Оценить:
 Рейтинг: 3.6

Как подчинить мужа. Исповедь моей жизни

Год написания книги
2016
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 15 >>
На страницу:
6 из 15
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Теперь было совершенно иначе. Я чувствовала, что мы составляем с ним одно целое, – чувство, которое мы испытываем к самым дорогим и близким людям.

Он сам радовался при мысли быть отцом и умолял меня поселиться вместе, так как, по его словам, у него была потребность видеть меня постоянно возле себя, чтобы иметь возможность постоянно говорить, как он счастлив и как любит меня.

Благодаря непредвиденным обстоятельствам мы были принуждены устроиться вместе раньше, чем он мечтал. Он получил из Вены предложение сотрудничать в газете, которая только что стала издаваться. Ему предлагали очень хорошее вознаграждение, но с условием переселиться в Вену. Леопольд находил, что он должен согласиться, потому что определенный доход был очень важен для человека, берущего на себя заботу о женщине и ребенке. При этом он сознался мне в старых долгах, которые, в сущности, не беспокоили его, но которые при новом положении вещей он мог легко выплатить.

Однако все зависело от меня: если я соглашусь следовать за ним, он примет предложение, иначе он откажется.

Мне очень улыбалось покинуть Грац. Я была в состоянии поддерживать мою мать, а так как ничто другое не удерживало меня, то я объявила ему мое согласие, и он принял предложенные ему занятия.

* * *

Мы наняли две меблированные комнаты в Кольмесиргассе, за которые платили 150 фл. в месяц. Хозяином квартиры был некий доктор Фрид, который уехал с женой в деревню и сделал выгодное дело, отдав часть своей квартиры в наем во время выставки. Он был даже настолько практичен, что предложил Леопольду подписать вексель на сумму, равную шестимесячной плате за квартиру, и тот имел наивность подписать.

Доктор Фрид доказал свою практичность в делах еще и другим образом: когда мы осматривали и нанимали комнаты, то нашли их прекрасно меблированными, а когда переехали, вся красивая мебель куда-то исчезла и была заменена самой банальной обстановкой. Это грубое мошенничество взорвало Леопольда, но он во избежание неприятностей ничего не сказал хозяевам.

Леопольд очень много работал. В свободные часы мы выходили вместе. Он показывал мне Вену, которую знал отлично. Эти прогулки были для меня настоящими лекциями по истории и искусству, так как он не ограничивался только осмотром, а объяснял и поучал меня.

Однажды мы присутствовали на представлении его пьесы «Человек без предрассудков». М-м Клермон играла в ней главную роль.

Эта актриса, хорошенькая, но совершенно лишенная таланта, была раньше любовницей Захер-Мазоха и имела от него ребенка. Она и не подозревала, какие чувства и мысли волновали меня при виде ее… Как я в душе молила ее не завидовать мимолетному блеску, который неожиданно осветил мою тусклую жизнь… И как я уже готовилась, в свою очередь, занять место среди покинутых!

* * *

Выставка открылась 1 мая. Леопольд должен был идти в эту сутолоку ради своей газеты, между тем как я была счастлива, что могла спокойно остаться одна дома и присутствовать при толпе только из окна.

Через три дня после открытия выставки наступил всеобщий крах. Газета, в которую был приглашен Леопольд, была одним из первых погибших предприятий.

В продолжение его недолгого сотрудничества он успел заметить, что его обязанности отнимали у него слишком много времени и не давали возможности заниматься более серьезными работами, и это несколько смягчило удар. Но в данную минуту положение наше было не из блестящих. Поездка и первые дни в отеле отняли у нас почти все деньги, и нам пришлось свести расходы на самое необходимое, чтобы переждать несколько недель до получения гонорара. Мы решили не обедать больше в ресторане; я занялась кухней, на которую тоже имела право.

Самым тяжелым бременем для нас была наша квартира, за которую благодаря подписанным векселям мы так или иначе должны были заплатить. Леопольд работал усидчиво и зарабатывал фельетонами, которые легко писал и пристраивал большею частью в Вене, небольшие суммы, поддерживавшие нас все время. Но бывали и очень скудные времена, когда мне пришлось познакомиться с венским ломбардом.

