Однажды в замке

Но потом Филлипс рассказал ему все с самого начала: и про книгу, и про бессмертие, и про то, что эта книга все еще где-то во Франции, и у Арнольда есть вполне себе реальный шанс обрести вечную жизнь. Звучало убедительно, соблазн был слишком велик. Генри навел его на герцогов Аквинских, и Арнольд шерстил архивы по всему миру, пока поиски не привели его к тому, что было очевидно с самого начала: с того самого проклятого двенадцатого века книга, похоже, так и лежала в замке Аквин. Но нельзя просто так явиться в замок и перевернуть все вверх дном. Семь лет назад Арнольд начал переговоры о покупке замка. Сделка состоялась в прошлом месяце, но сейчас, сидя в углу склепа, Арнольд уже совершенно не уверен в том, что его многолетнее увлечение приведет к вечной жизни, а не к смерти.

Раскат грома. Арнольд вздрагивает.

***

– Да где они? – Эллис нервно ходит по комнате. – Где Арнольд? Где этот Генри? Куда Чарлз запропастился?

И тут из коридора раздается панический, почти истеричный крик. Эллис и Софи невольно подходят ближе друг к другу, то есть это Софи подходит к Эллис, та стоит на месте.

– Кто это кричал? – спрашивает Софи.

– Арнольд, кажется, – отвечает Эллис. – Очень похоже.

– Что нам делать? – спрашивает Софи.

– А что мы можем сделать? Запремся и не будем никому открывать. Утром постараемся выбраться отсюда.

– Но отец…

– Так иди, спасай его! – не выдерживает Эллис. – Ты понимаешь, что среди нас было четыре мужика, а сейчас ни одного не осталось? Единственное, что мы можем сделать – это сидеть здесь тихо и молиться.

Софи сжимает губы. Ее лицо искажается, но она понимает, что Эллис права. А Эллис подходит к окну, опирается на узкий подоконник и невидящим взглядом смотрит на кладбище. Она стоит так минут пятнадцать, а потом ее взгляд становится осмысленным, потому что на кладбище начинает кое-что происходить. Она видит Арнольда Кевендиша, который прячется в склепе.

– Ну конечно… – шепчет Эллис.

– Что? – Софи вытягивает шею.

Эллис оборачивается и смотрит на нее с улыбкой.

– Ты теперь совсем-совсем одна, малышка Софи.

***

– Кто ты? – очередной удар Чарлза выбивает Генри Филлипсу пару зубов. – Кто ты такой, а?

Битва проиграна, Генри пора бы уже это признать.

– Я…

– Кто?

– Меня зовут Герон.

– Чего?

– Герон.

– Какой еще на фиг Герон?

– Ты же Карл Аквинский, да? А по тебе сразу видно, что ты псих, – Генри улыбается окровавленной улыбкой.

Карл лишает его еще пары зубов и улыбка Герона становится еще более кровавой.

– Приятно, когда твоя репутация идет впереди тебя.

Глава 2. Безумец. История Карла Аквинского

Колокола начинают звонить в пять часов утра, собирая монахов к заутрене. Серые силуэты торопливо выползают из своих ночных укрытий, сливаются в единый поток и исчезают внутри угловатой церкви. Тропинка, по которой достопочтенные святые идут к богу, проходит мимо глухой стены главного здания монастыря. Эта стена совершенно ровная, кроме одного единственного окна, которое закрывает железная решетка с толстыми прутьями. Само по себе достаточно странно, но еще более подозрительным кажется поведение монахов, когда они проходят мимо этой стены. Достопочтенные братья закрывают головы руками и стараются пониже натянуть капюшоны своих монашеских ряс. Как выясняется, в это холодное зимнее утро подобные предосторожности не лишние. Вот один из братьев кричит, когда ему в голову прилетает точно брошенное яблоко. Остальные бросаются врассыпную, но не тут-то было. Вслед за яблоком летит сапог, потом железная миска, потом еще один сапог, и, наконец, кружка. Все снаряды достигают своей цели, кроме кружки – та разбивается о каменную дорожку, окатывая монахов брызгами глиняных черепков. Достопочтенные братья замирают, но продолжения не следует. Один из братьев осторожно идет вперед, другой поднимает голову, тихо охает и пытается остановить смельчака, но слишком поздно: из одинокого зарешеченного окна извергается содержимое ночного горшка, которое с издевательской точностью обрушивается прямо на достопочтенного брата. Впрочем, никто не обольщается. Все знают, что это только начало. В окне за решеткой появляется стоящий в полный рост совершенно голый и очень худой человек.

