку в такой обстановке окружающие выказывают отсутствие интереса к личным тревогам и страхам индивида, он сам может, по крайней мере на время, забыть о них, ссылаясь на благословенную ситуацию неуместности. Характер и настрой третьего места оптимистичны; оно поднимает дух. Цель встреч там – наслаждаться компанией других людей и получать наслаждение от новизны их характеров, а не погрязать в жалости по поводу их неудач.

Трансформации при переходе от мира светских забот в волшебство третьего места нередко отчетливо видны в человеке. Всего несколько часов может пройти между моментом, когда человек приплелся домой – нахмуренный, усталый, согбенный, – и его появлением с широкой улыбкой и гордой осанкой в любимом клубе или таверне. Ричард Уэст проследовал за одним из «красивых людей» Нью-Йорка от его лимузина на улице, вверх по лестнице и внутрь ресторана «21», наблюдая, как «к тому времени, как Марвин прошел через открытые двери и встал в лобби, его черты смягчились. Нахмуренность прошла, распирающая его важность “сдулась” и была оставлена за порогом. Он чувствовал, как с ним происходит былое чудесное превращение»[48 - West R. (1981) «The Power of 21», New York, 5 October, 33.].

В полных трагизма воспоминаниях Майкла Дели о молодом Питере Макпартленде («идеальном» сыне «идеальной» семьи), которого обвинили в убийстве отца, упоминается место – возможно, единственное место, в котором Макпартленд когда-либо находил облегчение от постоянной борьбы и соперничества, наполнявших его жизнь. По вечерам в понедельник он ходил с другом «к Руди» – в таверну для рабочего класса, – чтобы посмотреть «Футбол в понедельник вечером». «Это был Йель[49 - Имеется в виду престижный и дорогой Йельский университет. — Прим. ред.], ввалившийся в бар рабочего класса, – как сказал его друг. – Казалось, он наконец получал хоть какую-то свободу. Он считал, что это лучшее место в мире»[50 - Daly V. (1981) «Break Point», New York, 5 October, 45.]. Обычный побег от забот можно найти во многих формах, и сам по себе он не объясняет подобных превращений.

Беседа – основная деятельность

Нейтральная территория обеспечивает место, а уравнивание создает условия для основополагающей и постоянной деятельности третьих мест в разных уголках мира. Этой деятельностью является беседа. Ничто не определяет третье место более явно, чем хороший разговор – оживленный, сверкающий остроумием, яркий и увлекательный. Радость общения в третьих местах может поначалу проявляться улыбками и подмигиваниями, пожатием рук и похлопыванием по спине, но она сохраняется и поддерживается с помощью приносящего удовольствие и увлекательного разговора.

Сравнение культур со всей очевидностью показывает, что популярность разговора в обществе тесно связана с популярностью третьих мест. В 1970-х гг. экономист Тибор Скитовски представил статистические данные, которые подтверждали то, что другие наблюдали в отдельно взятых культурах[51 - Scitovsky T. (1976) The Joyless Economy, New York: Oxford University Press, Chapter II.]. Уровень посещения пабов в Англии или посещения кафе во Франции высок и соответствует явно выраженному пристрастию к оживленной беседе. Американские туристы, отмечает Скитовски, «обычно поражены и часто морально шокированы намного более расслабленным и легкомысленным отношением к жизни практически всех иностранцев, что выражается в огромном количестве пустых разговоров, в которые они вступают на променадах и парковых скамейках, в кафе, булочных, в лобби, дверных проемах и везде, где только могут собраться люди». И в пабах, и в кафе, продолжает Скитовски, «основным занятием большинства людей, очевидно, является общение, а не поглощение напитков».