Мы постоянно принимали посетителей, что было для нас весьма обременительно. Это были большей частью люди, приехавшие на выставку и случайно узнавшие о пребывании Захер-Мазоха в Вене. Посещении эти были нам неприятны, потому что отнимали у нас слишком много времени, а также потому, что паша обстановка была настолько плачевна, что почти не было ни одного приличного стула.

Наступило жаркое лето, а с ним пришла холера. Сначала было только несколько смертных случаев, но очень быстро она распространилась ужасно. Все, кто только мог покинуть город, бежали. Леопольд, пораженный ужасом, не решался выходить из дому, и не проходило дня, чтобы он не находил в себе все признаки заболевания. По улицам тянулись повозки, нагруженные покойниками. Лавки по соседству закрывались одна за другой. Пятиэтажный дом неподалеку от нас был заколочен и запечатан, потому что в нем не осталось в живых ни одного жильца. Все это, конечно, могло возбудить тревогу и ужас даже в сильных и смелых людях, а Захер-Мазох был не из их числа. Я все время доказывала ему, что страх его неоснователен, и старалась рассеять его своей болтовней, так как он боялся только тогда, когда думал об опасности. К счастью, «Фигаро» помогла мне прогнать боязнь холеры на целую неделю. Эта газета напечатала длинную статью, в которой описывалась встреча германского императора с Захер-Мазохом в здании выставки. В то время было ходячим мнение, что Леопольд питал глубочайшую ненависть к немцам, и журналист выбрал это темой своей статьи. Встреча была описана так пространно и с такими подробностями, что только очень немногие заподозрили ее достоверность. Посещение выставки повлекло бы за собой такие издержки, которые уже давно были нам не по средствам, даже если б жара и холера не помешали нам пойти. Во всей статье не было ни слова правды, что не мешало нам смеяться и удивляться смелости, ловкости и недобросовестности французского корреспондента.

Жара, денежные заботы, беспрестанный страх и беспокойство о здоровье Леопольда – все это, вероятно, было причиной того, что я родила преждевременно. Я совершенно не была подготовлена к этому событию. Недостаток в средствах помешал мне купить все необходимое для ребенка, и когда он явился так внезапно, то пришлось завернуть его в платки. По соседству отыскали для меня акушерку, г-жу Z, которая, несмотря на свои пожилые годы, ухаживала за мной с материнской любовью. Леопольд, точно обезумевший от радости быть отцом, не помнил себя от гордости и счастья. Ребенок был мальчиком, и он говорил о своем сыне, точно о каком-то важном лице.

Лежа неподвижно в кровати, я не переставала любоваться маленьким чудом, лежавшим возле меня, которое своим появлением внесло свет, гармонию и мир в мою тревожную, беспокойную жизнь. Когда доктор Фрид приехал в город для своего обычного приема и узнал о событии, он вошел к нам без зова, осмотрел меня и ребенка, нашел все в порядке и уехал. В следующие дни он поступал так же, в этом мы видели известную любезность по отношению к его жильцам и были крайне разочарованы, когда все эти добровольные визиты оказались позже записанными в счет по пяти фл. за каждый. На шестой день моих родов Леопольд отправился на целый день на выставку в обществе своего приятеля, графа Гендля. Оставшись одна в темной, скучной комнате, измученная невыносимой жарой и чувствуя потребность в воздухе и свете, я взяла малютку и уселась возле окна второй комнаты, выходившей на набережную Франца-Иосифа. Тут, при свете, я заметила, что ребенок был не совсем здоров и отказывался от груди. А мне предстояло провести одной, без всякой помощи, еще много долгих часов! Вечером, когда пришла акушерка, она объявила, что у ребенка судороги и необходимо найти врача. К счастью, в это время Леопольд и Гендль вернулись и, узнав в чем дело, тотчас отличились на поиски доктора. Но куда они ни обращались, везде получали отказ: все доктора были на даче, и ночью город был всецело предоставлен холере, оставшись без всякой медицинской помощи. Было больше двенадцати часов ночи, когда Гендль с помощью полиции отыскал, наконец, одного. Как резко отнесся этот человек к умиравшему ребенку! Не было никакой надежды. Он грубо объявил нам смертный приговор и 14 бившимся крошечным тельцем. Мне казалось, что я умру от горя.

