Странная история доктора Джекиля и мистера Хайда

Во всей квартире не было ни души, кроме старухи. Хайд занимал немного комнат, но они были убраны очень роскошно и с большим вкусом. В кладовой хранилось много вина; блюда были из серебра, столовое белье очень элегантно; на стене висели хорошие картины, как предположил Утерсон, полученные от Генри Джекиля, который считался знатоком живописи. На полу лежали большие ковры прекрасного рисунка. Однако в данную минуту комнаты были в сильном беспорядке. Очевидно, в них кто-то рылся наскоро; на полу валялось платье с вывернутыми наружу карманами; комоды стояли с незадвинутыми ящиками, а в камине лежала пригоршня серой золы, точно в нем было сожжено множество бумаг. Инспектор достал из пепла корешок зеленой чековой книжки, пощаженный огнем; за дверью нашлась вторая часть трости, и так как это подтвердило подозрение полицейского, он пришел в полный восторг. Посещение банка, в котором на имя убийцы лежало несколько тысяч фунтов, окончательно развеселило его.

– Будьте спокойны, сэр, – сказал он Утерсону, – я держу его в руках. Вероятно, он обезумел, потому что иначе, конечно, не бросил бы так палку, главное же, не сжег бы чековой книжки. Ведь деньги для него жизнь. Нам следует только подождать его в банке и составить описание его наружности для опубликования.

Однако последнее оказалось делом нелегким, потому что Хайда знали немногие; даже господин служанки, рассказавшей об убийстве, видел его всего два раза. Напасть на следы Хайда было невозможно. Он никогда не фотографировался; немногие же, видевшие его, сильно расходились в своих описаниях, как это обыкновенно случается с очевидцами. Только в одном отношении все были единодушны: все говорили, что в его наружности проглядывало что-то уродливое, несообразное, но в чем именно крылось это уродство, никто не мог определить.

Глава V

Случай с письмом

Далеко за полдень Утерсон пришел в дом доктора Джекиля; Пуль сразу принял его и провел через кухню, через двор, некогда бывший садом, к строению, которое называлось то лабораторией, то анатомическим театром. Доктор купил дом у наследников одного знаменитого хирурга, но так как наклонности Джекиля более влекли его к занятиям химией, нежели анатомией, он изменил назначение неуклюжего строения. Джекиль в первый раз принимал адвоката в этой части своего дома, и Утерсон с любопытством смотрел на угрюмое здание. Когда Утерсон проходил через анатомический театр, в котором некогда толпились прилежные студенты, а теперь пустой и молчаливый, он испытал неприятное, странное чувство; кругом виднелись столы, заставленные химическими приборами, пол был засыпан опилками и соломой; через запыленный купол слабо струился свет. В конце комнаты находилась лестница, которая вела к двери, обитой красным фризом. Слуга отворил перед Утерсоном эту дверь и впустил его в кабинет доктора – большую комнату, заставленную стеклянными шкафчиками. Кроме шкафов, в ней, между прочим, было большое зеркало на ножках и письменный стол. Три пыльные окна кабинета, огражденные решетками, выходили во двор. В камине горел огонь. На каминной доске стояла зажженная лампа, так как туман начал проникать и в дом. Доктор Джекиль, по-видимому, смертельно усталый, сидел у самого огня. Он не встал навстречу гостю, а только протянул ему холодную руку и поздоровался с ним сильно изменившимся голосом.

– Ну, – сказал Утерсон, едва Пуль ушел, – ты знаешь?

Доктор вздрогнул.

– Об этом кричат на улице! Я слышал из столовой голоса толпы.

– Одно слово, – сказал адвокат. – Керью был моим клиентом, но ты также мой клиент, и я хочу знать, что мне делать? Надеюсь, ты не был безумен и не спрятал этого человека?

– Утерсон, – воскликнул доктор, – клянусь Богом, что я никогда больше даже не взгляну на него! Честью ручаюсь тебе, что я покончил с ним на этом свете. Всему конец! И, право, ему не нужна моя помощь; ты не знаешь его достаточно хорошо; он в безопасности; попомни мои слова: никто не увидит его более.

Адвокат угрюмо слушал. Лихорадочная речь Джекиля ему не нравилась.

– Ты говоришь очень уверенно, – заметил Утерсон, – и надеюсь, ради тебя, что ты не ошибаешься, ведь если начнется следствие, могут упомянуть твое имя.

– Я вполне спокоен за него, – ответил Джекиль, – я имею основания быть спокойным, но не могу сообщить их кому бы то ни было. Однако я хочу попросить у тебя одного совета… Я… я… получил письмо и не знаю, следует ли мне представить его в полицию. Мне хотелось бы передать это тебе, Утерсон, я уверен, что ты решишь умно, я так доверяю тебе.