Американские писатели часто не скрывают зависти к тем обществам, где разговор ценится выше, чем у нас [американцев], и обычно они признают связь между деятельностью и окружением. Эмерсон в своем сочинении о «Застольной беседе» обсуждал важность больших городов в репрезентации власти и гения нации[52 - Emerson R.W. (1968)Essays and Journals, New York: Doubleday, 158.]. Он описывал Париж, который доминировал так долго и в такой степени, что повлиял на всю Европу. После перечисления многих сфер жизни, в которых этот город стал «общественным центром мира», автор приходит к выводу, что его «высшей заслугой является то, что это город разговоров и кафе».

В популярном эссе об «американском состоянии» Ричард Гудвин пригласил читателей сравнить час пик в наших крупнейших городах с окончанием рабочего дня в Италии эпохи Возрождения: «Сейчас во Флоренции, где воздух стал красным от летнего заката, колокольни начинают звать к вечерне и работа на этот день завершена, все собираются в своих пьяццо. Ступеньки Санта-Мария-дель-Фьоре кишат людьми всех рангов и классов: ремесленники, купцы, учителя, художники, инженеры, поэты, ученые. Тысяча умов, тысяча споров: живое смешение вопросов, проблем, последних новостей, шуток; неистощимая игра языка и мысли, живое любопытство, изменчивый нрав тысячи душ, которые расщепят каждый объект дискуссии на бесконечность смыслов и значений, – все это проявляется, а затем исчезает. И в этом – удовольствие флорентийской публики»[53 - Goodwin R. (1974) «The American Condition», The New Yorker, 28 January, 36.].

В нашем обществе мнение о разговоре как деятельности обычно имеет две составляющие: мы не ценим его, и мы не отличаемся умением его вести. «Если у беседы нет ценности, – жаловался Вордсворт, – хорошую, оживленную беседу часто с презрением отвергают как говорение ради говорения»[54 - Wordsworth W. (1964) «The Art of Conversation», in Wordsworthian and Other Studies, ed. E. de Selincourt, New York: Russell & Russell, 181–206.]. Что касается наших умений, Тибор Скитовски отмечал, что наши первые шаги к практике дружеского разговора «вялые… и [что] нам не удалось развить местные заведения и условия для пустой болтовни. Нам не хватает материала, из которого сделаны разговоры»[55 - Ibid.]. В нашей низкой оценке пустых разговоров совершенно правильно отражается качество большей части того, что мы слышим: это глупо, банально, эгоцентрично и не отягощено рефлексией.

Если разговор – не просто главная привлекательная черта, а сама суть третьего места, то там он должен проходить лучше, чем в других местах; действительно, так и есть. Посетители третьих мест поддерживают искусство разговора, в то время как оно приходит в упадок в широких слоях общества. И доказательств подобному утверждению множество.

Для начала можно отметить удивительное соблюдение правил разговора [в третьем месте] на фоне их нарушения практически во всех других местах. Многие поклонники искусства разговора излагали его простые правила. Генри Седжвик сформулировал их предельно четко[56 - Sedgwick H. (1930) The Art of Happiness, New York: Bobbs-Merrill, Chapter 17.]. Вот основные из них. 1) Храните молчание определенное время (и лучше больше, чем меньше). 2) Будьте внимательны, когда говорят другие. 3) Говорите, что думаете, но будьте осторожны, чтобы не обидеть чувства других. 4) Избегайте тем, которые не представляют общего интереса. 5) Говорите мало или ничего о себе лично, но говорите о других собравшихся. 6) Избегайте говорить поучениями. 7) Говорите максимально тихо, но так, чтобы другие могли услышать.

Эти правила, как можно будет увидеть, соответствуют демократическому порядку, или уравниванию, которое преобладает в третьих местах. Кажется, что там все говорят точно отведенное им количество времени и что от каждого ожидают участия. Чистая социальность в той же мере имеет свою каноническую форму, что и любой другой вид общения, и данный стиль разговора является воплощением этой формы. В отличие от корпоративного пространства, где статус диктует, кто, когда и как много имеет право говорить и кто, когда и насколько может подшучивать и над кем, третье место, используя описанную манеру общения, в равной мере вовлекает всех собравшихся. Даже острословы должны воздержаться от доминирования в разговоре, поскольку все собрались для того, чтобы самим порассуждать и послушать.