Когда врач ушел, Леопольд с рыданием упал на диван. Превозмогая свое собственное горе, я старалась ободрить его, говоря с ним спокойно и рассудительно.

Г-жа Z заметила нам, что следовало поторопиться покрестить ребенка во избежание неприятностей с властями. Граф Гендль тотчас же отправился в ближайшую церковь С. Этьена и привел с собой молодого священника. Он окрестил ребенка, после чего подошел к моей кровати, преклонил колени, прочел молитву глубоким и кротким голосом, перекрестил-благословил меня. Все это было сделано с той необыкновенной простотой, которой характеризуется чистая и искренняя вера, и мне стало еще грустнее.

Этот религиозный обряд как будто несколько успокоил Леопольда. Я просила его лечь и отдохнуть. Он последовал моему совету, и вскоре по его спокойному дыханию я поняла, что он заснул глубоким сном.

Ребенок, лежавший возле меня, начал слегка хрипеть; пламя ночника разгорелось сильнее – и зловещие тени заколебались по стенам, потом оно задрожало и убавилось, готовое совсем потухнуть. Я надеялась, что в тишине ночи смогу выплакаться и тем несколько облегчить себя, но в моих горящих глазах не было ни одной слезы. Мысли мои беспорядочно блуждали в какой-то серой бесконечности; я чувствовала ту нервную тревогу, которая предвещает лихорадку и которой я до сих пор не испытала еще.

На следующее утро возле меня лежал труп ребенка.

Граф Гендль пришел к нам еще раньше, чем Леопольд успел встать. Я сказала ему, что была бы счастлива, если бы он снова увел Леопольда на выставку, чтобы рассеять его, так как вид мертвого ребенка и приготовления к похоронам расстроят его и ему лучше не присутствовать при этом. Гендль охотно согласился, и, как только Леопольд был готов, они ушли.

Теперь у меня была только одна мысль: сказать Леопольду все и покончить с этой игрой в прятки. Пред лицом смерти, которая уже унесла одного из нас и близость которой я чувствовала теперь, переживаемый нами роман показался мне легкомысленным и недостойным. Если мне суждена смерть, я не хотела умереть во лжи, если я буду жить, его любовь должна быть достаточно сильна, чтобы выдержать правду, иначе лучше было бы расстаться.

Я с нетерпением ожидала его прихода. Он вернулся уже поздно вечером. Я услышала его голос на улице и по звуку поняла, что он был в веселом расположении духа, но, вероятно, г-жа Z тотчас же сообщила ему о моем состоянии, потому что, войдя, он с особенным вниманием и беспокойством взглянул на меня.

Скоро мы остались вдвоем; я не хотела терять времени и просила его сесть возле меня, сказав, что мне надо сообщить ему нечто важное.

Он сел на край кровати, с любопытством глядя на меня, и я рассказала ему всю свою жизнь.

Я еще продолжала говорить, когда он склонился на колени возле моей кровати; его губы дрожали от глубокого волнения, и крупные слезы катились по бледным щекам. Когда я кончила, он положил свою голову на мою подушку, и я поняла, что он был глубоко тронут. Прошло несколько минут, прежде чем он обратился ко мне.

– Так вот как ты жила, несчастная! И ты могла утаить это от меня! От скольких беспокойств и горечи я был бы избавлен, если бы ты была лучшего мнения о моей любви! Меня именно больше всего беспокоила и угнетала мысль о том, что ты покинула богатую среду, чтобы идти за мной, и теперь лишена всего, к чему привыкла, и мне было стыдно пред тобой. Теперь, когда ты мне рассказала о своей бедности, ты даешь мне возможность сделать твою жизнь прекрасной и счастливой благодаря моему труду. Я должен бы сердиться за то, что ты так плохо судила обо мне, но и так счастлив от всего, что произошло! С какою радостью я буду теперь работать! Я всегда мечтал жениться на бедной девушке. Что мог я предложить богатой женщине, которая имела все, между тем как бедная становилась богатой со мной…

Он долго еще говорил в таком направлении. Вскоре мы должны получить порядочную сумму денег, и как только я поправлюсь, мы уедем из Вены в Штирию, в горы, где будем вне опасности от холеры и где я скоро восстановлю свое здоровье.

– Теперь у меня одной тяжестью меньше на сердце, – повторял он постоянно. – Постарайся поскорее поправиться, чтобы мы могли обвенчаться тотчас же.

