Третье место. Кафе, кофейни, книжные магазины, бары, салоны красоты и другие места «тусовок» как фундамент сообщества

Скитовски напоминает, что разговор –  это умение, которое необходимо сначала приобрести, чтобы понять все его преимущества[86 - Op. cit., 238–239.]. Те, кто это уже сделал, обычно стремятся попасть в благотворную атмосферу третьего места. Стимуляция, которой мы жаждем, всегда основана на смешении нового и известного. Таким образом, новизна третьего места возникает на знакомом фоне постоянных посетителей и того, как они обычно реагируют на вещи. Каждый индивид ведет «досье» на остальных – мысленный список того, что обязательно выведет из себя одного или спровоцирует другого.

Третье место – это в значительной степени сам себя создающий мир, формируемый беседой и достаточно независимый от институционального порядка «большого» общества. И если мир третьего места намного менее последователен, чем внешний мир, для завсегдатаев это с лихвой компенсируется тем, что в этом мире намного больше достоинства и бескорыстной любви к людям и что день ото дня он приносит им значительно больше радости.

Перспективное видение

Душевное здоровье зависит от степени гармонии между организмом и его окружением, и для большинства из нас эта гармония перерастает в гармоничные отношения с другими людьми. Изолированный старатель в пустыне или отшельник в дремучем лесу может хорошо себя чувствовать при ограниченном общении или вообще без него – но он при этом не подвергается напряжению групповой жизни. Чем больше люди опутаны сетями общества, тем более плотное и контролируемое другими людьми у них окружение, и качество отношений с другими отражает здоровье индивидов и общества.

Структура урбанизированного индустриального общества не способствует хорошим человеческим отношениям. Высокая степень специализации огрубляет многие отношения между людьми. Образующееся в результате «разделение на отсеки», как назвал это явление Селдон Бейкон, оставляет индивидов в неведении относительно «интересов, идей, привычек, проблем, симпатий и антипатий» людей, не принадлежащих к их собственной группе. А «в сложном, специализированном, стратифицированном обществе мы постоянно находимся в ситуациях, в которых мы зависим от других; при этом другие, кажется, не слишком-то о нас заботятся»[87 - Bacon S. (1962) «Alcohol and Complex Society», in Society, Culture, and Drinking Patterns, eds. D. Pittman and C. Snyder, New York: John Wiley and Sons, Inc.]. Такое положение дел усиливает частоту возникновения ситуаций, провоцирующих агрессию, одновременно делая выражение агрессии все более опасным.

В нашем мире мнение человека о своих собратьях легко деформируется. Общая сумма контактов индивида с другими людьми (личных и опосредованных медиа) может привести к цинизму. При изобилии новостных программ, внушающих беспокойство, «мусорных» детективных сериалов, безразличных соседей, злобных соседских детей, растущих уровней преступности, сбоев системы правосудия, заторов на дорогах, инфляции, озабоченности нестабильностью рынка и изолированности от старых друзей и родственников часто сложно сохранить благосклонный взгляд на человечество.

Многие обстоятельства препятствуют общению, и поэтому общение становится еще более важным. В самом деле, те, кто избегает близких человеческих контактов, могут стать опасными. Массовые убийцы (возьмем радикальный случай) обычно имеют психологический профиль одиночки. Такие люди избегают привязанностей и вынашивают свои патологические взгляды вдали от замечаний, возражений и поддержки разумных и порядочных людей. Они могут обладать определенным шармом, который часто ассоциируется с психопатологией, но у них нет таких отношений, которые предлагает третье место.

Пожилые люди испытывают потребность в контактах менее остро, но более часто. Многие из них просто-таки изголодались по общению. Когда людей в возрасте оставляют одних слишком часто, у них развиваются иррациональные страхи. Звонящий, который молчит в трубку, перестает быть просто невежливым человеком, набравшим неверный номер, а становится потенциальным вором, выясняющим, есть ли кто дома, и рассчитывающим лучшее время, чтобы нанести удар. Или же разум, который слишком редко соприкасается с другими, может начать вспоминать раны десятилетней давности, бередить их и усугублять до такой степени, что сон становится почти невозможным. Обычно в таких случаях пожилые люди «возвращаются к норме» вскоре после возобновления общения: визитов родственников, друзей или любых людей, желающих поговорить с ними.

Молодым, более активным людям может и в голову не прийти поболтать и познакомиться с водителем автобуса, почтальоном, разносчиком газет или работником магазина, но пожилые люди, у которых выбор невелик, часто охотно поддерживают подобные отношения. Те, кто слишком стар, чтобы водить машину, теряют невосприимчивость к ближайшим соседям, которая, как кажется, радует представителей американского среднего класса. Будучи не в состоянии передвигаться как раньше, не в состоянии поддерживать удаленные контакты, пожилые люди испытывают заново вспыхнувший интерес к тем, кто живет и работает по соседству. Не имея возможности рассчитывать на человеческое общение и вынужденные из кожи вон лезть, чтобы сохранить его, пожилые люди чувствуют важность общения и коммуникации отчетливее и острее, чем большинство из нас. Поддержание связи с другими людьми, как они слишком часто обнаруживают, определяет разницу между относительным спокойствием, с одной стороны, и противостоянием демонам изоляции с другой.

