Созвездие разбитых сердец

– У меня же есть абсент… – напомнила Мария. – И еще осталась твоя водка, вот только мартини я допила за неделю, прости…

– Чудачка, кто же запивает креветки абсентом? И уж тем более – водкой? – усмехнулся с видом знатока высокой кухни Павел, потом задумался на пару мгновений и, развернув тележку, покатил ее в сторону бакалеи.

– Раз ты так настаиваешь на абсенте, нам понадобится вот это! – он взял с полки темно-коричневую пачку кускового тростникового сахара. – Ну что, можем идти на кассу?

– Подожди, мы же не взяли самое главное… Гуляш для Урфина и печенку для Проши… ну, или вырезку, если гуляша не будет…

Соболиные брови Бердянского приподнялись в насмешливом изумлении:

– А попа у него не треснет, вырезку кушать? Мммм? Если ты кота так кормишь, можно я к тебе насовсем перееду жить? А?

Мария покраснела:

– Ой… а ты, наверное, тоже хочешь какое-нибудь мясо?.. Прости, я ужасная хозяйка… Мясо почти не ем и готовлю только по настроению… Но здесь, наверное, должно быть что-то вроде стейков… Ты умеешь их жарить?

Бердянский выразительно посмотрел на ее грудь и плотоядно облизнулся:

– Жарить я умею, и не только стейки… Уж будь уверена, сегодня дам тебе мастер-класс… будет очччень горячо…. и вкуууусно. – его рука властно проехалась по ее бедру, поверх юбки, нащупав границу чулок, а потом нагло, по-кошачьи, переместилась на попу…

– Пашка!.. Не хулигань… они же сейчас охрану вызовут, и мы останемся… ааах… без покупок… Пашенька…

– Не бойся, эти жлобы тут скучают целыми днями в пустом зале, а сейчас наслаждаются «passion show» в нашем исполнении. И зарплату получают из тех самых денежек, что я тут оставлю на кассе. Так что они не дураки охрану звать…

– Тогда пойдем за мясом… – Мария попыталась отойти от него на безопасное расстояние, но ничего не получилось, потому что ее тянуло к любовнику, как магнитом, а уж после обещания Бердянского дать ей некий мастер-класс, она сомневалась, что они вообще дотерпят до квартиры… Попытаться все же стоило.

…До квартиры они все-таки дотерпели – благо, ехать было недалеко, а холодный подъезд и грязноватый лифт не способствовали взаимной страсти, да и руки у обоих были заняты пакетами… но это не мешало им целоваться всю дорогу, на каждом светофоре, и возле машины, пока Павел ее закрывал, и в ожидании лифта…

У Марии уже губы болели от поцелуев, но она не отставала, не уступала, и на каждое касание губ и языка Бердянского отвечала с не меньшей страстью и нежностью, и в коротких паузах, когда они переводили дыхание, шептала:

– Паша, Пашенька… любимый…

Целуя Марию с жадностью голодного узника, получившего вдруг вместо привычной черствой корки целый праздничный пирог, Бердянский сам себе удивлялся – как он мог заподозрить, что она любит еще кого-то, что изменяет или лжет ему? Все это дурацкое недоразумение в больнице быстро прояснилось, и Павлу стало даже как-то стыдно перед больным другом. Выходит, что он снова увел у Дрона девушку – прямо из-под венца, можно сказать…

Конечно, Машка права, она добрая и не стала Андрюху жестоко обламывать, пока он только-только начал поправляться. Ну а как они будут объясняться с ним дальше, еще успеется обсудить и придумать. Теперь же Павел желал как можно скорее загладить свою вину перед ней, очистить их союз от ревнивых подозрений и претензий, скрепить его душевно и телесно… на простынях… в жарком любовном поединке… нет – танце… Да, танце! Именно так он хотел чувствовать ее тело, в тесном соединении и мягкой, плавной гармонии.

…Кошачий дуэт они услышали еще на выходе из лифта. Два голоса – один хриплый и басовитый, второй пронзительный и протяжный, как сирена – выли в унисон и так громко, что заглушили даже стук лифтовых дверей и вновь звонящий телефон Бердянского.

– Сейчас, сейчас, мои хорошие!.. Мама уже идет! – воскликнула Мария, всунула в руки Павлу свои пакеты и принялась нервно рыться в сумочке:

– Ахххх, ну где же, где же эти проклятые ключи?!

Кошки, просканировав пространство за порогом и опознав «маму», завыли еще громче, телефон в кармане Бердянского надрывался, а он сам, нагруженный до зубов, был лишен возможности хоть что-то предпринять: помочь Маше с поисками или заткнуть настырного абонента…

– Аааа, вот! Слава Богу! Сейчас, мои зайчики, уже иду… – Мария отперла оба замка и отворила дверь. Из прихожей на площадку упал сноп света – лампочка у нее в прихожей не была погашена, и на «лунную дорожку» немедленно выпрыгнули жирный рыжий кот и миниатюрная, но тоже округлая серая кошка.

– Уаааау! Мрррааау! Миииииииу! Муууааамма! – в возмущенных кошачьих руладах звучало нечто похожее на «где ты шлялась, мама!»

– А ну-ка быстро в квартиру! Паша, заходи… – Мария дождалась, пока Бердянский с добычей протиснется мимо нее в коридор, следом загнала Урфина с Прошкой и с облегченным вздохом закрыла дверь раньше, чем из квартиры напротив высунулась скандальная и любопытная соседка.