Подчеркивая большую важность стиля, чем словаря, разговор в третьем месте также вносит вклад в процесс уравнивания. В ходе исследования общения в клубах английского рабочего класса Брайан Джексон был поражен красноречием простых рабочих, когда они говорили в привычном и комфортном для себя окружении[57 - Jackson B. (1968) Working Class Community, London: Routledge & Kegan Paul, Chapter 4.].Он с удивлением слушал, как рабочие говорят с «чувством и толком» шекспировских актеров. Я наблюдал схожий артистизм среди фермеров и других рабочих людей в сообществах Среднего Запада, которые могли строфу за строфой драматически декламировать поэзию, сводить выступления местных выскочек к существу предложений или убедительно и красноречиво высказываться против укрупнения школ.

В Санта-Барбаре есть таверна под названием «Кафедра английского», хозяина которой выгнали с кафедры английского языка местного университета по причинам, которыми августейший орган так и не счел нужным поделиться. Большую часть своей взрослой жизни хозяин таверны провел, слушая разговоры. Он слушал на семинарах, лекциях, в офисах и коридорах различных отделений изучения английского языка. Но таверна, как он обнаружил, была лучше: она была живой. «Послушайте этих людей, – говорит он о посетителях. – Вы когда-нибудь прислушивались к разговорам в подобных местах? …И каждый из них заинтересован в том, о чем говорится. Вот здесь – настоящая исследовательская работа»[58 - «The English Department» (1982) Playground Daily News, 25 November.]. В момент откровенности бывший президент профессиональной ассоциации представителей одной из социальных наук рассказал аудитории, что, по его опыту, большинство кафедр на самом деле «лишают своих студентов остроумия». Владелец «Кафедры английского» сделал то же открытие. В противоположность этому третьи места являются настоящей гимназией[59 - И в значении «школа», и в значении «спортивный зал». – Прим. пер.] для остроумия.

Преобладающее значение разговоров для третьего места также очевидно обнаруживается в том вреде, который может ему принести зануда. Те, кто имеет презрительную репутацию зануды, заслужили ее не дома и не на рабочем месте непосредственно, но почти всегда – в местах и при случаях, предназначенных для общения. Там, где люди ожидают от разговора большего, они соответствующим образом дают отпор тем, кто злоупотребляет разговором, «убивая» тему неуместными замечаниями или занимая больше положенного времени на высказывание. Характерно, что зануды говорят громче остальных, замещая остроумие и содержательность громкостью речи и многословием. Их неумение добиться желаемого эффекта лишь усиливает их требования к вниманию со стороны группы. Разговор – это оживленная игра, а зануда, неспособный «забить гол», но и не желающий передать пас другому, «держит мяч».

Зануды – бич общения и проклятие для членов клубов. Относительно их Джон Тимбс, плодовитый летописец английской клубной жизни, однажды привел совет бывалого и мудрого члена клуба: «Прежде всего, клуб должен быть большим. У всякого клуба должны быть свои зануды, но в большом клубе вы можете от них отделаться»[60 - Timbs J. (1967) Clubs and Club Life in London, Detroit: Gale Research Company (Reprint), 214–215.].Иметь в клубе одного или больше зануд в качестве «официальных членов» – незавидная перспектива, которая, однако, предполагает дополнительное преимущество инклюзивных[61 - Инклюзивный – без ограничений для каких-либо групп, антоним «эксклюзивного». – Прим. пер.] и неформальных мест перед формальным и эксклюзивным клубом. Сбежать от зануд в первом случае намного проще.