Однако душевное здоровье и оптимистичный взгляд на жизнь требуют больше, чем минимум контактов и коммуникации. Как и тело, разум требует сбалансированного питания. Раздражение современной жизни призывает сбалансировать человеческий опыт с помощью общения, одновременно приносящего удовольствие и удовлетворение по причине присутствия других людей. То, что люди являются источником большинства радостей и удовольствий, а также тревог и разочарований, – урок, который усваивается через опыт. Наши лучшие периоды жизни, как правило, сопряжены с длительными социальными отношениями и созданы ими, благодаря чему они и возможны. Призывы искать помощи вне привычных социальных контекстов имеют сомнительную ценность, а терапия, которая считает все социальные отношения стрессогенными или угрожающими, может в конечном счете причинить вред. Люди помогают себе в наибольшей степени, когда культивируют правильные виды социальных отношений и уделяют им достаточно времени. Средний американец из среднего класса согласился бы с подобной оценкой, но ошибся бы, очертив слишком узкий круг общения.

Третье место способствует здоровому взгляду на общество, сочетая удовольствие и общение в большой группе и предлагая коллективную мудрость своих членов. У персонажа Джона Мортимера по имени Рампол[88 - «Рампол из Бейли» – британский телесериал, транслировался в 1975–1992 гг., был адаптирован для печати и радио; персонаж Рампол служит адвокатом в лондонском уголовном суде Олд-Бейли. – Прим. пер.], несомненно, масса реальных прототипов, и его ситуация поучительна. В одной из серий Рампол делает все возможное, лишь бы расстроить надвигающуюся свадьбу друга. Далее он описывает все то, что этот друг ставит своим намерением под угрозу: «Эти мирные мгновения дня. Эти часы, что мы проводим за бутылкой “Шато Флит-стрит”[89 - Флит-стрит – улица в Лондоне, где располагались основные судебные учреждения и информационные агентства Великобритании; герой Дж. Мортимера ежедневно посещает местный винный бар, называя дешевое вино заведения «Шато Флит-стрит» (название тем более иронично, что река Флит, над которой построена улица, служила главным коллектором Лондона). – Прим. пер.], начиная с 17:30, в винном баре “У Помероя”. Этот чудесный оазис мира, который лежит между битвой в Бейли и ужасами Домашней Жизни»[90 - Mortimer J. (1979) Rumpole and the Man of God, телесериал, сезон 2, серия 1.].

Винный бар «У Помероя» – это третье место Рампола, которое позволяет ему делать блаженную передышку между враждебными судьями и «той, кому нужно подчиняться». Его домашняя жизнь едва ли кажется ужасной, однако читатель может оценить менталитет и манеру поведения «той, кому нужно подчиняться», и согласиться, что она требует именно того противоядия, которое предлагает заведение «У Помероя». Не будь у него домашней жизни, Рампол тосковал бы по ней так же, как тоскует по своему «оазису мира». Положа руку на сердце, можно даже утверждать, что Рампол не ошибся в выборе супруги. Он женился на светской даме и, вероятнее всего, сделал бы это снова. Однако Рампол остро осознает ограничения самой организации отношений –  института брака. Именно браку – в намного большей степени, чем конкретно персонажу его «сокамерницы», прекрасного человека, – нельзя позволить стать всепоглощающим, потому что одного брака недостаточно для эмоциональной, интеллектуальной и общественной жизни.

В американском обществе в местных тавернах мужчины, говоря о своих женах, часто называют их «старушка» или «женушка», и хотя они нередко сочувствуют другим мужчинам как несущим более тяжкое бремя в браке (женщины чувствуют то же самое), однако в целом о женах и институте брака отзываются без пренебрежения. Скорее язык и само отношение к браку в таких местах в основном предостерегающие: они как бы напоминают человеку, что не стоит так уж возвеличивать брак и ждать от него слишком многого. Главное – уметь взглянуть на свои семейные обязательства с некоторого расстояния.

Похожее разоблачающее отношение чувствуется и в разговорах о работе, если они возникают в третьем месте. Кеннет Рексрот обнаружил, что мужчины в регионе нижних Аппалачей использовали слово scissorbill («отщепенец») и употребляли его с большим презрением[91 - Rexroth K. (1975) «The Decline of Humor in America», The Nation, vol. 84, 374–376.]. Для них «отщепенец» – это простак, работник настолько наивный, что он верит, будто босс только и думает что об интересах подчиненных. Большинство из тех, кто использует данное слово, –  не профсоюзные лидеры, но при этом они не относятся к своей работе цинично или с апатией. Они говорят другим рабочим, как говорят супругам: «Держись достойно. Не выдвигай нереалистичных требований к жизни».