Но вместо того, чтобы поправиться, я заболела еще серьезнее.

* * *

Только в начале августа доктор разрешил мне ехать.

Мы решили прежде всего отправиться в Брюк-на-Мюр и остаться там, если нам понравится.

Не успели мы перебраться через Земмеринг среди высоких мрачных гор, глядевших на нас с высоты их спокойного величия, как уже почувствовали себя весело и легко.

А когда приехали в прелестное местечко Брюк, с чистым, чудным воздухом, мы увидали, как удачно выбрали, и решили основаться в нем.

Мы устроились в маленькой пивоварне Борболани. Несмотря на то, что мы оба были угнетены последними печальными событиями, пребывание, в этом спокойном городке, расположенном среди прелестной природы, произвело на нас такое благотворное действие, что через неделю мы совсем преобразились. Леопольд позабыл о всех своих болезнях и выражал такую радость жизни, на которую я не считала его способным. Я тоже совсем поправилась.

Леопольд работал по утрам, а после двенадцати часов мы совершали прогулки, которые все увеличивались по мере того, как возвращались мои силы. Обмениваться мыслями, тихо бродя по уединенным лесам, тихим долинам и освещенным солнцем горам, откуда взор наш стремился вдаль, было удобнее и приятнее, чем среди венского шума, и это способствовало нашему тесному сближению. Вскоре я должна была сделаться женой человека, шедшего со мной рядом, быть связанной с ним законом на всю жизнь; естественно, что мне хотелось изучить и узнать его, а также понять, каким образом я могу сделать его счастливым. Я не была уверена, что в состоянии во всех отношениях удовлетворить его, иногда даже я сильно сомневалась в этом. Очень часто, когда он увлекался в разговоре, мне удавалось проникнуть слегка в моральную область его души, в область его «злого идеала», и то, о чем я догадывалась скорее, чем видела, пугало меня. Иногда он говорил мне, правда шутя, но за шуткой, как грозный призрак, я различала правду, – что в моей натуре было тоже нечто демоническое и что, может быть, я была скорее ближе к его злому, чем доброму идеалу.

Я была слишком уверена, что он ошибался, что во мне было и тени «этого», и из этой уверенности рождался страх, как бы наш брак не превратился для обоих в ужасную ошибку.

* * *

Все было готово для нашей свадьбы, и мы ожидали только значительного гонорара, чтобы отправиться в Грац с целью обвенчаться и купить там обстановку.

Так прошли август и сентябрь. Мне кажется, что это ныло самое счастливое и спокойное время моей жизни.

Но в конце сентября, впрочем, два события нарушили мое спокойствие.

Во время наших прогулок мы часто проходили мимо лавки, торговавшей семенами, возле которой грелась на солнце, лежа на мешке, хорошенькая серая кошечка; Леопольд, очень любивший кошек, всякий раз не забывал поласкать ее. Лавочник заметил это и в один прекрасный день подарил ему эту кошечку. Леопольд очень обрадовался и тотчас понес свое сокровище домой, и с той поры вся наша жизнь сосредоточилась на этой кошке. Хотя мы не были вполне уверены, к какому полу принадлежало это животное, его назвали Петерл; ночью кошка спала на кровати хозяина, а день проводила, лениво свернувшись в корзиночке на письменном столе, так как Леопольд не терял ее никогда из виду. Мы отказались от долгих прогулок, потому что Петерл не мог оставаться продолжительное время один. Животное, по-видимому, не привыкло к подобной нежности, так как она вовсе не шла ему впрок. Кошка стала тосковать, потеряла аппетит и отказывалась играть со своим хозяином.

Однажды ночью я проснулась и увидела Леопольда плачущим возле моей кровати. Испуганная, я спросила, что с ним. Почти не в силах промолвить слово от рыданий он наконец объяснил мне, что Петерл околел. Это было грустное и трогательное зрелище, когда бедное маленькое животное покончило с существованием на его руках!

Он вспомнил о нашем ребенке, тело которого содрогалось таким же образом, и ему казалось, что душа ребенка вернулась к нему под видом кошки, чтобы еще раз сказать ему прости! Он не мог оставить Петерла одного, иначе пришел бы за мной раньше.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 15 >>
На страницу:
6 из 15