Погоня за панкерой

Я проснулась рано, как всегда в Уютной Гавани, чувствуя себя абсолютно счастливой. Успела этому удивиться, потом все вспомнила и повернула голову. Мой муж… муж!.. что за благословенное слово… мой муж лежал рядом, носом в подушку, слегка похрапывая и пуская слюнку. Я тихонько лежала, смотрела на него и думала о том, какой он красивый, сколько в нем нежности, силы и чуткости.

У меня было искушение разбудить его, но я знала, что моему дорогому нужен отдых. Так что я выскользнула из кровати и бесшумно отправилась в ванную – нашу ванную! – где не спеша проделала утренние дела. Ванну я решила принять только после того, как проснется мой капитан.

Я натянула трусики, занялась бюстгальтером, но тут остановилась и посмотрела в зеркало. У меня обыкновенное лицо и крепкое тело, которое я держу в отличной форме. На конкурсе красоты мне никогда не выйти даже в полуфинал.

Слышишь, Дити? Не упрямься, не пытайся командовать, не старайся всегда настоять на своем – а самое главное, не обижайся, если что-то не так. Мама никогда не обижалась, хотя папа не из тех людей, с которыми легко ужиться. Она терпеливо объясняла мне, что логика не имеет никакого отношения к искусству делать мужа счастливым и что тот, кто «выиграл» в семейном споре, на самом деле проиграл. Мама никогда не спорила, и папа всегда делал то, что она хотела. Если она на самом деле этого хотела. Когда в семнадцать лет мне пришлось срочно повзрослеть и попытаться ее заменить, я старалась во всем поступать как она – и не всегда успешно. Я унаследовала часть папиного темперамента и кое-что от маминого спокойствия. Я стараюсь подавлять первое и развивать второе. Но я не Джейн, я Дити.

Неожиданно я задумалась, для чего я натягиваю бюстгальтер. День обещал быть жарким. Бывает, папочка страшно выходит из себя, натыкаясь на кое-какие вещи по углам, но обнаженная плоть к их числу не относится. (Полагаю, что раньше все было иначе, но мама все переделала так, как ей хотелось.) Мне нравится ходить голой, и в Уютной Гавани я так обычно и делаю, если погода позволяет. Папа почти всегда столь же небрежен. Тетя Хильда – практически член семьи, мы часто пользовались ее бассейном и никогда не брали купальных костюмов – в крайнем случае, просто прикрывались.

Так почему я надеваю этот бюстгальтер?

Потому что две вещи, порознь равные третьей, никогда не равны друг другу. Элементарная математика, если правильно подобрать аксиомы. Люди – не абстрактные символы. Я могла расхаживать голой перед любым из них, но не перед всеми тремя одновременно.

Меня уколола мысль, что папа и тетя Хильда могут подпортить наш медовый месяц. Потом сообразила, что мы с Зебадией можем точно так же испортить их медовый месяц – и перестала беспокоиться; все само устаканится.

На кошачьих лапках я двинулась через нашу спальню, заметила одежду мужа – и остановилась. Мой дорогой вряд ли захочет надевать к завтраку вечерний костюм. Дити, ты ведешь себя не так, как должна супруга, разберись. Есть что-то из папиной одежды, что я могу позаимствовать, не разбудив остальных?

Ага! Старая рубашка, которую я освободила от службы и превратила в домашний халат, шорты цвета хаки, в прошлый раз, когда мы были тут, я взяла их зашивать – и все это в шкафу в моей – нашей! – ванной комнате. Я прокралась обратно, добыла шмотки и положила поверх вечернего костюма, чтобы он уж точно не проглядел.

Закрыв за собой две звуконепроницаемые двери, я вздохнула с облегчением – можно не соблюдать тишину. Папа не выносит дешевки во всем, и если что-то не работает как должно, он просто берет это и чинит или заменяет. Бакалавра он получил по инженерному делу, магистра – по физике, а диссертацию защитил по математике: нет ничего, что он бы не смог спроектировать и построить. Второй Леонардо да Винчи… или Поль Дирак.

Никого в гостиной, и я решила пока не навещать кухню; если остальные дрыхнут, то я могу потратить утро на себя. Потянуться как следует вверх… ладони на пол, не сгибая коленей… десяти раз достаточно. Вертикальные махи обеими ногами, затем шпагат на полу, подтягиваем голову к лодыжкам – сначала к правой, потом к левой.

Я закидывала ноги за голову, когда услышала:

– Жуткое зрелище. Заезженная невеста. Дити, прекрати это.

Я ухитрилась прямо из этого положения уйти в кувырок и вскочить, чтобы оказаться лицом к лицу с папиной невестой.

– Доброе утро, тетя Хиллбилли[24 - Hillbilly – «Билли с горы», иначе говоря, «деревенщина». Понятно, что утонченную светскую львицу так можно называть только в шутку, и именно очевидный диссонанс названия и объекта и является шуткой. В каких-то других кругах подобные шутки сочли бы грубостью и амикошонством, но профессорская семейка Берроузов-Картеров больше ценит именно такие шутки. – Прим. С. В. Голд.], – сказала я, потом ее обняла и поцеловала. – И совсем не «заезженная». Разве что чуть-чуть «объезженная».

– Побитая, – повторила она, зевая.