Несмотря на все подшучивания, глупости, нерешенные споры, шутки и легкую болтовню третьих мест, в них приобретается определенное видение жизни, и, поскольку оно развивается в беспристрастной атмосфере, невозможной в домашнем и рабочем окружении, оно особенно ценно. Эмерсон хорошо выразил эту мысль, когда написал, что жизнь состоит не в критике и не в интеллектуальности, а в упорстве[92 - Emerson R.W. (1844) «Experience», Essays.]. Люди могут жаловаться, осуждать, философствовать, но чаще всего они стойко продолжают преследовать свои цели. Коллективная мудрость обитателей третьих мест состоит в том, что люди продвигаются дальше всего, когда не выдвигают эгоистических или нереалистичных требований к жизни и окружающим. В этих кругах мудрость, основанная на опыте, господствует над любым другим видением, вступающим с ним в противоречие.

Здоровый взгляд на жизнь, культивируемый третьим местом, многим обязан смеху и юмору, которые порождаются в нем. Смех, как утверждают эксперты, полезен; он несет терапевтический эффект. В таком случае третье место – это настоящий терапевтический центр уже на одном этом основании. А если принять во внимание еще частоту смеха и поводы для него, то терапевтическое значение здесь становится очевидным.

Дом, рабочее место и уж точно общественные зоны, которые мы преодолеваем с угрюмым лицом, чаще всего не наполнены звоном от смеха. А третьи места – звенят. Какой-то забытый шутник однажды окрестил сумасшедший дом «академией смеха»; подобное сравнение было не только неточным и неуместным – автор не заметил настоящих академий смеха, которыми являются третьи места страны. Их обитатели день ото дня смеются больше, чем в любом другом окружении, не говоря уже о некоторых заведениях, где официально предоставляется развлечение. Было отмечено, что средний американец смеется около пятнадцати раз в день[93 - Finesilber M. and Mead W.B. (1980) American Averages, Garden City, New York: Dolphin Books, 60.]. Пятнадцать раз в час – такой была бы сдержанная оценка относительно смеха посетителей третьего места в не самый «горячий» день. Я не удивился, когда в недавнем сплошном исследовании таверн в маленьком городе на Среднем Западе обнаружил, что чем больше данная таверна соответствовала остальным критериям, связанным с третьими местами, тем больше в ней слышалось смеха[94 - Oldenburg R. (1981) неопубликованное наблюдение 78 таверн на Среднем Западе.].

Что порождает этот смех? Хотя иногда происходит обмен анекдотами, от них мало что зависит. Анекдот или заготовленная шутка – это в большей степени гамбит аутсайдера, исторически сложившаяся уловка бродяги или коммивояжера, который знает о силе смеха, но не знает, что именно вызовет смех в конкретном месте. Анекдот – это юмор из вторых рук, и многие из тех, кто любит посмеяться, вообще не интересуются ими. Анекдот зависит от вымышленной ситуации и юмора, основанного на мелких «ловушках» для разума и эмоций. Более того, большинство людей не умеют хорошо рассказывать анекдоты, и в третьих местах средний человек никогда не подходит к занудству ближе, чем когда рассказывает анекдот.

Завсегдатаи намного больше ценят юмор из плоти и крови или такой, где замешаны реальные люди и ситуации. Реальность (чем более непосредственная, тем лучше) – это золотая жила, из которой можно извлекать бесконечное количество смеха и юмора. В отличие от анекдота, который умирает с фразой-кульминацией, смех, основанный на реальных ситуациях и людях, нарастает как снежный ком. Одно юмористическое замечание вызывает другое по мере того, как собрание начинает чувствовать интерес к данной теме, и часто залп смеха с болезненной точностью попадает в тех, кто только что смеялся над другими.

Хотя, может быть, и банально говорить о важности умения смеяться над собой и над трудностями жизни, эта способность у многих отсутствует. Юмор помогает нам преодолеть разочарования, лишения и претензии, которые огорчают наше повседневное существование. Как недавно выразился Джейкоб Левин, «юмористическое отношение – это… состояние ума. В этом состоянии человек укрепляет свою неуязвимость и отказывается подчиняться угрозе или страху. Опять же, Фрейд выразил это лучше: “Юмор не покоряется судьбе, он упрям и означает не только торжество Я, но и торжество принципа удовольствия, способного утвердиться здесь вопреки неблагоприятным реальным обстоятельствам”»[95 - Levine J. (1977) «Humor as a Form of Therapy: Introduction to Symposium», in It’s a Funny Thing, Humour, eds. A.J. Chapman and H.C. Foot, New York: Pergamon Press; цит. приведена по: Фрейд З. (1995) [1927] Юмор, Художник и фантазирование, пер. с нем. под ред. Р.Ф. Додельцева, М.: Республика, 282.].

Значительная часть юмора в третьих местах строится на характерной невежливости, которая на самом деле передает привязанность. Привязанность передается с помощью юмора и обладает преимуществом искренности в этом мире, где значительная доля вежливости имеет характер проформы. Например, одна из стандартных форм приветствия, употребляемая тем, кто только что зашел в третье место и встретил там «кореша», – это восклицание со следующим содержанием: «Знал бы, что ты здесь, –  прошел бы мимо». За этим может следовать достаточно колкий допрос: «Ты вообще когда-нибудь работаешь?», «Она тебя снова выперла?», «Не мог найти кого-нибудь другого, чтобы ему надоедать?» – а в отношении хозяина или хозяйки заведения: «Почему вы продолжаете его впускать?!», «Что у вас вообще за заведение?!», «Думали когда-нибудь об остальных посетителях?!» Естественно, ничего из этого не было бы озвучено, не будь там других, которые бы это услышали.

