Черная стрела (сборник)

Во дворе Дик нашел часть гарнизона, деятельно готовившегося к защите и угрюмо обсуждавшего ее шансы. Кто делал стрелы, кто оттачивал давно не употреблявшиеся мечи, но, работая, все покачивали головами.

Двенадцать человек из отряда сэра Дэниела спаслись с поля битвы, пробрались через лес и явились в Моот-хаус. Но из этой дюжины трое были тяжело ранены: двое при Райзингеме, во время беспорядочного бегства, один – часовыми Джона Мстителя, в то время как пересекал лес. Таким образом, гарнизон, считая Хэтча, сэра Дэниела и молодого Шелтона, состоял из двадцати двух человек. Можно было ожидать, что постоянно будут прибавляться новые силы, поэтому опасность грозила не со стороны недостатка людей.

Страх перед «Черной стрелой» – вот что угнетало дух гарнизона. В те времена постоянных перемен люди очень мало заботились о своих явных врагах – приверженцах партии Йорка. Как говорили тогда: «Мир перевернется, прежде чем придет беда». Но они дрожали перед своими соседями в лесу. Не один сэр Дэниел был отмечен их ненавистью. Его слуги, в сознании своей безнаказанности, жестоко обращались с жителями этой местности. Жесткие приказания исполнялись жестоко, и из маленькой группы людей, разговаривавших во дворе, не было ни одного не виновного в притеснении соседей или в варварском поступке. А теперь благодаря случайностям войны сэр Дэниел оказывался не способным защитить своих слуг; теперь благодаря нескольким часам битвы, в которой не принимали участия многие из собеседников, все они стали достойными наказания государственными изменниками, находящимися вне закона; небольшим отрядом в жалкой крепости, которую едва ли удастся отстоять; людьми, подвергающимися справедливой мести своих жертв. Не было недостатка и в мрачных указаниях на то, что ожидало их.

В различное время, вечером и ночью, к воротам с громким ржаньем прискакало не менее семи испуганных лошадей без всадников. Две из них принадлежали воинам из отряда Селдена; пять – тем, кто выехал на поле сражения с сэром Дэниелом. Наконец, незадолго до рассвета к рву, шатаясь, подошел копьеносец, пронзенный тремя стрелами. Он испустил дух, пока его несли, но судя по словам, которые он говорил в агонии, он должен был быть последним оставшимся в живых из значительного отряда.

Даже Хэтч, несмотря на загар, побледнел от тревоги. Он отвел Дика в сторону и, узнав от него судьбу Селдена, упал на каменную скамью и заплакал. Остальные смотрели на него с удивлением и тревогой, сидя на стульях и приступочках в солнечном уголке двора, но никто не решился спросить о причине его волнения.

– Ну, мастер Шелтон, – наконец проговорил Хэтч, – ну, что я говорил? Мы все уйдем один за другим. Селден был мне словно брат родной. Он ушел вторым, ну, мы все пойдем за ним! Как это было в их негодных стихах… «Черную – в черное сердце». Кажется, так? Эппльярд, Селден, Смит, старый Хемфри – все ушли, а там лежит бедный Джон Картер, несчастный грешник все призывает священника.

Дик насторожил уши. Из низкого окна, у которого они разговаривали, долетали до его слуха стоны и шепот.

– Он лежит тут? – спросил он.

– Да, в комнате второго привратника, – ответил Хэтч. – Мы не могли нести его дальше, он так страдал душой и телом. С каждым толчком, когда мы поднимали его, он думал, что кончается. Но теперь, мне кажется, он страдает больше душой. Он все время зовет священника, не понимая, почему не идет сэр Оливер. Исповедь будет длинной; бедному Эппльярду и бедному Селдену не пришлось исповедаться.

Дик подошел к окну и заглянул в него. Маленькая келья была низка и темна, но он мог разглядеть раненого солдата, лежавшего на койке и стонавшего.

– Ну как дела, бедный Картер? – спросил он.

– Мастер Шелтон, – взволнованным шепотом проговорил раненый, – ради бога, приведите священника. Увы! Мне пришел конец, мне очень плохо, рана моя смертельна. Вы не можете оказать мне никакой другой услуги, это будет последняя. Ради спасения моей души, как настоящий джентльмен поторопитесь: у меня на совести такое дело, которое может ввергнуть меня в пучину ада.

Он застонал, и Дик услышал, как он заскрежетал зубами от боли или ужаса.

Как раз в эту минуту сэр Дэниел показался на пороге залы. В руке у него было письмо.

– Ребята, – сказал он, – мы потерпели поражение, к чему отрицать это? Напротив, это заставляет нас еще скорее сесть на коней. Старый Гарри Шестой проиграл битву. Ну, так умоем руки. У меня есть близкий к герцогу человек – лорд Уэнслейдел, мой добрый друг. Ну, я написал письмо этому другу, прося его милости и обещая большое удовлетворение за прошлое и достаточно верное обеспечение в будущем. Не сомневайтесь, что он благосклонно выслушает нас. Мольба без даров – все равно что песня без музыка; я осыплю его обещаниями, ребята, я не скуплюсь на обещания. Чего же не достает? Очень важного! К чему мне обманывать вас! Важного и трудного – гонца, чтобы доставить это письмо. Леса, как вам известно, полны людей, желающих нам зла. Быстрота очень нужна, но без хитрости и осторожности ничего не выйдет. Кто же из вашего отряда возьмет это письмо, доставит его лорду Уэнслейделу и принесет мне ответ?

Немедленно поднялся один из присутствовавших.

– Я сделаю это, если вы желаете, – сказал он, – я готов даже рисковать шкурой.