Лучшее качество разговора в третьем месте также объясняется его темпераментом. Он более энергичный, чем в других местах, менее замкнутый и с большей охотой поддерживается участниками. В сравнении с речью в других местах разговор в третьем месте более драматичен, чаще сопровождается смехом и упражнениями в остроумии. Характер речи имеет эффект воспарения над материальным миром, который Эмерсон однажды проиллюистрировал случаем с пассажирами двух дилижансов, следующих в Париж. У одной группы не получилось завязать разговор, тогда как другая быстро в него погрузилась. «Первые по прибытии рассказывали всей компании о печальных происшествиях, ужасной грозе, опасностях, страхе и темноте. Вторые слушали эти подробности с удивлением: буря, грязь, опасность? Они ничего не знали об этом; они забыли землю, они дышали воздухом горних сфер»[62 - Emerson R.W. (1932)Uncollected Lectures, New York: William Edwin Rudge, 36.]. Разговор в третьем месте, как правило, поглощает вас. Осознание окружающих условий и времени среди его живого потока часто пропадает.

Что бы ни прерывало живого потока разговора – будь это зануда, толпа варваров – студентов колледжа, механические или электронные устройства, – все они разрушают третье место. Чаще всего таким препятствием для разговора является шум, который считается музыкой, хотя необходимо понимать, что, когда хочется насладиться разговором, даже Моцарт становится шумом, если громкость слишком большая. Особенно в Америке многие публичные заведения сотрясаются от музыки, проигрываемой на такой громкости, что получить удовольствие от разговора просто невозможно. Почему управляющие предпочитают заглушить нормальный разговор двадцатью децибелами, не всегда очевидно. Может быть, это сделано для того, чтобы создать иллюзию жизни среди вялого и разрозненного собрания, или чтобы привлечь конкретную группу клиентов, или потому, что менеджмент узнал, что люди пьют больше и быстрее, когда слышат громкий шум, или просто потому, что управляющему так больше нравится. В любом случае потенциал третьего места можно свести на нет поворотом регулятора громкости, ибо любое подавление разговора заставит тех, кто им наслаждается, искать другое место.

Как есть силы и виды деятельности, мешающие разговору, есть и те, что ему способствуют и помогают. Третьи места часто включают в себя такие виды деятельности и могут даже возникать вокруг них. Если говорить точнее, разговор – это игра, которая хорошо встраивается в другие игры в соответствии с тем, каким образом в них играют. Например, в клубах, где я наблюдаю, как играют в джин-рамми[63 - Карточная игра. – Прим. ред.], редкая карта играется без комментария и еще реже – сдается без какого-либо ужасного упрека, обращенного к сдающему. Игра и разговор движутся в оживленной манере: беседа подталкивает карточную игру, а карточная игра бесконечно провоцирует беседу. Наблюдения Джексона в клубах английского рабочего класса подтверждают это. «Значительное количество времени, – отмечает он, – отдается играм. Криббедж и домино означают бесконечный разговор и попутную оценку личностей. Зрители никогда не сидят тихо, и каждая стадия игры вызывает комментарии, в основном – о характеристиках игроков, а не самой игры; об их лукавстве, медлительности, быстроте, подлости, а также аллюзии на ставшие легендарными случаи из истории клуба»[64 - Ibid.].

Не все игры стимулируют разговор и непрошеные комментарии; следовательно, не все игры дополняют общение в третьих местах. Комната, полная индивидуумов, сосредоточенных на видеоиграх, – это не третье место; не является им и приглушенная гостиная, где молча, уставившись на доски нард, сидят пары. А вот любительская игра в пул в целом хорошо вплетается в жизнь третьего места, гарантируя, что личность не приносится в жертву техническим умениям и игра не сводится к одному-единственному вопросу о том, кто выиграет. Разница прежде всего состоит в свободе действий, которой наслаждается личность, когда делает каждый свой ход.