В этих персональных экскурсиях в низкий юмор сообщается многое. Жертва и нападающий знакомы уже некоторое время. Их отношения достаточно крепки. Приглашение на дуэль острословия повторяется вновь и вновь. Здесь существует братство. «Любишь меня – люби моего приятеля». «Приободритесь, парни, я пришел, чтобы повеселиться». «Присоединяйтесь!»

Обычная грубость оскорбляет жертв. В третьем месте многое из того, что говорится, звучит как грубость и тем самым усиливает смысл сказанного, однако делается это из соображений доставить удовольствие и передать силу братских связей. Еще один пример: когда кто-то не согласен с тем, что сказал другой, то как он должен отвечать? В более контролируемой и приглушенной обстановке повседневной жизни тот, кто не согласен, может притвориться, что не услышал сказанного. Или же может выдвинуть взвешенный и обоснованный контраргумент. Может быть, этот человек помрачнеет и выразит этим свое неодобрение говорящему. Однако в третьем месте он, скорее всего, ответит энергичным выпадом: «Да ты совсем из ума выжил! Давай-ка я проясню тебе кое-что о жизни».

Аутсайдер может быть шокирован, когда обнаружит, что при этом не предполагалось и не было получено никакого оскорбления. Такого рода обмены могут произойти только между людьми, которые осознали, что их товарищество значит намного больше, чем собственные нравственные рассуждения и личные предрассудки. Такие страстные выпады лишь добавляют обсуждению остроты, но они не поднимают мучительных вопросов о ценности или приемлемости говорящих. То, что завсегдатай третьего места иногда разговаривает так, будто «слетел с тормозов», – это располагающее к себе поведение, а не пугающее и не угрожающее.

Однако мне не хотелось бы создать впечатление, что юмор третьего места никогда никого не жалит. Для тех, кому требуется потренироваться в смехе над собой, третье место –  сродни тренировочной базе Пэррис-Айленд[96 - База подготовки морской пехоты на востоке США. – Прим. пер.]. Другие участники обязательно обратят внимание на появляющиеся залысины и брюшко, о которых никогда не скажут в более тактичном кругу. Посетители третьего места быстро вытаскивают на поверхность темы, которые кого-то раздражают или приводят в замешательство, и они будут упомянуты не один раз, а снова и снова. У такой группы есть сверхъестественное умение выводить из себя своих разнообразных участников. И это идет им на пользу. Человек учится понимать, что лучше уметь посмеяться над собой раньше, чем это сделают другие, ибо тогда колкости перестают быть болезненными, как и реальность, которая их вызывает.

Юмор в третьем месте часто колючий, но не подлый. Члены сообщества искренне любят большинство объектов своего очевидного осмеяния; они в большей степени смеются с кем-то, чем смеются над кем-то. Даже высмеивая индивида и его внешний вид, группа выражает ему одобрение. Те, кто понимает это и приходит этим насладиться, перешли на более высокий уровень социальной жизни; они черпают силы из того, что у других вызывает страх.

Связующая и освобождающая сила юмора признается в научных кругах, но не всегда полностью понимается. Ценность юмора в третьем месте можно увидеть лучше всего, если сравнить его с гипотетическим местом, предложенным на симпозиуме «Юмор как форма терапии» в не-очень-веселой-старой-Англии[97 - Обыгрывается понятие «веселая (старая) Англия» – автостереотип англичан, напоминающий об идиллических временах сельского образа жизни эпохи до промышленной революции. – Прим. пер.]. Один из докладчиков предположил, что «смех мог бы стать человеческим опытом, который связывает соседей, если бы для этого было построено соответствующее помещение… Новое здание, возможное устройство которого обсуждалось, могло бы в значительной степени стимулировать смех и уменьшать аномию – ощущение, появившееся в результате снижения национального и местного самосознания. Кажется, что общественности требуется какой-нибудь общинный центр. Центр Смеха, специально спроектированный, чтобы оптимизировать восприятие шуток…»[98 - Atkin J.R. (1977) «A Designed Locale for Laughter to Reinforce Community Bonds», in It’s a Funny Thing, Humour, eds. A.J. Chapman and H.C. Foot, New York: Pergamon Press.]

Дрожь берет от такой перспективы. Вообразите себе сценарий: комиссия из архитекторов, психологов и юмористов проектирует основные параметры подобного заведения. Затем множество таких «Дворцов смеха» клонируются, как заведения фастфуда, в каждом уголке Англии. И как по волшебству мы снова обретаем потерянные сообщества и чувство национальной миссии, смеясь в унисон над подготовленными для нас шутками.

