Как убили Юлю

Корякинцев немного помолчал, вероятно, подбирая выражения помягче.

– Он исполнял воинский долг, – сказал просто участковый. – Чтобы Вы тут могли двери краской обливать, волосы красить и наркоманить по клубам, спя с каждым встречным?

Девица опешила.

– Предъявите ваши документы, гражданочка. Немедленно.

Внезапная отповедь подействовала на «гражданочку» чрезмерно отрезвляюще, что та подчинилась и принесла паспорт.

– Иванова Наталья Ивановна, – прочитал участковый, и на лице у него появилась едва заметная улыбка. – Вам уже двадцать лет. Пора браться за ум.

Бунтарка впала в смятение, а смятение вновь у неё вызвало ярость.

– Послушайте, Вы!..

– Нет, это Вы послушайте! Налицо порча имущества. А ещё угроза физической расправы. Давайте обойдёмся без поножовщины. Моя задача не допустить, чтобы статистика по моему району поползла вниз… Благостная статистика, понимаете?

– Я не убийца в отличие от некоторых!

– Вы вандал, – заявил Корякинцев, – Маргарита Львовна великодушно отказалась писать

заявление на Вас, гражданочка… Но я Вам должен сделать внушение.

– Свободу не задушишь и не убьёшь! – взвизгнула зелёноволосая.

Участковый поморщился, словно у него разболелась голова, а после этого он вздохнул, будто подумал о ватрушках, которые стряпает его жена.

– Хорошо… Надеюсь, Вы меня поняли. Или Вы сами прекратите хулиганить, или будет дело по «хулиганке». И потом Вам некогда будет заниматься своей вот этой вот… Борьбой. Будете улицы подметать. Или утки выносить. В общем, исправительные работы. Я понятно объясняю?

– Всё с Вами ясно! – взвизгнула она опять и скрылась за дверью, хлопнув ей так сильно, что в подъезде чуть краска не поотлетала.

– Надеюсь, я с ней больше не увижусь, – сказал Корякинцев и слабо улыбнулся с видом невероятно уставшего человека. – И Вам советую.

На том и разошлись, но Юля пошла провожать Маргариту Павловну в квартиру. Последняя испытывала колоссальное облегчение от того, что ситуация с этой девкой хоть как-то продвинулась в нужную сторону.

– Спасибо тебе, Юленька… – сказала пенсионерка, заводя в квартиру свою спасительницу, но та не успела ничего ответить: они сразу миновали прихожую и оказались на кухне.

Юля встала, будто её прибило к месту молнией: она даже вообще не обратила внимания на характерные постукивания, которые услышала ещё при входе в квартиру.

Тук… Тук… ТУК.

Степан Александрович стоял на кухне и отбивал здоровенный кусок говядины… Молотком. Блестящим таким, с зазубренным бойком. Мощный мужик за столом одной рукой удерживал кусок, а другой методично его отбивал. Тук-тук-тук… Он мельком глянул на Юлю Викторовну, но ничего не сказал. Лицо его предельно сосредоточилось.

– Стёпа, – протянула пенсионерка. – Ты не поверишь! Теперь эта мерзкая девчонка не будет нас доставать… Спасибо Юле.

– С-с-спасибо, Юля, – машинально повторил он и остановился. – Ужин?

– Н-н-нет, – ответила Юлия и тут же себя возненавидела. Какого хрена она сама заикаться начала?! Лоб её покрылся испариной… С этой сраной фобией! – Извините. Нет. Я не голодная.

– В-всё н-н-нормально? – спросил он с каким-то подозрением, рискующим перекатиться в обиду.

– Да, всё замечательно. Мне просто надо идти…

Но давление она успела ей померить ещё раз, прежде чем Маргарита Львовна всё-таки задала вопрос:

– Почему ты так испугалась, когда вошла на кухню?

Юля улыбнулась, почувствовав, что эта улыбка вышла очень глупой и неловкой.

– Даже стыдно говорить, – начала она издалека. – Я боюсь молотков.

Маргарита Львовна удивлённо улыбнулась – как-то по-доброму, без насмешки.

– Ну, кто-то боится пауков, кто-то – высоты. А я боюсь… Молотков.

Это слово отдавалось у неё внутри холодным скрежетом. Молоток… Молоток! Настолько она ощутила всё неприятие этого инструмента, что содрогнулась.

– Почему? Почему ты их боишься?

– Когда я была маленькая, на меня накинулся соседский ребёнок. С молотком.

Она замолчала, а в её памяти резким, ярким пятном всплыло событие многолетней давности: кровь, гогот, молоток. И яркое солнышко, слепящее глаза.

– Я т-тоже б-боюсь, – сообщил Степан, появившийся в проёме комнаты. Он сделал это настолько бесшумно, что Юля испуганно заёрзала.

– Молотков?! – она сама изумилась уровню надежды, колыхнувшейся у неё внутри.

Он нервно улыбнулся – если это так можно назвать. Уголки его рта как-то задёргались, но глаза остались неподвижными.

– Н-н-нет. Г-г-г-глуб-б-б-боких в-в-в-водоём-м-ов…

Он тяжело выдохнул – далось это признание ему очень трудно.

– Каждому – своё, – отозвалась Юля Викторовна, прерывая неловкое молчание и уютный стук часов.

– Это надпись была написана на воротах концлагеря, – напомнила Маргарита Львовна, и Юле стало совсем уж не по себе… Она поспешила домой, надеясь, что Саша ещё никуда не ушёл гулять, и с ним всё по-прежнему в порядке.

И действительно: Саша был ещё дома, но смотрел как-то укоризненно и мрачно, будто знавал какую-то страшно тайну. Ходил из комнаты в комнату, сжимая телефон.

– Всё нормально? – спросила Юля, когда она готовила ужин на скорую руку.

– Да.

– Завтра я иду в школу твою.

Саша вздохнул, но спорить не стал. Если её уж его мать что-то решила, то её не переубедить. И эта черта его дико раздражала Юлю. Он в такие моменты всё больше напоминал ей Борю. Как бы говорил «делай, что хочешь, но я всё равно считаю тебя за дуру». Пугающая черта. Ведь он вырастет, повзрослеет и станет один-в-один он. Не возненавидит ли она его так же, как бывшего мужа?!

Юля стала отгонять от себя эти гнетущие мысли, но есть ей расхотелось, и она пошла спать…