Невольно потянув носом, Павел с удивлением не учуял характерного котовьего острого запаха, какой ему померещился в прошлый раз, и, первым делом скинув ботинки, прошел прямиком на кухню. Избавившись от груды пакетов, он вернулся в прихожую, повесил свою куртку и небрежно сброшенное пальто Машки на вешалку, пока оба питомца наперебой голосили и крутились возле банкетки, мешая хозяйке снимать полусапожки.

– А ну брысь отсюда! – прикрикнул он на хвостатых-полосатых и, присев перед Марией, взялся помогать, заодно не упустив возможность скользнуть ладонями вверх по ее ногам, подразнить чувствительную внутреннюю поверхность бедер и самое желанное местечко между бедрами… о, как же там было горячо…

– Паша, что ты делаешь!.. – задрожав от его ласки, она все же устояла перед искушением и отодвинула любовника – не очень решительно, но отодвинула:

– Я сама…

– Самааа? Ну давай… хочу на это посмотреть… – вновь поддразнил ее Бердянский, намекая вовсе не на обыденное разувание, и плавно, но настойчиво заставил ее раздвинуть бедра немного шире…

Мария вновь покраснела до ушей и, теряя дыхание, всеми силами постаралась прогнать фантазию, как прямо здесь же, в прихожей, сидя на банкетке, закидывает ноги на плечи Павлу, так удобно стоящему перед ней на коленях, и тогда он… охххх…

– Мааааааммаа! – заорал Урфин и сиганул на нее, начал топтаться на бедрах, немилосердно делая затяжки на трикотажной юбке, и укоризненно повторил:

– Маммммааааа, голодаааааюююю! – в то же время его круглые желтые глаза сверлили Бердянского, с осмысленным и весьма сердитым выражением…

Кошачья эскапада привела Марию в сознание, и она снова отстранила Бердянского – теперь, когда на коленях торжествующе топтался Урфин и своей меховой шубой прикрывал соблазнительный вид, сделать это было намного легче:

– Паш, надо их покормить… И самим хоть немного поесть… Я в семь часов из дома ушла… Не обижайся, ладно?..

Котов в прихожей поубавилось: покладистая и разумная Прошка уже с минуту как ускакала на кухню и принялась шуршать по пакетам, а вот рыжий разбойник, спрыгнув с коленок Марии, переключил все свое внимание на самого Павла. Нагло боднул головой в бедро, провел кончиком хвоста едва ли не по губам, с явным издевательским: «Подбери слюни, любовничек!», и, прогнувшись вопросительным знаком, принялся яростно драть циновку, демонстрируя Бердянскому отлично заточенные когти.

– Ладно… подумаем сперва о хлебе насущном… и об этих живоглотах! – обреченно согласился Павел и, все-таки стащив с Маши обувь, вдруг поймал ее под колени и, закинув на плечо, торжественно понес на кухню.

– Пашка! Я же тяжелая! -это уж было чистым кокетством, довольная Машка смеялась, и Павел тоже усмехнулся:

– А я сильный и стойкий оловянный солдатик.

Бережно поставив Марию возле разделочного стола, он первым делом вынул толстушку-Прошку из пакета, где она уже разнюхала мясо и сосредоточенно жевала двойную полиэтиленовую упаковку в надежде добраться до собственно гуляша.

– Эй-эй, подруга, так не пойдет! В мои планы не входит торчать потом с тобой у ветеринара… от-пус-ти… фу! я кому сказал! – за пакетик с мясом пришлось всерьез посражаться: Прошка с голодным урчанием вцепилась в свою добычу и не намеревалась так легко от нее отказываться. Но Павел все-таки реквизировал гуляш до того, как пакет окончательно порвался, и вручил его Марии:

– Переложи в тарелку, а то сейчас всю кухню кровью зальем…

– Ничего, эта кухня и не такое видела, – вздохнула она, но послушно перехватила мясо и плюхнула в эмалированную миску.

Урфин, привлеченный запахом съестного, тут же взгромоздился на стол, и уже его когтистая лапа принялась охотиться за заветным пакетом с гуляшом.

– Мммяяяаааауусссоо! Мааааааййоооо мяяяяааааауусоооо! – орал он истошно, а Прошка вторила с пола, путаясь под ногами:

– Мммяяяя! Ммяяяяя! Мяяяяя!

– Слушай, ты неделю их не кормила, что ли? Они ж у тебя одичали совершенно! Два тигра-людоеда! – Павел вытащил из шкафчика над раковиной тарелку и, шлепнув ее сверху на злосчастный гуляш, временно предотвратил покушение.

– Оооо, это ты еще креветки Урфину не показал, вот тогда он выдаст натурального морского леопарда… – пообещала Мария с видом знатока-фелинолога. – А ты… ты, наверное, собачник?.. Ты вообще животных любишь?

Последний вопрос прозвучал как-то напряженно, и Павел кожей ощутил, что это первый тест… на что? Неужели… Сердце подпрыгнуло в груди: ох, не провалить бы этот самый тест…

– Ну да, я больше по собакам. Когда мне лет десять исполнилось, у нас дома появился ротвейлер, Густав, здоровенный такой, один из первых таких бойцовых псов в Союзе, но очень добрый… Потом в цирке с какими только пёселями не приходилось дела иметь, меня даже покусала однажды одна наша артистка.