Просчет здесь, конечно, состоит в предположении, что юмор должен подаваться кем-то в готовом виде, что люди уже не в состоянии увидеть нечто юмористическое в своей собственной жизни. Предлагаемое решение является частью –  и продолжением – самой проблемы человеческого отчуждения, которую оно стремится излечить. Это решение пренебрегает как содержанием юмора – требуя только того, чтобы люди стояли или сидели вместе, чтобы смеяться, – так и тем фактом, что не столько сам смех, сколько предшествующий ему предмет смеха имеет значение. Смеясь друг над другом, а также друг с другом, люди приобретают чувство сопричастности и новые источники энергии, которых не может обеспечить ни одно постановочное представление и ни одно посещение концерта юмористов. Ирония в том, что такое нелепое предложение было высказано в стране пабов.

Тоник для духа

Воздействие третьего места состоит в том, что оно поднимает дух участников и этот эффект никогда полностью не теряется. Смысл взаимодействия в третьем месте – приносить другим радость, доставляя ее в равной степени и себе в ситуации, где все остаются в выигрыше. Как сказал Генри Седжвик о хорошей беседе, этот опыт воплощает идеальный союз эгоизма и альтруизма. Люди наслаждаются происходящей в третьем месте игрой и уходят с более приятным самоощущением после того, как получили и как сами оказали теплый прием, который является отличительной чертой третьего места. У тех, кто начинает день в теплой компании кофейни, никогда не случится абсолютно плохого дня; они уже развили определенный иммунитет против нищих духом и несчастных людей, которые в изобилии водятся во втором месте.

Настроение, окружающее третье место, изменчиво, так что уровень шума не является надежным показателем его жизнеспособности. Однако для тусовки в третьем месте характерен определенный эмоциональный тон вне зависимости от того, сколько шума она производит. Выдающийся исследователь человеческого общения Георг Зиммель предположил, что есть три мира, которые, взятые вместе, могут передать качество общения. Он выделил радость, оживленность и легкость[99 - Зиммель Г. (1996) Общение. Пример чистой, или формальной, социологии, Избранное. Том 2. Созерцание жизни, М.: Юрист, 491.]. Радость – это эмоция, которую вызывает благополучие; оживленность предполагает достаточно подвижный темп; легкость подразумевает освобождение от обязательств или нарушение монотонности.

Если предложенное Зиммелем описание слишком сильно напоминает щенка, спущенного с поводка; если оно, как кажется, упускает из виду более спокойные моменты социального расслабления, которые также характеризуют общение в третьем месте, то есть другое понятие, которое преодолевает эти недостатки. Третьи места также уютны (gem?tlich). Ни в одном другом языке, кроме немецкого, нет слова, которое так же точно передавало бы уют и разлитый в атмосфере дружеский настрой определенных мест. То, чего уюту (Gem?tlichkeit) может не хватать по части радостного энтузиазма, компенсируется сильным дружеским императивом. Уют предполагает настрой на открытость и вовлечение, а также состояние духа, которое приветствует любой возраст, пол и национальную принадлежность. Он вменяет в обязанность помогать другим чувствовать себя как дома и так же воспринимать себя. Уютная обстановка радушна к людям – ко всем людям.

Однако нас здесь интересует не столько степень приподнятости настроения в третьем месте, сколько факторы, благодаря которым такие места почти всегда приятны и приносят удовольствие. Третьи места подбадривают человека, даже если его или ее день прошел не совсем удачно. Когда несколько лет назад Джордж Малко писал о «Biltmore Bar» в Нью-Йорке, он спросил у владельца бара, который обслуживал посетителей, может ли тот сказать по поведению клиентов, какой у них был день. «Сложно сказать, – последовал ответ. – Когда дела не очень, крупный бизнесмен приходит в бар, чтобы забыться. А когда дела идут хорошо, он приходит, чтобы получить удовольствие»[100 - Malko G. (1969) «The Biltmore for Men Only», Holiday Magazine, January, 16.]. Как мы предположили ранее, третьи места отличаются тем, что личные проблемы посетители «оставляют у входа».

Третьи места сохраняют жизнерадостную атмосферу также благодаря тому, что между участниками устанавливаются ограниченные определенным образом отношения. Большинство завсегдатаев в третьем месте имеют особый и уникальный статус по отношению друг к другу. Особенность в том, что у них нет ни бесцветности отношений незнакомцев, ни той другой бесцветности, которая лишает яркости отношения даже между наиболее подходящими друг другу людьми: когда слишком много времени проводится вместе, когда слишком многое известно, слишком много проблем рассказано друг другу и слишком многое воспринимается как должное. Многие завсегдатаи третьего места – как «знаменитый гость» Эмерсона, знакомясь с которым мы заново открываем для себя человечество; который предлагает нам найти свое отражение в новом зеркале и таким образом вдыхает новую жизнь в разговор. В присутствии незнакомца, как писал Эмерсон, «мы говорим лучше, чем обычно. Мы обнаруживаем у себя живейшую фантазию, богатую память; даже демон застенчивости на время отступает. Мы готовы не смолкать целыми часами, рассыпая перед слушателем самоцветы искренних, задушевных, остроумных замечаний, извлеченных из хранилища давнишнего и самого потаенного опыта, да так, что рядом сидящие знакомые и родственники не надивятся на наши внезапно открывшиеся способности»[101 - Emerson R.W. (1968) [1860] «Friendship», in Ralph Waldo Emerson: Essays and Journals, Garden City, New York: Doubleday and Company, 161. В данном случае мы предлагаем свой перевод как более точный. Ср.: Эмерсон (2001) Р. Дружба, Нравственная философия, пер. с англ. Е. Ладыженской, Минск: Харвест, М.: ACT, Ч. 1.].