Она прервалась, чтобы поцеловать меня еще раз, более душевно, чем в первый раз.

– Я самая счастливая женщина в Америке, – сообщила она.

– Не-а. Вторая. Самая счастливая стоит перед тобой.

Тетя Хильда хмыкнула и сказала:

– Сдаюсь. Мы обе – самые счастливые женщины в мире.

– И самые везучие. Тетя-Козочка, этот папин халат толстый, в нем будет жарко. Давай я принесу тебе что-то из моего. Как насчет бикини на шнурочках, у него универсальный размер?

– Спасибо, дорогая, но ты можешь разбудить Зебби, – тетя Хильда распахнула папин халат и принялась обмахиваться его полами, а я посмотрела на нее новыми глазами.

У нее было три или четыре краткосрочных брачных контракта, никаких детей. В сорок два ее лицо выглядело на тридцать пять, но ниже ключиц она могла сойти за восемнадцатилетнюю. Фарфоровая куколка, рядом с которой я – просто великанша.

– Если бы не твой муж, – добавила она, – я бы просто носила свою старую кожу. Тут жарко.

– Если бы не твой муж, я поступила бы так же.

– Джейкоб? Дити, он менял тебе пеленки. Я знаю, как Джейн воспитывала тебя. Истинная скромность, никакой фальшивой застенчивости.

– Не тот случай, тетя Хильда. Не сегодня.

– Нет, тот. Ты всегда была умницей, Дити. Женщины практичны, мужчины нет. Мы должны защищать их, делая вид, что мы хрупкие создания, чтобы не повредить их хрупкое эго. Впрочем, мне это никогда хорошо не удавалось – я слишком люблю играть со спичками.

– Тетя Хильда, тебе это очень хорошо удается, только ты делаешь все по-своему. Уверена, мама знает, что ты делаешь для папы, и она благословляет тебя и рада за папу. Рада за всех нас… за всех пятерых.

– Да ну тебя, Дити, я сейчас заплачу. Давай-ка займемся апельсиновым соком, наши мужчины могут проснуться в любой момент. Первый секрет успешной жизни с мужчиной – накорми его, едва он открыл глаза.

– Это я знаю.

– Конечно, ты знаешь. С того дня, как не стало Джейн. Знает ли Зебби, насколько ему повезло?

– Он говорит, что знает. И я постараюсь его не разочаровывать.

– V –

Джейк

Я медленно выбирался из дремотной эйфории, когда осознал, что лежу в постели в нашем домике, который моя дочь называет Тихой Гаванью – потом проснулся окончательно и уставился на соседнюю подушку – точнее, на вмятину в ней. Это был не сон! Значит, эйфория возникла не на пустом месте, а от самой лучшей из всех причин!

Хильды в поле зрения не было. Я закрыл глаза и притворился, что сплю, поскольку мне нужно было кое-что сделать.

«Джейн?» – позвал я мысленно.

«Я слышу тебя, мой дорогой. Я даю вам мое благословение. Теперь мы будем счастливы все вместе».

«Мы же не рассчитывали, что Дити будет киснуть в старых девах только для того, чтобы заботиться о своем старом вздорном отце. Этот молодой человек – он хорош, даже в энной степени хорош. Я это сразу почувствовал, и Хильда в нем уверена».

«Да, он хорош. Не волнуйся, Джейкоб. Наша Дити никогда не будет киснуть, а ты никогда не будешь старым. Именно так мы с Хильдой все и спланировали пять с лишним лет назад. Все было предрешено. Она ведь сказала тебе об этом прошлой ночью?».

«Да, дорогая».

«Встань, почисти зубы и не забудь быстро ополоснуться. Не возись долго, завтрак уже ждет. Позови меня, когда будет нужда. Целую».

И вот я встал, чувствуя себя маленьким мальчиком в рождественское утро: все было отлично, и Джейн все одобрила и заверила своей печатью. И, кстати, позволь мне заметить, мой несуществующий читатель, сидящий где-то там со снисходительной усмешкой на лице – не будь таким самодовольным. Джейн более реальна, чем ты.

Дух прекрасной женщины нельзя закодировать нуклеиновыми кислотами, свернутыми в двойную спираль. Так может думать только заучившийся болван. Я мог бы доказать это строго математически, если бы математика умела что-то доказывать. Но у математики нет никакого внутреннего содержания. Она мало к чему пригодна. В лучшем случае она – очень редко – помогает описывать некоторые аспекты нашей так называемой физической вселенной.

Но это случайный бонус; большинство разделов математики так же бессмысленны, как шахматы.

Я не знаю никаких окончательных ответов. Я – универсальный механик и неплохой математик… но любая из этих специальностей бесполезна, когда пытаешься постичь непостижимое.

Некоторые люди ходят в церковь, чтобы поговорить с Богом, кем бы Он ни был. Когда меня что-то гложет, я общаюсь с Джейн. Я не слышу «голосов», но ответы, что приходят ко мне, для меня столь же бесспорны, как речи любого римского папы ex cathedra. Если, по-вашему, это богохульство, то пусть оно так и будет, я останусь при своем. Джейн всегда была, есть и будет, во веки веков, аминь. Мне выпал бесценный дар прожить с ней восемнадцать лет, и никакая сила ее у меня не отнимет.