Боги Бал-Сагота (сборник)

– Купить?

Аргивянин высыпал из кошеля на каменную столешницу золотые монеты, смутно заблестевшие в свете лампы. Смех Гимиль-ишби был похож на шорох змеи, ползущей сквозь сухую траву.

– Что мне до этой желтой грязи? Ты рассказываешь о демонах и приносишь мне пыль, что носит ветер?

– Пыль? – Пирр нахмурился. Гимиль-ишби положил руку на блестящую груду и рассмеялся. Где-то в ночи простонала сова. Жрец поднял руку. На столе лежала горстка желтой пыли, смутно блестевшей в свете лампы. По лестнице спустился внезапный порыв ветра, от которого замигал огонек светильника, и поднял золотую пыль в воздух. На мгновение пространство вокруг заполнилось блестящими частичками. Пирр выругался. Весь его доспех был покрыт желтой пыльцой, поблескивавшей среди медных пластинок.

– Пыль, что носит ветер, – пробормотал жрец. – Сядь, Пирр из Ниппура, и побеседуем.

Пирр оглядел узкую комнату, ровные стопки глиняных табличек вдоль стен и папирусные свитки над ними, потом сел на каменную скамью напротив жреца, поправив перевязь меча так, чтобы рукоять удобно лежала спереди.

– Ты забрался далеко от родных земель своего народа, – сказал Гимиль-ишби. – Ты – первый из золотоволосых странников, ступивший на равнины Шумера.

– Я скитался по многим землям, – пробормотал аргивянин, – но пусть стервятники обглодают мои кости, если мне доводилось видеть другой народ, который так же одолевали бы нечистые силы, и земли, в которых властвовало бы столько богов или разоряло бы столько демонов.

Его взгляд в изумлении замер на руках Гимиль-ишби. Они были длинными, узкими, белыми и сильными – руками юноши. В том, как эти руки отличались от всей остальной внешности жреца, отображавшей невероятную древность, было что-то неопределенно настораживающее.

– В каждом городе свои боги и жрецы, – откликнулся Гимиль-ишби, – и все до последнего дураки. Чего стоят боги, которых возвеличивает и низвергает людская прихоть? За всеми человеческими богами, за изначальной троицей Эа, Ану и Энлиля, скрываются боги куда древнее, которых не могут изменить человеческие войны и честолюбие. Люди отрицают то, чего не видят. Жрецы города Эриду, посвященного Эа и свету, видят не больше, чем жрецы Ниппура, поклоняющегося Энлилю, которого они почитают господином Тьмы. Но он бог лишь той темноты, которую видят в своих снах люди. Настоящая Тьма остается за пределами всех снов, и в ней скрываются настоящие и ужасающие боги. Мне удалось мельком увидеть истину во времена, когда я был жрецом Энлиля, за что они прогнали меня прочь. Ха! Эти глупцы глаза повыпучивали бы, узнай они, сколь многие из их паствы приползают ко мне по ночам, вроде тебя.

– Я не ползаю ни перед кем! – тут же ощерился аргивянин. – Я пришел купить талисман. Назови цену и катись к дьяволу.

– Не гневайся, – с улыбкой произнес жрец. – Скажи мне, почему ты пришел?

– Если ты так чертовски мудр, то должен был бы знать сам, – прорычал аргивянин, ничуть не успокоившись. Затем его взгляд затуманился, а его воспоминания обратились к пройденному им спутанному пути. – Меня проклял какой-то колдун, – пробормотал он. – Когда я возвращался после победы над Эрехом, мой конь закричал и шарахнулся от чего-то, что видел только он. Затем мои сны стали чудовищными и странными. Во тьме в моих покоях шуршали крылья и тайком переступали невидимые ноги. Вчера женщина на пиру обезумела и попыталась меня зарезать. Затем из ниоткуда возникла гадюка и прыгнула на меня. Ночью же та, что люди называют Лилиту, проникла в мои покои и дразнила меня своим ужасным смехом…

– Лилиту? – В глазах жреца зажегся задумчивый огонек, на похожем на череп лице возникла мертвенная ухмылка. – Воитель, воистину в Доме Арабу замышляют твою погибель. Твой меч бесполезен против нее и ее супруга Ардат Лили. В полночном мраке ее зубы отыщут твою глотку. Ее смех оглушит тебя, ее обжигающие поцелуи иссушат тебя как листок, несомый горячим ветром пустыни. Безумие и погибель будут твоим уделом, и ты спустишься в Дом Арабу, из которого никто не возвращается.

Пирр беспокойно заерзал, прошептав невнятное проклятие.

– Чем, кроме золота, я могу тебе заплатить? – прорычал он.