Магия незнакомцев улетучивается по мере их узнавания. Оказывается, что они могут ошибаться. У них есть проблемы и слабости, как и у всех остальных, и вместе с их блестящим очарованием увядает и их способность вдохновлять наше остроумие, память и воображение. Однако третье место замедляет этот процесс увядания, сохраняя жизнь большинства завсегдатаев не связанной друг с другом. Человек может наслаждаться компанией других в общем любимом заведении год за годом и никогда не увидеть их супругов; никогда не посетить их дом или место работы; никогда не увидеть их на скучном фоне их существования «вовне». Многие из завсегдатаев третьих мест олицетворяют в социальном или коммуникационном плане то же, что в сексуальном отношении –  любовница. Значительная доля соблазна и продолжительное очарование любовниц основано на том факте, что задействовано только удовольствие. Здесь нет подъема из кровати навстречу мириадам проблем, которые муж и жена должны разрешить вместе и которые оказывают пагубное влияние на их жизнь и на их заботу друг о друге. В третьих местах, конечно, много таких «любовниц общения» – людей, которые встречаются только затем, чтобы вместе хорошо провести время и блеснуть остроумием, и с кем, таким образом, связано хорошее время и удовольствие. Благодаря молчаливому согласию не делиться друг с другом слишком многим среди завсегдатаев третьего места сохраняется возбуждение, связанное с присутствием незнакомцев. Что значат, в конце концов, такие побочные линии сюжета, как дом, семья и работа, когда обсуждается сама природа жизни, судьба мира в современную эпоху или касание мяча, которое стоило победы во вчерашнем бейсбольном матче?!

Третьи места остаются тонизирующими, потому что те, кто ими пользуется, дозируют время, проведенное в них. Посетители ретируются в тот момент (или чуть раньше), когда магия начинает рассеиваться. Одна из причин, почему возвращение домой или на место работы не предвкушается в такой же степени, состоит в том, что люди часто должны оставаться там тогда, когда предпочли бы находиться в другом месте. В случае третьих мест такое – редкость. Одно-два пива или одна-две чашки кофе – и средний посетитель обычно уходит. Никто не обязан оставаться в таком месте, когда оно уже не приносит удовлетворения. Те, кто проводит в третьем месте слишком много времени, часто наиболее скучные и наименее ценимые в нем люди. Например, у края барной стойки в тавернах часто можно обнаружить худого и бледного индивида, с которым никто не вступает в разговор – англичане называют таких «солодовый червь»[102 - От malt-worm (англ.) из исторической хроники Шекспира «Генрих IV», часть 2, акт II, сцена 4; в переводе В. Морица и М. Кузмина, – «пьяница». – Прим. пер.]. Это один из наиболее постоянных, но наименее ценимых посетителей заведения. Он регулярно появляется, но он не «завсегдатай» и не «славный малый». Он уже давно потерял то качество, которое делает людей интересными, – качество, которое оттачивается столкновением с реальной жизнью вне заведения.

Общение в третьем месте поднимает настроение благодаря свободе самовыражения, которую оно поощряет. Это свобода от обязательств, стилей и манеры поведения, навязанных социальными ролями. Здесь индивиды могут выпустить наружу то, что другие ситуации заставляют держать внутри. Робость, которую рабочее место навязывает тем, кому нужно содержать семью, не распространяется на третье место. Здесь можно орать, как уличный проповедник, или стенать, как молодая вдова, с удовольствием хвастаться или напускать на себя строгий и важный вид судьи высокой инстанции.

Даже образ взрослого человека можно на время оставить. Взрослые мужчины и женщины могут насмешничать, поддразнивать, хитро коситься и хихикать, как озорные школьники. В безопасном и освободительном присутствии понимающих закадычных друзей мужчины и женщины могут вести себя странно для своих супругов и детей, которые знают их как намного более сдержанных и серьезных людей. Отдых от атмосферы и ауры ответственности и сопутствующего трезвого расположения духа вкупе с компанией благодарных «товарищей по несчастью» – это поистине пьянящий тоник. Весь каталог «Что пошло не так с супругами» или долгие причитания на тему «Случаи и привычки, которые закаляют любовь к детям» могут быть пересмотрены сквозь призму юмора и с необходимой дистанции. В таких случаях люди берут реванш над разочарованиями и лишениями повседневной жизни и делают это с наслаждением.