– Доброе утро, моя паства! – громким голосом провозглашает он. – Сегодня, как и всегда, мы погрузимся в пучину богословия и попробуем осознать причины, по которым вы согласились всю жизнь морозить задницы, жрать репу и не трахаться с бабами. Так как в прошлый раз мы успешно одолели последнюю главу Евангелия от Матфея, то предлагаю перейти к Евангелию от Луки, что также обещает быть крайне и крайне интересным чтивом, – в руках человека в окне появляется книга. – Итак! Мы начинаем! Во дни Ирода, царя Иудейского, был священник из Авиевой чреды, именем Захария…

Монахи снова тянутся к церкви. Человек в окне продолжает читать, почти после каждого предложения останавливаясь, чтобы прокомментировать прочитанное в той же манере, в которой он начал свою речь. Монахи не слушают. Наконец, последний из достопочтенных братьев скрывается внутри церкви, колокола перестают звонить. Человек в окне замолкает, бросает книгу куда-то за спину, спускается с подоконника и закрывает ставни. Он на одной ноге допрыгивает до кровати и залезает с головой под шерстяное одеяло. Так он проводит следующие сорок минут. Потом в двери открывается небольшое окошко, появляется поднос с миской и чашкой.

– Завтрак, Ваша светлость, – раздается из-за двери.

– А не пошел бы ты, Евстафий, на хрен? – отвечают из-под одеяла.

– Я бы на вашем месте не отказывался от еды, Ваша светлость, а то завтра вам нечем будет кидаться в монахов.

– А ты не на моем месте, – парируют из-под одеяла.

– И вы плохо едите, – невозмутимо продолжает Евстафий, – да еще и каждое утро стоите на холоде. Добром это не кончится.

Человек раздраженно откидывает одеяло, встает, шлепает голыми ногами по полу и резко захлопывает окошко в двери со своей стороны. Каша из миски и вода летят на стоящего по ту сторону монаха.

– Будете и дальше так себя вести, вам забьют окно.

– Что-то за последний год так и не забили, – отрезают из-за двери.

– Зато в прошлом году вы лишились прогулок из-за вашего поведения.

– Именно потому, что меня лишили прогулок, меня не могут лишить окна. Это слишком бесчеловечно даже по вашим меркам.

– И сегодня вас будут мыть.

– Что-то часто в последнее время. У меня закрадываются подозрения, Евстафий, что тебе просто нравится смотреть на меня голого.

– А у меня закрадываются подозрения, Ваша светлость, что вам нравится, когда вас видят голым – иначе ваши выходки объяснить нельзя.

– А зачем их объяснять? Я же сумасшедший, – бурчит себе под нос человек и снова залезает под одеяло.

Под одеялом он лежит до обедни. Евстафий снова приносит еду, но на этот раз человек даже не встает. Еще через два часа Евстафий возвращается с двумя другими монахами и открывает ключом дверь. Внутри светло. У стены стоит койка, на которой, свернувшись в клубок под одеялом, лежит безумец. Также в комнате стоят стол и стул, в углу навалены книги, многие из которых разорваны на части. Евстафий смотрит на стену: на камне нацарапаны линии, их уже так много, что безумцу приходится залезать на стол, чтобы продолжать свое дело. Евстафий знает, что сегодня он нарисовал восемьсот сорок четвертую черту – по количеству дней своего пребывания в монастыре Святого Лазаря[6 - Вымышленное название.].

– Пора мыться, Ваша светлость, – тихо говорит монах.

Одеяло откидывается, и безумец садится на кровати. Он истощен, сероватая кожа натянулась на ребрах, как на барабане, ногти на руках и ногах синие, синие же губы. На осунувшемся лице клоками растет борода, рыжие волосы неровно подстрижены, с левой стороны выдран целый клок. Неестественно яркие зеленые глаза останавливаются на монахе.

– Будете себя хорошо вести сегодня? – ласково спрашивает Евстафий.