Боги Бал-Сагота (сборник)

– Ты поймал моего супруга! Ты смеешь истязать Ардат Лили, перед которым трепещут боги! О, как ты будешь выть, когда я примусь разрывать тебя на части, кость за костью, жила за жилой! Отпусти его! Произнеси слова и выпусти его, иначе тебе будет отказано даже в такой гибели!

– Слова! – ответил он с яростной горечью. – Ты преследовала меня, как гончая, а теперь не можешь пересечь порог, не оказавшись в моей власти так же, как твой приятель. Ну что же ты, заходи в комнату, ночная сука, дай мне приласкать тебя так же, как я приласкал твоего любовника, вот так, так и так!

От уколов острого клинка Ардат Лили вновь завыл, и на губах его выступила пена. Лилиту издала безумный протестующий вопль и замолотила кулаками по невидимому препятствию.

– Стой! Стой! О, если бы только я могла до тебя дотянуться! Я бы превратила тебя в слепого изуродованного калеку! Но довольно! Проси, чего хочешь, я все исполню!

– Хорошо же, – мрачно проворчал аргивянин. – Я не могу лишить это существо жизни, но, судя по всему, способен причинить ему боль, и если ты не исполнишь моего приказания, я причиню ему такие страдания, о существовании которых он и не предполагал.

– Говори же! Приказывай! – заторопила демоница, извиваясь от нетерпения.

– Почему ты преследуешь меня? Что я сделал, чтобы заслужить твою ненависть?

– Ненависть? – она вскинула голову. – Что такое смертный человек, чтобы нам, детям Шуала, любить его или ненавидеть? Когда насылается погибель, она поражает слепо.

– Тогда кто или что наслало на меня погибель в образе Лилиту?

– Тот, кто живет в Доме Арабу.

– Имир! Почему? – выругался Пирр. – С чего бы мертвецу меня ненавидеть?

Он замер, вспомнив жреца, который умер, выдыхая проклятия.

– Мертвые поражают по приказу живых. Кто-то из ходящих под солнцем говорил в ночи с теми, кто обретается в Шуале.

– Кто?

– Я не знаю.

– Шлюха, ты лжешь! Это жрецы Ану, и ты защищаешь их. За эту ложь твой любовник станет выть от укусов клинка…

– Мясник! – заверещала Лилиту. – Придержи руку! Клянусь сосцами моей госпожи Тиамат, что не знаю того, о чем ты спрашиваешь. Что мне до жрецов Ану, отчего я стану их защищать? Я распорола бы им всем животы – как тебе, если бы только могла до тебя добраться! Освободи моего супруга, и я доставлю тебя в Дом Тьмы, чтобы ты мог вырвать правду прямиком из ужасающих уст его обитателя, если только осмелишься!

– Я отправлюсь с тобой, – сказал Пирр. – Но Ардат Лили останется здесь заложником. Если ты обманешь меня, он останется корчиться на этом околдованном полу на веки вечные.

Лилиту разрыдалась от ярости, восклицая:

– В самом Шуале нет демона, что превзошел бы тебя жестокостью! Во имя Апсу, поспеши!

Вложив меч в ножны, Пирр переступил порог. Демоница схватила его за запястье пальцами как бархатистый металл, выкрикнув что-то на странном нечеловеческом языке. И тут же освещенные луной небо и равнина исчезли, стертые потоком ледяной черноты. У аргивянина возникло ощущение, что он стремительно падает в невыносимо холодную пропасть, его уши наполнились ревом титанических ветров. Затем его ноги коснулись твердой поверхности. За хаотическим мгновением, которое было как мгновение распада, что соединяет и разделяет два состояния, сходных своей незыблимостью, но различных как день и ночь, последовала стабильность. Пирр знал, что в это мгновение пересек невообразимую пропасть и теперь стоял на берегах, куда никогда прежде не ступала нога живого человека.

Пальцы Лилиту по-прежнему сжимали его запястье, хотя он и не мог разглядеть ее. Он оказался во тьме, с подобием которой ему никогда прежде не приходилось сталкиваться. Она обладала почти ощутимой мягкостью и была всепроникающей и всеохватывающей. Стоя здесь, было трудно даже представить себе солнечный свет, прозрачные реки и поющие на ветру травы. Они были частью иного мира, что забылся и затерялся в пыли миллионов веков. Мир жизни и света был всего лишь прихотью случая, яркой искрой, вспыхнувшей на мгновение во вселенной, заполненной пылью и тенями. Тьма и тишина были естественным состоянием космоса, а вовсе не свет и гомон Жизни. Неудивительно, что мертвые ненавидели живых, нарушавших серый покой и неподвижность звоном смеха.

Пальцы Лилиту повлекли Пирра сквозь непроглядный мрак. У него возникло смутное ощущение, что он находится в гигантской пещере, слишком большой, чтобы ее размер можно было вообразить. Он чувствовал стены и потолок, хотя не видел и не достиг их. Они как будто отодвигались по мере его приближения, но ощущение их присутствия всегда оставалось. Иногда его ноги вздымали пыль – по крайней мере, он надеялся, что это была лишь пыль. Тьма была пропитана запахом пыли, вонью разложения и плесени.