В третьих местах поощряется любительство, и это также прибавляет радости общения. Жизнь «снаружи», весь набор социальных ролей, которые исполняет средний индивид, не соответствуют потребностям самовыражения у жизнелюбивого человека. Обыденный мир подчиняет нас, особенно современный городской мир, который не любит людей с причудами и не потерпит «персонажей». Этот мир поощряет в нас стремление контролировать себя и свой образ. Он отдает предпочтение спокойному индивиду, а спокойные люди «не делают глупостей». Нельзя с розой в зубах станцевать фламенко посреди супермаркета. Нельзя припрыгивать, выходя из офиса начальника или направляясь к своему столику в ресторане. Нельзя напевать любимые баллады, стоя в очереди в кинотеатр. Небезопасно показывать классическую пародию на типичные выражения начальника, стоя у кулера с водой в офисе. Где же тогда все это делать?!

Принято считать, что этого не нужно делать вообще. Терпимость в отношении бурного проявления эмоций в современном обществе снизилась. Людей это раздражает. В наши дни публика не обращает внимания на молодого человека с радиоприемником, ревущим ему прямо в ухо, но стоит тому запеть – начать создавать собственную музыку, – и на него можно будет смотреть с неодобрением. Считается, что нам также нельзя приходить в возбуждение по поводу чего бы то ни было; а если уж так случается, то нельзя этого показывать. «Внешний мир» не хочет, чтобы мы назвали подлеца подлецом. Он не хочет, чтобы группы мужчин коллективно танцевали или собирались в местном парке попеть хором за бочонком пива. То, что в менее сдержанном, но лучше организованном обществе символизирует мир и добрую волю, в нашем обществе часто считается нарушением мира и спокойствия. Если нужно сказать речь – оставьте это профессиональным ораторам. Если нужно стенать – оставьте это проповедникам-фундаменталистам. Распространено мнение, что средний человек должен довольствоваться пением в душе и тихими перепалками с супругом или супругой за завтраком. Но для людей с душой (или для тех, кому нужно воодушевление) это слишком пресные и удушающие условия. Те из нас, кто в повседневной жизни не является певцом, танцором, поэтом, оратором, психологом, комиком, мудрецом, пародистом, жуликом, бильярдистом, плохим актером или героем, могут стать ими в третьем месте. Там есть сцена, и это чудесная сцена, ибо аудитория высоко оценит актера, как бы плохо тот ни играл. Какое еще поощрение нужно любителю?!

По моему опыту, те, у кого есть третье место, обычно презрительно относятся к частным коктейлям по приглашению, которые в высших кругах широкой прослойки среднего класса в Америке слишком часто стали заменять общение в третьем месте. Частные коктейли и «счастливый час» в питейных заведениях заслужили сомнительную репутацию именно по причине того, что они не справляются с заявленной целью. Подобные собрания обычно представляют собой что угодно, только не праздник жизнелюбия и расслабления. Отчасти проблема с коктейлями связана с неудачной обстановкой. Частный дом проектируется, строится и обустраивается как тихое и спокойное место. Он хранит много хрупких семейных реликвий. Он взывает к благородному достоинству, а не к неудержимой радости. Каждый обитатель и каждый гость понимают, что к ковровым покрытиям, обоям, бытовой технике, мебели и светильникам нужно относиться с осторожностью. Короче говоря, дом не место давать себе волю. Но это лишь часть проблемы.

На обычной коктейльной вечеринке не хватает удобных сидений для всех гостей, поэтому предполагается, что никто и не должен сидеть. Правила этикета, не поощряющие распитие напитков стоя, на время отменяются в пользу практических соображений, когда каждый обязан стоять и разговаривать с одним человеком, парой или группкой, а затем тактично переходить к следующему собеседнику. Когда все комбинации и перестановки исчерпаны и все исполнили свой долг, гости могут расходиться. Остроумный разговор ценится высоко, и хозяева искренне надеются, что они смогли составить удачный список гостей и вдохновили их на такие разговоры. Однако разговор должен прерваться еще до начала вдохновенных речей и бурных споров. Коктейльная вечеринка – это навязанная рутина, которая видоизменилась таким образом, чтобы скрыть собственный провал. Именно поэтому она исключает любую надежду на веселое, хорошо проведенное время.

Для более полного самовыражения (не говоря уже о расслаблении) необходимо третье место. Интересно, что подавляющее большинство людей, когда им предоставляется широта более полного самовыражения, не становятся вульгарными. Кажется, что в третьих местах форма общения и регулирующие его правила успешно выдерживают растущее количество людей и попоек. К чести собирающихся там нужно признать, что они могут до верхнего предела приободриться духом и при этом не буянить. Обитатели третьего места регулярно удовлетворяют свои потребности в живом общении, и поскольку они делают это часто, то потакание слабостям не превращается в неконтролируемый процесс и остается в границах разумного. Они получают гораздо больше приятных эмоций, чем предлагает нам жизнь «снаружи», и делают это, не вступая в опасные злоключения.