– Многим! – Черные глаза вспыхнули, рот-рана искривился от необъяснимой радости. – Но я должен назвать собственную цену после того, как помогу тебе.

Пирр нетерпеливо махнул рукой в знак согласия.

– Кто наимудрейший в мире? – неожиданно спросил отшельник.

– Египетские жрецы, что нацарапали эти твои свитки, – ответил аргивянин.

Гимиль-ишби покачал головой. Его тень на стене стала похожа на стервятника, сидевшего над умирающей жертвой.

– Нет никого мудрее жрецов Тиамат, которая, как полагают глупцы, погибла многие века назад от меча Эа. Тиамат не знает смерти. Она правит в тенях. Она простирает свои темные крыла над своими почитателями.

– Я ничего о них не знаю, – беспокойно пробормотал Пирр.

– О них не знают те, кто живет в городах. Лишь те, кто обитает в пустошах, заросших тростником болотах, каменистых пустынях и пещерах. Среди них скрываются служители Дома Арабу.

– Я думал, что из этого Дома никто не возвращается, – сказал аргивянин.

– Ни один человек не возвращался оттуда. Но слуги Тиамат могут уходить и возвращаться, когда пожелают.

Пирр сидел молча, воображая обитель мертвых такой, какой ее описывали верования шумеров: просторная и пыльная, погруженная во тьму и безмолвие пещера, по которой вечно скитаются души умерших, лишенные всяких человеческих качеств, радостей и любви. И воспоминания о прошлой жизни рождают в них лишь ненависть ко всем живым, их делам и устремлениям.

– Я помогу тебе, – прошелестел жрец. Пирр поднял увенчанную шлемом голову и уставился на него. В глазах Гимиль-ишби было не больше человеческого, чем в отражающих свет факела чернильно-черных подземных озерах. На его поджатых губах играла усмешка, как будто он втайне радовался всем горестям и несчастьям человечества. Пирр возненавидел его, как человек ненавидит скрывающуюся во тьме змею.

– Помоги мне и назови цену, – сказал аргивянин.

Гимиль-ишби сложил ладони и вновь раскрыл их. В руках у него оказался золотой цилиндр, крышку которого удерживала защелка с драгоценным камнем. Когда жрец откинул крышку, Пирр разглядел, что цилиндр был наполнен серой пылью, и, сам не зная отчего, содрогнулся.

– Эта пыль была когда-то черепом первого короля Ура, – сказал Гимиль-ишби. – После смерти – а даже некромант должен умереть – он скрыл свое тело, используя все свое искусство! Но я отыскал его рассыпавшиеся кости и во мраке над ними вступил в битву с его духом, как человек сражается в ночи с питоном. В награду мне достался его череп, скрывавший тайны темнее всех, что скрыты в египетских преисподних. Этой-то мертвой пылью ты и поймаешь Лилиту. Скорее найди закрытое место, пещеру или комнату… Нет, подойдет и тот разрушенный особняк, что находится на полпути отсюда к городу. Рассыпь пыль тонкими линиями вдоль порога и окна. Не оставляй незащищенным ни одного промежутка больше ладони. Затем ляг, как будто собираешься отдыхать. Когда Лилиту войдет, – а она явится непременно, – произнеси слова, которым я тебя научу. Тогда ты станешь полным над ней властителем до тех пор, пока не освободишь ее, произнеся то же заклинание наоборот. Ты не сумеешь убить ее, но можешь заставить поклясться оставить тебя в покое. Заставь ее клясться сосцами Тиамат. Теперь склонись ко мне, я прошепчу тебе слова заклинания.

Где-то в ночи пронзительно вскрикнула ночная птица, и в звуке этом было больше человеческого, чем в шепоте жреца, что был не громче ползущей по тине гадюки. Наконец он отодвинулся с отвратительной ухмылкой на сухих губах. Какое-то время аргивянин сидел неподвижно, как бронзовая статуя. Тени на стене приняли облик сгорбленного стервятника, склонившегося к необычному рогатому чудовищу.

Пирр взял цилиндр и поднялся, завернувшись в свой алый плащ. Из-за рогатого шлема он казался необычайно высоким.

– А цена?

Руки Гимиль-ишби превратились в дрожащие от жадности когтистые лапы.

– Кровь! Жизнь!

– Чья жизнь?

– Любая жизнь! Так, чтобы пролилась кровь, и дух покинул трепещущую плоть в ужасе и боли! Моя цена за все одна: человеческая жизнь! Смерть – моя отрада. Моя душа насытится смертью! Все равно, мужчины ли, женщины или ребенка. Ты дал слово. Так сдержи же его! Жизнь! Мне нужна человеческая жизнь!