Социальный потенциал игр был хорошо проиллюстрирован в описании Л. Уайли жизни в маленькой французской деревне Пейран[65 - Вымышленное название, под которым скрывается коммуна Руссийон департамента Воклюз, регион Прованс – Альпы – Лазурный берег. – Прим. пер.]. Уайли отметил различные способы популярной игры в шары (boules), происходящей перед местным кафе. «Остроумие, юмор, сарказм, оскорбления, клятвы, логика, экспериментальная демонстрация и способность придать ситуации черты драмы придавали игре основной интерес»[66 - Wylie L. (1957) Village in the Vaucluse, New York: Harper & Row, Chapter 11.].Когда присутствуют эти черты, относительно простая игра в шары становится живым, полноценным общественным и спортивным событием. С другой стороны, «зрители обычно игнорировали игру физически умелых, но неспособных драматизировать свои действия участников, и толпились вокруг игры, которую вели участники не очень умелые, но остроумные, артистичные, проницательные, способные на словах переиграть соперника. Самыми популярными игроками, конечно, были те, кто сочетал физические умения с остроумием».

Постичь природу третьего места – значит признать, что хотя кий можно вернуть на стойку, а игральные карты – уложить в коробку, но игра продолжается. Это игра, которая, как заметил Седжвик, «требует двоих и становится богаче и разнообразнее, если присоединяются еще четверо или пятеро… Она тренирует ум и сердце, призывает память и воображение, занимает весь интерес, получаемый от неопределенности и неожиданности; она требует самообладания, умения владеть собой, усилия, быстроты – в общем, всех качеств, которые делают игру захватывающей»[67 - Ibid.]. «Игра» – это разговор, и третье место – ее родное поле.

Доступность и размещение

Третьи места, которые наилучшим способом и в полном объеме выполняют свою миссию, – те, куда можно прийти в одиночку почти в любое время суток с уверенностью, что там найдутся знакомые. Когда бы ни нагрянули демоны одиночества или скуки или когда бы давление и разочарования дня ни взывали к расслаблению в хорошей компании, место, куда всегда можно пойти, – это хороший ресурс. Там, где такие места существуют, они свидетельствуют о связях между людьми. Как говорит социолог Филип Слейтер, «жизнь сообщества существует, когда можно каждый день приходить в конкретное место в конкретное время и видеть там много знакомых людей»[68 - Ibid.].

Это кажущееся простым требование сообщества стало ослабевать. Вне рабочего места (которое, вероятно, Слейтер не имел в виду) лишь скромная доля американцев среднего класса может похвастать наличием такого места. Наша формирующаяся среда обитания становится все более враждебной к этим местам. Сокращение их количества у нас на фоне изобилия во многих других странах указывает на важность доступности третьих мест. Доступ к ним должен быть легким, если мы хотим, чтобы они выжили и служили нам; и легкость, с которой можно попасть в третье место, – это вопрос как времени, так и географического расположения.

Традиционно третьи места работают с раннего утра до позднего вечера. Первые английские кофейни были открыты шестнадцать часов в сутки, а большинство мест у нас, где можно купить кофе и пончики, открыты круглосуточно. Таверны обычно обслуживают с девяти часов утра до предрассветных часов следующего дня, если закон не предусматривает иного. Во многих розничных магазинах прилавок с кофе открывается задолго до остальной части магазина. Большинство заведений, которые служат третьими местами, доступны и в рабочие, и в нерабочие часы.

Так и должно быть, ибо третье место вмещает людей, только когда они свободны от своих обязанностей в других местах. Основные институты – дом, работа, школа – имеют право приоритета, которое нельзя игнорировать. Третьи места должны стоять наготове, чтобы удовлетворить потребность людей в общении и расслаблении в промежутках до, между и после их обязательного появления где-либо еще.

Те, у кого есть третьи места, демонстрируют регулярность их посещения, но это не та пунктуальная и безотказная регулярность, которую проявляют в знак уважения к работе или семье. Время посещения здесь свободное, дни пропускаются, некоторые визиты бывают короткими и т. д. С точки зрения заведения в приходах и уходах в любой конкретный час или день есть некоторая текучесть и несогласованность состава участников. Соответственно, деятельность, которая происходит в третьих местах, большей частью не запланирована, не встроена в расписание, не организована и не структурирована. Однако в этом – ее очарование. Именно эти отклонения от одержимости среднего класса организацией во многом придают третьему месту его характер и обаяние и позволяют ему предложить посетителям радикальный уход от домашней и рабочей рутины.

