Одной дождливой ночью

– Бога ради, да зачем мне вообще о чем-то таком мечтать, Лин?

Но он мечтал. И довольно часто. Но – уж это точно – жене об этом не говорил. То было сокровенное. Таким делиться сложно даже с самыми близкими людьми.

Но, попадись ему джинн в бутылке, исполняющий желания, в первую очередь он попросил бы именно это. И больше бы ему ничего не потребовалось.

Конечно же, незачем быть невидимым все время. Становиться невидимкой на время по собственному желанию – вот что было бы здорово. Не пришлось бы больше волноваться о придурках мира сего, могущих избрать его своей очередной жертвой. Нельзя обидеть, ограбить или убить невидимку. Эту часть его желания диктовала трусость, и он это прекрасно понимал. Другая же часть, не имевшая с трусостью ничего общего, была, однако, не менее постыдной.

В отрочестве самой волнующей и самой любимой его фантазией была та, в которой он, незримый для глаз, пробирается в душевые комнаты девочек после физкультуры. И от этой фантазии он не отказался… разве что со временем девочек сменили молодые женщины – нагие, с блестящей влажной кожей.

Будучи невидимкой, он мог бы провернуть много всего: подслушать что угодно, украсть все, что душа пожелает, отомстить каким-нибудь неприятелям, даже совершить убийство. Не то чтобы ему хотелось чего-то такого – отнюдь, даже намерения никогда не возникало. Дальше подглядываний за женщинами в душе его фантазии едва ли простирались.

Но и этого хватало, чтобы он держал язык за зубами, скрывая свои тайные желания от всех – и от Лин в первую очередь. Она ведь, узнав о таком, сочтет его за потенциального чокнутого, извращенца. Как минимум – расстроится, решив, что растеряла в его глазах привлекательность. Достаточно уже и того, что ей совершенно очевиден его врожденный параноидальный «синдром страуса»: чуть что – голову в песок.

От «Эджвуда» их отделял уже только один квартал. Джон поддал газу на перекрестке и втиснул машину в свободное место у бровки тротуара.

– Зачем мы встали здесь? У них ведь есть парковка, – в голосе Лин звучала мольба.

– Пройтись немножко пешком не смертельно.

– О, Джон!..

– Сэкономим пару долларов заодно.

– Не в этом причина, признайся! Бога ради, кому в голову взбредет угонять эту старушку?

– У них же работают парковочные служащие, верно? Отгоняют машины. А ты знаешь, как я не люблю, когда кто-то посторонний садится за мой руль.

– Ну разумеется.

Она открыла дверцу со своей стороны и выбралась наружу.

Джон тоже ступил на тротуар и захлопнул за собой дверцу, не забыв поставить ее на блок. Лин взяла его под руку, посмотрела ему в глаза и вздохнула.

– Я не против пройтись, милый. Все нормально.

– Я знаю.

– Просто… ты иногда слишком предусмотрителен.

Он выдавил улыбку.

– Могла бы и привыкнуть.

– Все никак не получается. Наоборот, каждый раз – все больше диву даюсь.

– Уж извини…

– Ты проявил такую смелость, такую решительность – и при этом не хочешь, чтобы хоть кто-то об этом узнал.

– Ну, в конце-то концов, мы здесь? Здесь.

– Угу. По принуждению.

Может быть, нет в этой статье ничего плохого, – думал он, идя с Лин в ореоле вечерней прохлады. Наручные часы показывали без малого семь. До ресторана оставалось пройти пару шагов. Для Лин это будет таким праздником, если я все же соглашусь. В конце концов, они все равно сделают какую-то статью – с моим ли сотрудничеством, без него… Это же «Пипл». Журнал с весом. Никакие угрозы судебными исками их никогда не останавливали.

Но каковы будут последствия?

Он понимал, что, вполне возможно, последствий не будет ровным счетом никаких. Но натура покусывала душу изнутри. Натура пыталась взять верх.

Под портиком ресторана стоял молодой человек, одетый в красную ливрею – видимо, главный по стоянке. Взгляд, которым он удостоил Джона, ясно давал понять, что все приличные посетители «Эджвуда» паркуются не где попало на улице, а в надлежащих местах… и за рамки приличий Джон заодно с Лин только что выпал.

Мистер Фоксворт покраснел.

И даже здесь тебя нет-нет да осудят.

Он потянул на себя тяжелую створку двойных дверей и придержал, пропуская Лин вперед. В фойе «Эджвуда» царила почти такая же темень, что и на улице.

Лин остановилась и расстегнула пальто. Джон принял его. Помедлив, она стряхнула с плечей шаль и, скомкав, запихала ее в рукав.

– Не нужна она мне, – сообщила она ему и широко улыбнулась. – Тут и так тепло.

Взгляды посетителей – по крайней мере, мужской части – сразу сошлись на ней. Наверняка и тут присутствовала пара-тройка тайных фантазеров-невидимок. Которые были бы не прочь поглядеть, как Лин выглядит без этого платья.

– Может, оденешь все же? Это платье, оно… мало оставляет воображению.

– О, дорогой, да не будь ты такой занозой в за…

Сильный удар грома заглушил ее голос.

Прорыв

1

Тоби Барнс, застреленный на поле патрульным Хансоном, был первым, кто умер в ту ночь, когда пошел черный дождь.

Первым, но далеко не последним.

Дождь застал Этель Бэнкс, когда она шагала прочь от задних дверей грузовичка с двумя мешками покупок, прижатыми к груди. Она едва не уронила их, когда грянул гром. Впрочем, вскоре они все равно оказались на земле – в тот момент, когда горячие струи дождя обрушились на нее.

– О нет, – пробормотала Этель.

Она нагнулась к упавшему содержимому сумок, думая, как бы это все побыстрее собрать да поудобнее уложить, и заметила, что даже для позднего вечера кругом стало как-то чересчур темно. Наверное, перегорела лампа фонаря у подъездной дорожки. Но вся ее рассыпавшаяся бакалея почему-то тоже чернела – прямо у нее на глазах.

И еще от нее стал подниматься пар.

– Интересные дела, – пробормотала Этель.

Куда более интересным было чувство, вдруг накрывшее ее. В иных обстоятельствах она уже бежала бы к дому – прочь от столь неистового прорыва стихии. Но Этель поняла, что почему-то сейчас рада столь внезапному ливню, столь рада, что сдвинуться с места не может. Она так и застыла в полупоклоне, позволяя дождю стекать по волосам, лицу и шее, пропитывать влагой одежду и добираться до самой кожи.