Устриц едят живыми. Письмо на тот свет

23 ноября 2018 года. Областная больница. Ты лежишь на кроватке, а я сижу напротив в кресле-каталке. Смотришь на меня внимательно-внимательно, словно запомнить хочешь, словно фотографируешь на память, и вдруг говоришь «Люблю тебя, дуру такую». И столько нежности в этих словах, столько трепета! И стало страшно. Здесь я осознала, что это конец, абсолютный, окончательный, все, больше ничего не будет, больше не на что надеяться. Закрываю уши, чтобы не слышать голос. Твой голос слышать не могу. Сопротивляюсь: предатель… предатель, зачем ты меня предаешь, зачем уходишь, ненавижу. Бог, и тебя я тоже ненавижу, зачем забираешь, он же так хочет жить. Все, я не буду тебе молиться. Никогда не буду. Ты предатель…

А сама улыбаюсь до ушей, изображаю радость…

– Дура ты моя… иди сюда, садись вон там в ноги… дай мне ручку…

Взял за руку крепко-крепко. И смотрим друг на друга. Запоминаем. Каждый свое.

Прижалась к нему, рядом притулилась на больничной койке, нюхаю волосы. Надо набыться, налюбиться, запомнить взгляд, запах, звук. Все запомнить все вместить в себя, чтобы потом на каждый день хватило, делить буду по капелькам, по чуть -чуть, чтобы навсегда хватило, на все мою оставшуюся жизнь. Чтоб с избытком, чтобы и потом, чтобы после нас еще долго-долго… Срочно набыться… Только как?

Последняя фотография Владимира Соколова. За полтора месяца до смерти. В ДК «Нефтехимик» (Ангарск. На премьере спектакля «Мать богов» по пьесе В. Хайрюзова. Для которой Володя написал музыку… Музыка к этому спектаклю была последней его работой.

Вот ведь жизнь.
Что кисет с дорогим табаком.
Каждый день, как затяжку смакую.
Вспоминаю все время, как ты говорил:
«Я люблю тебя, дуру такую»
Почему то на этой мятежной земле
Не успели мы вдоволь набыться
И теперь иногда ты приходишь ко мне
Поболтать про дела, и посниться…
Так случилось… Случилось вот так —
Мы с тобой разлетелись по нотному стану.
Я хотела у смерти тебя откупить.
Оказалось – не по карману.
Что лежало там, словно куда – то ушло,
Провалилось в бездонную дырку.
Но успели схватить мы с тобою, назло
Дуре – смерти, друг друга за шкирку…

Глава 6

Мы были одинаковые, только миру свою одинаковость транслировали по-разному. Именно эта одинаковость и спасла наше совместное бытие. Могли молчать вечер напролет. Зайдешь в комнатку «дай головочку поцелую» и уйдешь к себе. А то и чай нальешь, принесешь, бутерброд икрой намажешь. Так набуровишь, что икра на пол падает. В комнатку заглядываешь, стоишь минуту на пороге скромно. Садишься на уголок кровати, словно стесняешься, рассказываешь о чем-нибудь. «Ешь давай, тебе для крови полезно». Всегда икру покупал для моей крови…

Главное, что друг у друга в поле зрения. Это называется – просто быть. А теперь как быть? Тебя ведь нет в поле зрения…

В изголовье твоя фотокарточка
В белой рамке под тонким стеклом.
Я теперь беспризорная ласточка
Навсегда потерявшая дом.
Я любуюсь влюбленными парами
Под июльской блуждаю луной,
Обнимаясь с ночными кошмарами,
И каждый с разлуку длиной.
И не дай бог кому то услышать
Как, вытягиваясь в струну,
На чужой, обветшалой крыше,
Воет ласточка на луну…

Ты любил про семью говорить. «Как то отец матери задание дал, мол, иди на рынок и купи букет цветов для Лени Мессмана. Он, говорит, их только и любит. Называются залупянки, голубенькие такие. Ходит Инесса по рынку у всех про залупянки спрашивает, и никто про такие не знает. Возвращается домой злющая и на Игоря шумит. А тот смеется, заливается…»

Любил родителей очень. Тебе их не хватало с самого детства. Вы с братиком Сашей подолгу жили с дедом Александром Федоровичем и бабушкой Викторией Иосифовной в Ленинграде, пока родители по городам и весям мотались.

Братики Володя и Саша Соколовы с дедом Александром Федоровичем Соколовым

Маленький Володя у памятника Михаилу Глинки

Братики Володя и Саша Соколовы возле дома в Ленинграде

Володя Соколов с мамой Инессой Акимовной

Тебе не хватило родительского внимания. И тащил ты эту нехватку за собой до самого конца. Дома стояла статуэтка Богородицы из кафедрального католического собора. Ты, как мимо нее идешь, всегда берешь ее в руки и целуешь тихонько. Говоришь, что Инесса в ней поселилась.

Мама Владимира – Инесса Акимовна Соколова

И еще говорил, что незадолго до смерти она сказала, что будет тебя охранять, и что дух ее будет жить под кроватью. Да, она была рядом. Когда я была дома одна, то чувствовала необъяснимое присутствие чего-то или кого-то. Но мне было хорошо и тепло.

Когда я увидела тебя в морге 18 декабря, на твоем лице застыла улыбка. Потом люди «которыезнаютвсе» говорили, что это мышцы твои расслабились так, и это вовсе даже не улыбка. Но они дураки какие-то. Я знаю, что это именно улыбка. Ты когда умирал, увидел родителей. Мне хочется так думать. Мне хочется хотя бы так облегчить твой уход. Я чувствую свою вину за то, что меня в тот момент не было рядом. Здесь я матерюсь, долгим и замысловатым матом. Была бы рядом с тобой, тебе было бы легче, и мы бы отсрочили смерть. Упросили бы ее хоть на денек задержаться.

Это стихотворение тоже написала от имени Володи, словно он от туда говорит…

Я чувствую тебя вокруг
И твои запахи и звуки
И к ним протягиваю руки
Совсем не ощущая рук
И говорю тебе:
«Я здесь»
Но ты меня уже не слышишь,
А только, всхлипывая, дышишь
И кошке говоришь «не лезь»
И фотографию целуешь,
И тихо шепчешь «как же так.
Подай мне хоть какой то знак»…
И что-то на снегу рисуешь…
И тает снег в твоей ладони
И бьется огонек в окне
И пляшут тени на стене,
Сползая в мир потусторонний.
И вдруг я вижу яркий свет,
И в нем мгновенно растворяюсь,
И словно заново рождаюсь:
Малыш, не бойся, смерти нет…

Глава 7

Я долго училась этому – просто быть. Быть и не мешать, помогать, а не мельтешить, молча разговаривать. Надо тебе побыть одному, уезжаю в деревню к отцу или в нашу маленькую студию на Карла Маркса, чтобы если вдруг что-то случится, быстро приехать…. Можешь ночью позвонить «что делаешь, приезжай, не могу один, с тобой хочу». «Вова, ну ты гад. Сейчас буду».

Владимир Соколов у своего театра