– Хорошо же, вот жизнь! – Меч Пирра пламенной дугой рассек воздух, и похожая на череп стервятника голова Гимиль-ишби упала на каменный стол. Тело какое-то время держалось прямо, извергая из себя черную кровь, затем рухнуло поперек камня. Голова прокатилась по столешнице и с глухим стуком упала на пол. Черты обращенного вверх лица застыли в выражении невероятного изумления.

Снаружи раздался ужасающий крик, и жеребец Пирра, порвав узду, в исступлении поскакал прочь через равнину.

Пирр бежал из тускло освещенной комнаты, от глиняных табличек с таинственной клинописью, от папирусов в темных иероглифах и от останков загадочного жреца. Взбираясь по вырезанным в камне ступеням к свету звезд, он и сам не знал, от чего бежал.

Вдали поднималась тусклая красная луна, заливавшая равнину мрачным светом. Напряженная жара и тишина охватили землю. Пирр чувствовал покрывавший его тело холодный пот. Его кровь текла по венам вялым потоком льда, язык прилип к нёбу. Доспехи тянули к земле, а плащ казался опутывающим силком. Невнятно ругаясь, Пирр содрал с себя плащ, затем, потея и содрогаясь, один за другим сорвал и побросал прочь доспехи. Оказавшись под властью неконтролируемых страхов, аргивянин совершенно лишился всякого налета цивилизации и вновь обратился в дикаря. Оставшись в одной набедренной повязке и перевязи с мечом, он торопливо зашагал через равнину, неся золотой цилиндр под мышкой.

Ни единый звук не нарушил выжидающую тишину. Наконец он достиг развалин особняка, пьяно накренившихся среди груд обломков. Одна комната по какой-то прихоти случая осталась нетронутой среди общей разрухи. Лишь дверь была сорвана с бронзовых петель. Пирр вошел. Лучи луны последовали за ним, наполнив дверной проем смутным свечением. В комнате было три окна с золотыми решетками. Пирр бережно очертил порог тонкой серой линией, затем в той же манере обработал каждый оконный проем. Отбросив опустевший цилиндр, он растянулся на голом возвышении, установленном в глубокой тени. Его необъяснимый страх вновь оказался под контролем. Тот, кто был прежде преследуемой добычей, обратился в охотника. Ловушка была готова, и со всей терпеливостью дикаря он стал поджидать свою жертву.

Ожидание было недолгим. Что-то захлопало снаружи, громко и гулко, и проникавший сквозь дверь лунный свет заслонили громадные крылья. В одну секунду напряженной тишины Пирр слышал лишь грохот собственного сердца о ребра. Затем в дверном проеме на краткое мгновение возникла фигура и тут же пропала. Создание вошло внутрь. Ночной демон оказался в комнате.

Пирр внезапно сел на возвышении, сжимая в руке рукоять меча. Его голос прогремел в тишине, произнося темное загадочное заклинание, что нашептал ему мертвый жрец. В ответ раздался ужасный вопль, быстрая поступь босых ног и звук тяжелого падения, и что-то забилось и забарахталось на полу среди теней. Стоило Пирру проклясть скрывавшую все темноту, как луна, будто заглядывающий в дом гоблин, высунула багровый край из-за оконного проема, и пол пересек поток света цвета расплавленного металла. В бледном свечении аргивянин разглядел свою жертву.

Но на полу перед ним извивалась вовсе не демоническая женщина. Это создание было мужчиной – гибким, темнокожим и нагим. Во всем он походил на человека, за исключением неестественно гибких конечностей и неизменного блеска глаз. Существо извивалось так, будто страдало от ужасной боли, губы его покрылись пеной, а тело принимало самые невероятные позы.

С кровожадным криком Пирр подбежал к нему и пронзил корчившееся тело мечом. Острие звякнуло о плитки пола под демоном, и с покрытых пеной губ сорвался ужасающий вопль, но он был единственным явным последствием удара. Аргивянин выдернул меч и с изумлением обнаружил, что на клинке не осталось ни пятна, а на темном теле – ни царапины. Услышав, как на крик его пленника эхом откликнулся другой голос, он развернулся на месте.

Прямо за зачарованным порогом стояла женщина, обнаженная и гибкая, с темной кожей и широкими пылающими глазами на бездушном лице. Существо на полу прекратило извиваться, и кровь Пирра застыла в жилах.

– Лилиту!

Она затрепетала на пороге, как будто удерживаемая невидимым барьером. В ее глазах пылали ненависть и ужасающее желание пролить его кровь и прервать его жизнь. Она заговорила, и впечатление человеческой речи, произносимой этими прекрасными нечеловеческими губами, показалось более пугающим, чем если бы зверь заговорил людским голосом.