Он заметил яркие точки, двигавшиеся светлячками во мраке. Тем не менее, это был не тот свет, каким он привык его видеть. В окружающей непроглядной темноте существовали области, где она была как будто не такой густой. По контрасту с окружающим мраком, который они лишь подчеркивали, не рассеивая, эти сумрачные области казались освещенными. Медленно, с огромным трудом непрошеные гости пробирались сквозь вечную ночь. Одна область сумрака на мгновение оказалась рядом, обрисовав погруженный в тени лик с неопределенно человеческими и вместе с тем смутно птичьими чертами. Пирр почувствовал, как волосы у него на голове поднялись дыбом, но Лилиту, не обращая внимания, продолжала тащить его за собой.

Сущее стало для Пирра смутным и спутанным ощущением, и ему начало казаться, что уже тысячу лет он бредет сквозь заполненную пылью и разложением черноту, влекомый и направляемый рукой демоницы. Наконец он услышал, как она со свистом втянула воздух сквозь зубы и замерла.

Прямо перед ними находилась еще одна сфера необычного свечения, и Пирр не мог определить, освещала ли она человека или птицу. Создание стояло прямо, как человек, но было облачено в серые перья или во что-то, более всего походившее на перья. В чертах его лица человеческого было не более, чем птичьего.

– Вот тот обитатель Шуалы, что наслал на тебя проклятие мертвых, – прошептала Лилиту. – Спроси его об имени того, кто так ненавидит тебя на земле.

– Скажи мне имя моего врага! – требовательно произнес Пирр и содрогнулся от звука собственного голоса, прозвучавшего безрадостным и зловещим шепотом в глухой темноте.

Глаза мертвеца вспыхнули красным, и он бросился на аргивянина, шелестя перьями. В его поднятой руке возник луч света. Пирр отпрянул, хватаясь за меч, но Лилиту прошипела:

– Нет, возьми это! – и его пальцы коснулись рукояти меча. В его руках оказался скимитар[19 - Обобщенное европейское название для изогнутых восточных сабель или палашей. – Примеч. редактора.] с клинком, изгибавшимся, как серп луны, и сиявшим, как дуга белого пламени.

Пирр парировал удар птицеподобного создания, и сумрак осветили искры, жегшие как частицы пламени. Тьма цеплялась к аргивянину как темный плащ. Свечение пернатого чудовища путало и сбивало с толку. Как будто в лабиринте кошмарного сна, он сражался с тенью. Лишь благодаря пламенеющим отблескам клинка в руках его противника он мог уследить за ним. Трижды этот клинок зазвенел смертным набатом, когда воин в последнее мгновение сумел отразить каждый удар. Наконец серповидный меч в его руках рассек тьму и поразил птицеподобного противника в плечо. Издав скрежещущий вопль, существо уронило оружие и поникло. Из разверстой раны потекла молочно-белая жидкость. Пирр вновь занес скимитар, но тут создание произнесло голосом, в котором было не более человеческого, чем в звуке ветвей, трущихся друг о друга на ветру:

– Нарам-нинуб, праправнук моего праправнука! При помощи черных искусств он говорил и приказывал мне через разделяющую нас пропасть!

– Нарам-нинуб! – Пирр замер от изумления. Вырвав из его рук саблю, Лилиту вновь сомкнула пальцы на его запястье. И снова тьма растворилась в еще более глубоком мраке и вое ветров, дующих меж небесных сфер.

Пирр пошатнулся, оказавшись возле освещенного луной особняка, чувствуя головокружение после нового превращения. Рядом с ним между изогнутых алых губ блеснули зубы Лилиту. Ухватившись за густые волосы, собранные у нее на затылке, он яростно встряхнул ее так же, как встряхнул бы смертную женщину:

– Адская потаскуха! Какое безумие ты внушила мне своим колдовством?

– Никакого безумия! – с хохотом выкрикнула она, сбрасывая его руку. – Ты совершил путешествие в Дом Арабу и сумел возвратиться. Ты говорил с человеком, что умер много веков назад, и одолел его при помощи меча Апсу.

– Значит, это не было безумным видением! Но Нарам-нинуб… – Пирр замер в растерянной задумчивости. – Но почему? Во всем Ниппуре он был самым верным моим другом!

– Другом? – насмешливо переспросила она. – Что такое дружба, как не притворство, позволяющее приятно провести досуг?

– Но, во имя Имира, почему?

– Что мне до мелочных заговоров смертных? – сердито воскликнула она. – Хотя я припоминаю, как, завернувшись в плащи, люди из Эреха прокрадывались во дворец Нарам-нинуба.