– Нет, Дикки Боуер, – возразил рыцарь. – Это не нравится мне. Ты, правда, хитер, но недостаточно проворен. Ты всегда отстаешь от других.

– Ну, тогда я, сэр Дэниел! – крикнул другой.

– Боже упаси! – сказал рыцарь. – Ты проворен, но не хитер. Ты сразу попадешь в лагерь Джона Мстителя. Благодарю вас обоих за желание и смелость. Но вы не годитесь.

Хэтч предложил себя, но также получил отказ.

– Ты нужен мне здесь, добрый Беннет, – ты ведь моя правая рука, – возразил рыцарь.

Наконец из группы подошедших к нему людей сэр Дэниел выбрал одного и дал ему письмо.

– Ну, – сказал он, – мы все зависим от твоего проворства и осторожности. Принеси мне хороший ответ, и раньше чем через три недели я очищу мой лес от бродяг, которые смеются нам в лицо. Но заметь хорошенько, Трогмортон, – дело нелегкое. Ты должен выбраться ночью и пробираться, как лисица; а как ты переберешься через Тилл, уж и не знаю: нельзя ни перейти через мост, ни переправиться в лодке.

– Я умею плавать, – сказал Трогмортон. – Не бойтесь, я вернусь благополучно.

– Ну, друг, ступай в кладовую, – ответил сэр Дэниел, – и поплавай прежде всего в темном эле. – С этими словами он повернулся и вышел.

– У сэра Дэниела мудрый язык, – заметил Хэтч Дику. – Право, многие из менее великих людей постарались бы замять дело, а он говорит правду своему отряду. Вот, говорит он, опасность, а вот и затруднение, и шутит, говоря это. Клянусь распятием, он природный вождь! Нет ни одного человека, которого он не подбодрил бы! Посмотрите, как все принялись за дело.

Это восхваление сэра Дэниела навело Дика на одну мысль.

– Беннет, – сказал он, – как умер мой отец?

– Не спрашивайте меня, – ответил Хэтч. – Я не принимал участия в его смерти и ничего не знаю; да и больше того – я буду молчать, мастер Дик. Видите ли, человек может говорить о своих делах, но не о том, какие разговоры он слышит. Спрашивайте, если хотите, сэра Оливера… или Картера, а не меня.

Хэтч отправился в обход, оставив Дика в раздумье.

«Почему он не захотел сказать мне? – думал юноша. – И почему он назвал Картера? Картер… может быть, он принимал тут какое-нибудь участие?»

Он вошел в дом и, пройдя немного по коридору с нависшими сводами, подошел к двери кельи, откуда доносились стоны раненого. Картер сильно вздрогнул, увидев его.

– Привели вы священника? – крикнул он.

– Нет еще, – ответил Дик. – Прежде вы должны сказать мне кое-что. Как умер мой отец, Гарри Шелтон?

Выражение лица раненого мгновенно изменилось.

– Не знаю, – угрюмо ответил он.

– Нет, вы хорошо знаете это, – возразил Дик. – Не старайтесь отделаться от меня.

– Говорю вам, не знаю, – повторил Картер.

– Ну, так вы умрете без исповеди, – сказал Дик. – Я здесь останусь. Будьте уверены, к вам не придет никакой священник. Какая польза в раскаянии, если не думаешь загладить сделанное зло? А без раскаяния исповедь – только насмешка.

– Вы говорите то, чего не думаете, мастер Дик, – спокойно сказал Картер. – Дурно угрожать умирающему и, говоря по правде, не годится это делать вам. И кроме того, что это поведение не похвально, оно не принесет вам никакой пользы. Оставайтесь, если желаете. Вы можете погубить мою душу, вы ничего не узнаете! Это мое последнее слово вам!

И раненый повернулся на другой бок.

Правду говоря, Дик сказал эти слова необдуманно, и ему самому стало стыдно своих угроз. Но он сделал последнее усилие.

– Картер, – сказал он, – поймите меня. Я знаю, что вы были только орудием в руках других; слуга должен повиноваться своему господину; я не могу покарать его. Но с разных сторон я узнаю, что на мне – юном и ничего не знающем – лежит великий долг, что я должен отомстить за отца. Прошу вас, забудьте мои угрозы, добрый Картер, и добровольно, с искренним раскаянием помогите мне вашим признанием.

Раненый лежал молча, Дик никак не мог добиться от него ни слова.

– Хорошо, – сказал Дик, – я позову вам священника, как вы желаете. Если вы виновны передо мной и моими родными, то я не хочу быть виноватым перед кем бы то ни было, тем более перед человеком, находящимся при последнем издыхании.

Старый солдат выслушал его все так же безмолвно и неподвижно. Он даже сдержал стоны, и Дик, выходя из комнаты, преисполнился восхищением перед этим суровым мужеством.

«А между тем, – думал он, – что значит мужество без ума? Будь у него чистые руки, он заговорил бы; его молчание выдало тайну лучше всяких слов. Ну, улики стекаются ко мне со всех сторон. Сэр Дэниел или его люди принимали участие в смерти моего отца».

Дик с тяжестью на сердце остановился в каменном коридоре. Неужели в этот час, когда счастье изменило сэру Дэниелу, когда он осужден членами шайки «Черная стрела», когда он осажден победоносными приверженцами Йоркского дома, неужели и он, Дик, обратится против человека, выкормившего и воспитавшего его, человека, который, правда, часто сурово наказывал его, но вместе с тем неутомимо охранял его юность? Если это действительно окажется необходимым, как жестоко это будет!

– Дай Бог, чтобы он был невинен! – сказал Дик.