Так же как и часы работы, важно (и взаимосвязано) расположение третьих мест. Там, где неформальные места собраний значительно удалены от жилья, их привлекательность гаснет по двум причинам: добираться туда неудобно, и ниже вероятность того, что посетитель будет знать хозяев.

Важность близкого расположения иллюстрируется типичным английским пабом. Несмотря на то что доступность паба была существенно ограничена законами, вдвое сократившими его обычные часы работы, паб процветал благодаря своей физической доступности. Ключ к успеху – в имени: пабы называют местными (locals), и каждый из них является для кого-нибудь «местным». Поскольку многие пабы расположены среди домов тех, кто ими пользуется, люди часто приходят туда как потому, что они доступны, так и потому, что постоянным посетителям гарантирована компания знакомых и дружеских лиц. По другую сторону Ла-Манша использование публичного пространства для общения тоже широко распространено; высока и доступность мест для встреч. В каждом районе, если не в каждом квартале, есть свое кафе, и, как в Англии, они служат для того, чтобы обеспечивать частый и дружеский контакт жителей друг с другом.

Там, где в городской топографии имеется изобилие третьих мест, люди могут потакать своим социальным инстинктам как пожелают. Некоторые никогда не будут посещать этих мест. Другие будут делать это редко. Кто-то пойдет лишь в компании друзей. Многие будут приходить и уходить в одиночку.

Завсегдатаи

Привлекательность третьего места лишь во вторую очередь зависит от того, скольких посетителей оно может вместить, от разнообразия напитков, наличия парковки, цен или других факторов. То, что привлекает постоянного посетителя в третье место, обеспечивается не управляющими, а другими клиентами. Третье место является всего лишь частью пространства до тех пор, пока там не появляются нужные люди, чтобы оживить его, и люди эти – завсегдатаи. Именно завсегдатаи придают месту характер и гарантируют, что в любое посещение кто-то из их компании будет там находиться.

В третьих местах господствуют завсегдатаи, но не обязательно в количественном отношении. Именно завсегдатаи, сколько бы их ни было в конкретном случае, чувствуют себя в данном заведении как дома и создают там веселое настроение. Именно их настроение и манеры формируют передающийся и заразительный стиль взаимодействия, а одобрение новых лиц завсегдатаями является решающим. Приветствие хозяина, хотя оно и важно, на самом деле не играет такой роли; а приветствие и одобрение, выраженное сидящими у барной стойки, приглашает новичка в мир общения третьего места.

Важность наличия завсегдатаев каждый день демонстрируется по всей Америке в лицензированных питейных заведениях, у которых нет преданных постоянных клиентов. Посетители там сидят отдельно, на расстоянии друг от друга. Кажется, что многие из них сгорбились над каким-то невидимым свинцовым шаром страдания у них на коленях. Они отдирают этикетки с пивных бутылок. Они изучают рекламные объявления на спичечных коробках. Они смотрят дневное телевидение, как будто оно представляет для них непреодолимый интерес. Эта сцена навевает ощущение «вот-вот наступит конец света», упомянутое Генри Миллером в его депрессивном описании американских кабаков[69 - Миллер Г. (2001) [1952] Вспоминать, чтобы помнить, пер. с англ. В. Бернацкой, М.: Б.С.Г. – Пресс, 13.]. В них царит атмосфера летаргии, если не полного отчаяния. Большинство незадачливых постоянных посетителей уж точно приходят не только чтобы выпить, но и для того, чтобы ощутить оживление, которое должно сопровождать выпивку. В поисках передышки от одиночества или скуки они только усиливают это чувство своей неспособностью вступить в общение друг с другом. Почти всегда они обречены, ибо если тишину сразу же не нарушают незнакомцы, она вообще редко нарушается. Эту мрачную сцену не увидишь в третьих местах, и не застанешь в ней тех, у кого есть третье место. Те, кто становится завсегдатаем, никогда с этим не сталкиваются.