Друзья комплектом

Количество, качество и доступность друзей зависит от того, где с ними можно встречаться, – это факт социальной жизни. Если наша зависимость от места в этом отношении не всегда очевидна, то это потому, что самые близкие и дорогие друзья могут иметь особые права приходить к нам в дом и в нашу жизнь практически когда захотят. Однако не многим может быть дарована такая привилегия, если мы хотим сохранить частное пространство, контроль над своей жизнью и отношениями. Здесь действует «парадокс общительности»: в простой формулировке он гласит, что человеку необходима защита от тех, с кем ему бы хотелось иметь социальные отношения[103 - См. обсуждение нейтральной территории в главе 2 (#n4e968e6e1c2548c2809d645a924b8f89).]. Нельзя позволить им врываться в свой дом, или на рабочее место, или даже просто находиться рядом, когда у нас нет такого желания. Средний человек может регулярно встречаться со множеством друзей, только если может быть свободным от них, когда эта свобода необходима или желанна. Конечно, должна быть и свобода для встреч с друзьями – нужно быть легким на подъем, чтобы поддерживать активную дружбу с большим количеством людей.

Именно этот парадокс общительности стимулирует распространение третьих мест (или удобных мест для встреч), где бы ни селились люди. Только там, где планирование или зонирование не позволяет этого, третьи места не появляются как естественное проявление человеческой потребности иметь легкодоступные места встречи, куда можно прийти и откуда можно уйти когда захочется. Там, где третьи места отсутствуют, у людей уменьшается количество активных дружеских отношений и пропадает легкость, с которой они могут поддерживать контакты с друзьями. Это типичный случай новых автомобильных пригородов, где правила зонирования не допускают заведений, которые в других местах приспособлены под места встреч. В застройке, где нет ничего, кроме домов, жители сталкиваются с невеселым выбором: или открыть свои дома для частых и непрошеных вторжений, или решительно сократить неформальное общение. Как правило, и достаточно обоснованно, они выбирают частную жизнь. В конце концов, дом нужно хранить как святая святых личной жизни, отдыха и восстановления сил, и он должен выполнять эти функции для всех членов семьи.

Как знают теперь многие жители городов и пригородов, широкая сеть друзей не гарантирует отсутствия одиночества. Участие в ассоциациях волонтеров, «мгновенных сообществах» нашего мобильного общества также не защищает от социальной изоляции и сопутствующих чувств скуки и отчуждения. У сети друзей нет единства и нет «главной базы». Многие друзья могут предложить не более чем периодическую и негарантированную доступность. Добровольные объединения предлагают настоящую групповую принадлежность, и хотя у них есть «главная база», то, что они предлагают, можно получить только по расписанию в часы работы. И во многих из них взаимный интерес более-менее ограничен общими проблемами и заботами одиноких родителей, работой церкви, стратегией и анализом игры в бридж и так далее. Городская жизнь все меньше может предложить того, чего нам так не хватает: удобное и не ограниченное временем общение; места, куда люди могут прийти без цели или договоренности и где они будут встречены людьми, которые знают их и знают, как насладиться небольшой порцией свободного времени.

Однако насколько ценны друзья, которых заводят в третьем месте? Может, они не более чем описанные психиатром и психологом Игнасом Леппом[104 - Lepp I. (1966) The Ways of Friendship, New York: Macmillan Co., 41–43.] «случайные товарищи», которые довольствуются тем, что вместе развлекаются, но мало помогают человеку в раскрытии своего потенциала в жизни? Или, может, они малозначимые личности, называемые в одном из детективных романов Гарри Кармайкла «приятели из паба»? «Такого рода дружба, – говорит герой Кармайкла, – процветает только в атмосфере питейных заведений. Достаньте ее наружу, в реальный мир, – и она улетучится»[105 - Carmichael H. (1974) Most Deadly Hate, New York: E.P. Dutton & Company.]. Представление о том, что обстановка, созданная для расслабления и общения, и встреченные там люди являются не совсем настоящими, достаточно распространено как в обыденном представлении, так и среди профессионалов. Любопытно, почему некоторые склонны с пиететом относиться к тяготам жизни и разделяющим их спутникам и при этом не принимать в расчет более легкое общение, которым мы балуем себя в свободные минуты. Вопрос не в том, какие друзья лучше, а в том, что мы можем получить от разного рода друзей.

Прежде чем рассматривать приятелей в пабе или кофейне в отдельности от «близких» друзей, необходимо признать, что и те и другие в какой-то степени нам друзья. У некоторых из друзей в третьем месте есть широкая сеть контактов и обязательств вне его, и для них данное третье место может быть не более чем случайным прибежищем для отношений, созданных в другом месте и поддерживаемых во многих местах. Один раз нам показалось, что третье место могло сложиться именно при таких обстоятельствах. Могло быть и так, что в доисторические времена мужчины, которые охотились вместе, чтобы выжить, потом находили друг в друге много достойных восхищения черт и стремились продолжить взаимодействие. Такой ход событий кажется вероятным в свете того, что до сих пор происходит на рабочем месте. Тех, кем мы восхищаемся на работе и кто кажется нам «хорошими людьми», мы приглашаем выпить пива после работы, чтобы лучше узнать их.