– Имир! – Причина открылась перед Пирром во всей своей немилосердной ясности, как будто освещенная внезапной вспышкой света. – Он хочет продать Ниппур Эреху, но прежде должен избавиться от меня, потому что воины Эреха не смеют противостоять мне![20 - В оригинале рассказа находим: «He would sell Nippur to Erech, and first he must put me out of the way, because the hosts of Nippur cannot stand before me!» (Он хочет продать Ниппур Эреху, но прежде должен избавиться от меня, потому что воины Ниппура не смеют противостоять мне!) По информации исследователя творчества Говарда, Расти Бёрка, во всех изданиях рассказа начиная с первого появления в журнале Avon Fantasy Reader № 18 (1952) допущена путаница с Ниппуром-Эрехом. Логично предположить, что речь идет о несостоятельности против Пирра воинов именно Эреха, а не Ниппура. Расти Бёрк высказывает мнение, что эта ошибка прокралась в текст из-за редакторских правок Оскара Френда, который работал над рассказом. – Примеч. редактора.] Поганый пес, погоди же, мой нож отыщет твое сердце!

– Выполни данное мне обещание! – Настойчивость Лилиту пересилила его ярость. – Я выполнила свое. Я привела тебя туда, где не бывал ни один живой человек, и возвратила невредимым. Я предала обитателей мрака и совершила преступление, за которое Тиамат привяжет меня к раскаленной решетке на семь раз по семь дней. Произнеси слова и освободи Ардат Лили!

Все еще поглощенный мыслями о предательстве Нарам-нинуба, Пирр произнес заклинание. С громким вздохом облегчения демон поднялся с выложенного плитками пола и вышел под лунный свет. Аргивянин стоял, склонив голову и положив руку на рукоять меча, полностью погруженный в мрачные размышления. Глаза Лилиту мгновенно обратились на ее супруга, передавая быстрое сообщение, и оба они стали исподтишка подкрадываться к задумавшемуся человеку. Некий первобытный инстинкт заставил того резко поднять голову. Демоны подкрадывались все ближе, их глаза горели в лунном свете, а руки уже протягивались к нему. Моментально Пирр осознал свою ошибку: он не заставил их дать клятву оставить его в покое. Теперь ничто не стояло между ними и его плотью.

С кошачьим воем демоны прыгнули на него, но еще быстрее он сумел отскочить в сторону и бросился к далекому городу. Слишком поглощенные страстным желанием пролить его кровь, они не думали прибегнуть к колдовству, но погнались следом. Страх окрылил аргивянина, но прямо за собой он слышал топот ног и нетерпеливое частое дыхание преследователей. Внезапно впереди раздался грохот копыт и, выбежав из потрепанной рощи мертвых пальм, он едва не столкнулся со скакавшим во весь опор всадником, в руке которого серебристо поблескивало что-то удлиненное. Выругавшись от неожиданности, всадник осадил коня. Пирр рассмотрел нависшее над ним могучее тело в чешуе доспеха, горящие из-под шлема глаза и черную бороду.

– Будь ты проклят, пес! – в ярости выкрикнул преследуемый воин. – Явился с мечом докончить то, что начал черным колдовством?

Конь дико взметнулся, когда аргивянин прыгнул вперед и перехватил поводья. Отчаянно ругаясь и пытаясь сохранить равновесие, Нарам-нинуб взмахнул мечом, целясь в голову нападавшего, но Пирр парировал и с убийственной силой ударил собственным мечом снизу вверх. Острие скользнуло по доспеху и пропахало глубокую борозду вдоль скулы семита. Нарам-нинуб завопил и, обливаясь кровью, свалился с рвавшегося коня. Его нога переломилась, когда он тяжко рухнул на землю, и в ответ на его новый крик из тени рощи раздался издевательский вой.

Не пытаясь успокоить вздыбившегося коня, Пирр вспрыгнул ему на спину и с силой развернул кругом. Нарам-нинуб стонал, извиваясь на земле. Пирр увидел, как две тени вынырнули из тьмы под пальмами и бросились на лежавшего человека. Ужасающий крик сорвался с губ обреченного семита, и ответом ему был новый взрыв отвратительного хохота. Ночной воздух пропитался кровью, и ночные твари, не различавшие между одним человеком и другим, насыщались ею, лакая как бешеные псы.

Аргивянин направил было коня к городу, но заколебался, охваченный непреодолимым отвращением. Равнина безвольно распласталась под лунным светом, и на фоне звезд выступала грубая пирамида Энлиля. У него за спиной остался его враг, попавшийся в когти ужаса, который сам же призвал из преисподней. Дорога в Ниппур была свободна, ничто не могло помешать ему возвратиться.

Возвратиться? К одолеваемому демонами народу, ползающему под пятой жрецов и королей? К городу, насквозь прогнившему и опутанному заговорами и непотребными загадками? К чужой расе, что ему не доверяет, и любовнице, которая его ненавидит?

Вновь развернув лошадь, Пирр направился на запад, широко раскинув руки в знак отречения и восторга от обретенной свободы. Утомление жизнью соскользнуло с него как сброшенный с плеч плащ. Его гриву растрепал ветер, и над равниной Шумера разнесся прежде никогда ею не слышанный звук – первобытный, ничем не сдерживаемый и ничем не обоснованный смех вольного варвара.