Каждый завсегдатай когда-то был новичком, и принятие новичков является главным для поддержания жизнеспособности третьего места. Принятие в круг завсегдатаев не является сложным, но оно не является и автоматическим. Многое в этом процессе можно понять, наблюдая порядок приветствия в третьих местах. Наиболее оживленно приветствуют возвращающегося «блудного сына» – человека, который раньше был преданным и признанным завсегдатаем, но в силу обстоятельств не мог заходить в последние месяцы. Этот индивид, возможно, единственный, кто может получить больше положенной ему доли внимания. В конце концов, его долго не было, и у него есть что спросить и есть что ему рассказать. Следующий по степени воодушевленности приветствия – завсегдатай, появления которого ожидали. Компания рассчитывала на его появление и соответствующим образом его приветствует. За ним следует незнакомец или новичок, который приходит в компании завсегдатая. Затем идут пары незнакомцев и, последний по порядку, одинокий незнакомец, принятие которого займет больше всего времени.

И все же именно одинокий незнакомец имеет наибольшие шансы стать завсегдатаем. Что ему нужно сделать, так это установить доверительные отношения. Элемент доверия определяет степень принятия больше, чем любой другой фактор. За незнакомцев, сопровождаемых завсегдатаями, последние ручаются. Незнакомцы в паре кажутся приемлемыми по крайней мере друг для друга и обычно вступают в такие беседы, которые в дальнейшем подтвердят их адекватность. Но у одинокого незнакомца мало поддержки. Хотя приветствовать новичков в игре разговора свойственно природе инклюзивных групп, их природе также свойственно желать знать тех, с кем они разговаривают, и доверять им. Поскольку публичная жизнь в Америке относительно бедна связующими ритуалами, которые в других культурах служат тому, чтобы гарантировать представление незнакомца, порядок приветствия становится вдвое более важным.

Как тогда одинокий незнакомец становится частью группы? Это несложно, но занимает время ввиду того рода доверия, которое необходимо установить. Это не то доверие, на котором банки основывают кредитные рейтинги, и не доверие между солдатами боевой части, жизни которых зависят друг от друга. Те, кто появляется в третьем месте регулярно и играет в игру разговора достаточно прилично, становятся завсегдатаями. Поэтому компании в третьем месте достаточно знать только то, что незнакомец – приличный малый, способный поучаствовать в разговоре в соответствии с господствующими среди них представлениями о вежливости и взаимном уважении; и еще группе необходимо какое-то подтверждение, что новое лицо скоро станет знакомым. Такого рода доверие возрастает с каждым посещением. Обычно человек просто приходит снова и снова и при этом старается не быть неприятным. Из этих двух требований регулярность посещения однозначно более важна для принятия или одобрения.

С точки зрения новичка, компании в третьих местах часто кажутся более гомогенными и закрытыми для аутсайдеров, чем есть на самом деле. Те, кто еще не является их частью, редко подозревают, какой большой способностью впитывать разнообразие они обладают. Элайджа Андерсон смог провести подробный анализ третьего места для «черных», потому что его, университетского студента из среднего класса, приняла в свой круг относительно необразованная компания завсегдатаев бара для низшего класса в гетто[70 - Anderson E. (1976) A Place on the Corner, Chicago: The University of Chicago Press.]. В Англии общественный бар на первом этаже многоквартирного социального дома предназначен для посетителей из рабочего класса, и вход в него воспрещен для хорошо одетых посетителей, которые могут позволить себе более дорогие заведения. Но, как замечает один наблюдатель: «Как только ты там побывал несколько раз, можешь приходить когда хочешь»[71 - Gorham M. (1949) Back to the Local, London: Percival Marshall, 41.]. Подобные примеры показывают характер инклюзивных мест, посетители которых испытывают столько же удовольствия от принятия в компанию непохожих членов, сколько в эксклюзивных местах получают от проверки новичков на соответствие определенным узким критериям.

Неприметность