Устриц едят живыми. Письмо на тот свет

Может, кофе?…Хотя… ты на ночь его не пьешь…
А может пульку распишем или партию в дурака?
Ты только пообещай, что от меня никогда не уйдешь…

Глава 2

Все все знают… Все как обычно… Но только я знаю какой ты был на самом деле. Настоящий, домашний, одинокий и единственный… в халате и тапочках… Мы с тобой прожили огромную жизнь… Десять лет как один день… Теперь я гуляю сама по себе… по твоей дороге в обнимку с семью ветрами… а ты наблюдаешь за мной со своего облака…

Мы…

За каждой малой буковкой, за каждою строкой
Ты наблюдаешь с облака и машешь мне рукой
А я смотрю на облако, вздыхаю и соплю
Ты далеко, а я тебя еще сильней люблю
Все говорят: «ты отпусти, не мучай его там,
А лучше выпей за него походные сто грамм.
Ты молода, тебе себя не стоит хоронить…»
Я отвечаю: «он еще при жизни бросил пить»
Мне говорят: «сойдешь с ума, давай охолонись»
А я прошу тебя: «ты мне, пожалуйста, приснись»
И ты мне снишься. Вот ведь как. Нас людям не понять.
И говоришь: « как же тебя мне хочется обнять»
И тянем руки мы с тобой друг к другу в мире сна.
Но между нами вдруг встает стеклянная стена.
И мы колотим по стеклу ладонью, кулаком…
Но это там, а здесь звенит будильник на весь дом…

Композитор тоже человек. И жена композитора тоже человек. А без композитора – полчеловека. Особенно если жена – поэт. Извини, но ты сам меня так назвал. Это высокое звание. Быть поэтом это значить жить с обнаженной душой и чтобы сердце болело и не заживало. Терпеть не могу когда меня поэтессой называют. Ты так меня тоже называл, когда злился. И еще хлеще называл «типа поэтесса». А я-то как злилась. Ты умный, всегда знал куда укусить. И твои укусы стали для меня прививкой. Теперь я «и хулу и похвалу приемлю равнодушно». Так что в этом месте меня уже никто не прокусит.

Но, несмотря на эти прививки, мне не нравится, когда говорят «иркутская поэтесса» или «иркутский композитор» или «иркутский художник». Нельзя так, это все местечковое. Композитор, художник, поэт – они вне территории. Они просто есть.

Я теперь часто думаю, как мы с тобой могли ужиться в едином пространстве – два скорпиона, два самодура, две одиночки… Что нас объединяло? Вот это и объединяло – самодурство, самодостаточность, сотворчество, одиночество, единство взглядов. Это ли не любовь?

Любили до ненависти. Подчас искры из глаз летели от такой любви. Все вдребезги. А после сядем и сидим в обнимку, футбол смотрим. Вокруг бардак, а нам хорошо. Вот ведь как бывает…

Как разрушая не разрушить
Таинственность высоких нот…
И закрывая уши слушать
Как пустота сжигает души
И ангел плачет у ворот
Как, стиснув зубы, улыбнуться
(кто виноват и кто не прав…)
На вечный зов не обернуться
К руке любимой прикоснуться,
Схватившись за пустой рукав
Как удержать, как удержаться
На тонкой линии луча…
А не упасть и не сломаться.
Как расставаясь не расстаться,
Махнув рукою сгоряча…

На выставке, посвященной году театра в Иркутском областном краеведческом музее 2019.Костюм, знаменитая черная шляпа, шарф, нотная тетрадь и несколько фотографий со спектаклей Владимира Соколова. Я никогда не могла подумать, что Володины вещи будут жить в музее…

Глава 3

Господи, Господи, вот скажи, зачем ты так все устроил, зачем смерть приходит так неожиданно, нечаянно, случайно. Даже когда уже все понятно, что ничего уже не будет, не состоится. Она при всех раскладах – неожиданна. Мозг все понимает, а сердце не принимает.

И лежит среди белых простыней малюсенький человечек, и строит планы на жизнь. Все равно строит. Ох, неумолима смерть, перед ней еще никто не устоял.

Я тебя отмолю. Я тебя отыграю у смерти.
Я поставлю себя словно фишку на центр стола.
Преферанс на судьбу. Я прошу вас, колоду не метьте.
На распутье дорог моя красная карта легла.
Я тебя отмолю. Как бы не было больно и страшно
Удержаться на кромке холодного, тонкого льда.
Но в ладонях моих поплывет твой кораблик бумажный
И омоет твой призрачный путь ключевая вода.
Я тебя отмолю. Мне до звезд дотянуться не сложно.
Я и к Богу и к черту, колени склонив, припаду.
Все вокруг говорят, что со смертью играть невозможно.
Даже если и так, я у смерти тебя украду…

Владимир Соколов у себя в кабинете на втором этаже. Иркутск Переулок Волконского, 8а. Театр Пилигримов.

Прошу врачей и всех – всех-всех – не говорите Малышу про болезнь, он испугается, начнет думать об этом, у него опустятся ручки. Я ведь знаю его. Он очень – очень сильный, он олигарх духа, но он Малыш. Нет ведь, сказали.

И мы с тобой начали придумывать сказки, друг другу врать. А почему кровь в мокроте? Так ты же упал и ребро сломал, вот оно и зацепилось за какой-то сосудик. А сосудик внутри, его же не перебинтуешь. Потерпи Малыш, мы поправимся. Мы…

Если ты заболеешь, (все может быть)
Я тебе помогу болеть.
Потому что мы знаем, что только вдвоем
Можно уколы терпеть.
Если ты упадешь, упаду с тобой.
Раз упали, давай отдохнем.
Полежим и о чем-нибудь помечтаем.
Отряхнемся и дальше пойдем.
Если вдруг страшный сон приснится тебе,
Ты увидишь пустой вагон,
Сразу вспомни о том, что я рядом с тобой,
А все остальное – сон.
Вдруг получится так, что ты раньше меня…
Ну… раньше меня уйдешь…
Нарисую ромашки на нашем крыльце,
А ты их из тучи польешь.

– Да. Сейчас меня немного подлечат, и точно, к отцу твоему в деревню жить переедем, на свежий воздух, как ты говоришь. Все, я теперь захотел. А квартиру цыганам сдадим, пусть соседей этих на уши поднимут. (А сам смеешься)

– Наконец то!

– Скажи же, что переедем? А отец то не против будет, если я там поселюсь?