Глубоко. Пронзительно. Нежно

– Как сахарозаменитель, – ответила она, отвернулась от меня, потом долго лежала в задумчивости. По дыханию я слышал, что не спит. Я ее понимал. Она хотела уйти под парусом в море, а я предложил перейти его вброд.

– И вообще, мне нравится Рерих, – подтвердила она мои опасения.

– Это где?

– Не где, а кто.

– Ты думаешь, я не знаю этого художника. Я хотел узнать, насколько далеко.

– Это в Индии, в Гималаях. Я раньше думала, что в жизни так ярко, как на его картинах, не бывает. Оказалось, бывает. В долине цветов.

– В Индию часов девять лететь. Ты же знаешь, мне категорически запрещено летать, даже пассажиром.

– Я знаю, от этого мне еще больше не спится. Все какие-то мысли.

– Перевернись на другой бок.

– А смысл?

– Покажи проблемам прекрасную задницу.

* * *

Черные жемчужины с синим отливом усыпали дно леса. Будто рассыпалось чье-то великое ожерелье. Кто-то рассыпал, а мы собирали. Лисички, выпутываясь из лап зеленого меха, светились от счастья, что наконец выбрались наружу. Словно мать-и-мачеха легли они, одушевленные победой, на мягкий ковролин под высокими соснами. А здесь мы с ножичками. Артур с Шилой гуляли по лесу, сосредоточившись на грибах и чернике. Богатый воздух, щедрый на кислород, то и дело накатывался волной на легкие, оставляя там частичку своей жизненной необходимости, продлевая жизнь как минимум еще на вздох. Иногда я останавливался, наблюдая, как ловкие пальцы Шилы собирали с веток ягоды в небольшое зеленое ведерко. Особенно крупные она закладывала, словно в ломбард, в свои губы. Я любил ее так, что мне и не снилось. Мне снились совсем другие дела. Сон на новом месте всегда был проблемой для меня. Воспоминания, как катушка спиннинга, который я взял с собой и уже успел покидать, разматывались на бесконечные метры жизни, потом сматывались обратно. Маленькая золотая рыбка болталась на поводке. Словно испытывая судьбу, я безжалостно выкидывал ее в пучину, полную хищников и прочих опасностей, не давая ей полной свободы, управляя ею, то и дело подматывая обратно, тем самым возвращая себя на круги своя. Целью всякой человеческой рыбалки было поймать рыбу покрупнее, среди камней и коряг зацепить нечто большое и прекрасное.

– Ты слышала, как кто-то у соседнего трейлера рыгал с утра? – вырвала неожиданным вопросом меня из чистоты Лапландии Шила.

– Нет. Я, видимо, уснул на тот момент.

– Вчера хорошо посидели.

– Кто?

– Кто-кто? Мы.

– А, я все думаю о бедняге, которому было плохо с утра.

– Что за дурацкая привычка аккумулировать в себе негатив?

– Ты снова о парне? – засмеялся Артур. Он подошел к березе, которая чудом затесалась среди сосен, и обнял ее.

– Я тебя сейчас ударю, – замахнулась на меня Шила зеленой улыбкой ведра.

– Не ревнуй, ягоды рассыплешь. А ежик был классный. Никогда не видел таких ручных. Я понимаю: утки, голуби, но чтобы ежик за колбасой приходил… Он, наверное, больше нас съел.

– Может, он для детей старался. Они же кормят ежат, отрыгивая.

– Значит, тот финн звал своих на первый завтрак? Дети, сейчас позавтракаем и по машинам.

Шила запустила в меня шишку:

– Хватит обнимать березу!

Я успел убрать голову. Шишка попала в ствол.

– Ого, у тебя какой разряд по шишкометанию? – «Она снова меня любит», – завибрировало в моей голове.

«Вот такого я тебя люблю, вот такого», – ответила Шила на звонок еще одной шишкой. Артур снова увернулся.

* * *

Вечерами мы гуляли по финским магазинам, просто так, не имея понятия, что может нас там поразить настолько, что захочется оставить себе. Заходили то в один, то в другой.

– Ты еще не устал? – обращалась Шила ко мне на выходе из очередного магазина.

– Ни в коем случае, – держался я.

– Надо тебе тоже рубашку купить другую.

– Зачем?

– Должна же я тебя за что-то любить.

– Чтобы хоть за что-то его любить, она покупала ему время от времени новую одежду: то рубашку, то перчатки, то шляпу, то кроссовки, – иронизировал Артур. Я следовал по следам Шилы. Иногда она держала меня на своей руке, словно на поводке, иногда отпускала, отвлекаясь на ту или иную тряпку, как сейчас, и я оставался один в гардеробе материального, не зная, как распорядиться этой свободой. Я бродил меж людей-невидимок, висящих на вешалках в ожидании клиента. Бесполезно трогал на ощупь ту или другую ткань. В мужском отделе было прохладно и пусто, зато в женском шла настоящая жатва. Когда женщине плохо, она идет по магазинам, чтобы никого не видеть, когда женщине хорошо, она идет по магазинам, чтобы ее видели все. Сейчас рядом с ней был мужчина, который подсознательно искал выход. Для женщины магазин – это релакс, для мужчины – работа, женщина ищет в магазине примерочную, мужчина – выход. Я тоже искал его подсознательно.

За этими мыслями меня подкараулила девушка:

– Can I help you?

Я не растерялся:

– Девушка, не могли бы вы мне найти вот это, примерить? – достал я с полки свой запылившийся английский и указал рукой на рубашку с белыми пальмами на черном хлопке, которая висела на манекене.

– Такая осталась только у него, – поискав некоторое время необходимое, улыбнулась мне белым полусладким полнотелым лицом продавщица.

– Он не обидится, если мы с него снимем?

– Неужели вас устроит секонд-хэнд? – подхватила мое чувство юмора девушка. Ей не хотелось, ей не хотелось раздевать манекен.

– А что делать? Очень нужны пальмы. В Финляндии они только у этого симпатичного парня.

– Хорошо, попробую договориться. Давно я не раздевала мужчин, – начала она двигать выставочную статую, чтобы поднять мужчину на руки.

– Ваша миссия одевать.

– Это точно, – улыбнулась мне девушка, спустив манекен с постамента.

– В Финляндии все девушки такие?