– Мне кажется, ты боишься, что это письмо поможет его арестовать? – спросил адвокат.

– Нет, – сказал Джекиль, – я не могу сказать, чтобы судьба Хайда заботила меня. Я покончил с ним. Я думал о моей собственной репутации; это проклятое дело подвергает ее большой опасности.

Утерсон помолчал в раздумье; его поразило себялюбие друга, но вместе с тем слова Джекиля и успокоили его.

– Хорошо, – наконец заметил он, – покажи мне письмо.

Письмо было написано странным, с наклоном в левую сторону, почерком. В довольно кратких выражениях Хайд просил своего благодетеля Джекиля, которому он так недостойно платил за его великодушие, не подвергать себя опасности, стараясь его спасти, так как сам он, Хайд, имеет возможность скрыться. Это письмо понравилось адвокату, оно проливало лучший свет на отношение его друга к Хайду, нежели он ожидал, и Утерсон осудил себя за свои прежние подозрения.

– У тебя есть и конверт? – спросил он.

– Я сжег его, – ответил Джекиль, – раньше чем узнал, в чем дело. Но на конверте не было почтового штемпеля, письмо принесли лично.

– Следует ли мне держать его пока у себя, не предавая огласке? – спросил Утерсон.

– Я хочу, чтобы ты думал за меня, – последовал ответ. – Я потерял веру в себя.

– Хорошо, я подумаю, – заметил адвокат. – Теперь еще один вопрос; не правда ли, Хайд подсказал тебе выражения твоего завещания в том месте, где говорится о твоем исчезновении?

Доктор был близок к обмороку. Он сжал губы и утвердительно кивнул головой.

– Я так и знал, – сказал Утерсон. – Он намеревается тебя убить. Ты еще счастливо отделался.

– И кроме того, – заметил доктор торжественным тоном, – я получил хороший урок… О, Боже, Утерсон, какой я получил урок! – И он на мгновение закрыл лицо руками.

Уходя, адвокат остановился потолковать с Пулем.

– Кстати, – сказал он, – сегодня вашему господину передали письмо; скажите, кто принес его?

Но Пуль ответил, что пришла только почта, да и она доставила одни циркуляры.

Это известие оживило все опасения в уме Утерсона. Ясно было, что письмо подали через дверь с глухой улицы, может быть также, его написали в кабинете?.. В таком случае к нему следовало отнестись гораздо осторожнее. Продавцы газет расхаживали по тротуарам и сипло кричали: «Экстренное сообщение! Ужасное убийство члена парламента!» Такова была надгробная речь над одним из друзей и клиентов Утерсона, и адвокат невольно боялся, чтобы добрая слава другого не погибла в потоке скандала. Утерсону предстояло принять щекотливое решение, и хотя вообще он любил полагаться только на себя, но в эту минуту жаждал доброго совета. Прямо обратиться к кому-нибудь ему казалось немыслимым, но он надеялся, что ему удастся окольным путем выманить несколько толковых замечаний.

Вскоре Утерсон уже сидел по одну сторону своего камина, а мистер Гест, его клерк, по другую; между ними на надлежащем расстоянии от огня стояла бутылка из-под старого вина, долго скрывавшаяся в подвале дома. Туман все еще плавал над потемневшим городом, фонари мерцали, как карбункулы; под пеленой опустившихся облаков вдоль больших артерий города по-прежнему катилась жизнь и гудела, точно сильный ветер. Комната же, освещенная пламенем камина, дышала приветливостью. В бутылке давным-давно исчезли остатки вина; красный отблеск горячего осеннего вечера, лежавший на склонах холмов, готов был прорваться через мглу и рассеять лондонский туман. Адвокат растаял, сам не заметив того. Ни от кого на свете у него не было меньше тайн, нежели от Геста; нередко, намереваясь скрыть что-нибудь от своего клерка, Утерсон не мог сдержать этого намерения. Гест часто бывал по делу у доктора Джекиля и вряд ли не слыхивал о близости Хайда к доктору. Он мог сделать из этого выводы. Не лучше ли было показать ему письмо и тем рассеять таинственность? Вдобавок Гест был отличным знатоком почерков, а следовательно, нашел бы естественным и вполне понятным, что ему показывают записку злодея; главное же, прочитав странный документ, клерк, человек очень неглупый, почтя наверное сделал бы какое-либо замечание, а на этом замечании Утерсон мог бы основать свои дальнейшие поступки. И вот адвокат произнес:

– Грустная эта история с сэром Денверсом.

– Да, сэр, действительно, преступление взволновало все общество, – ответил Гест. – Этот человек, верно, сумасшедший.

– Мне хотелось бы слышать ваше мнение о его почерке, – продолжал Утерсон. – У меня есть его записка, но пусть это останется между нами, потому что я не знаю еще, что мне с ней делать. Во всяком случае, все это неприятная история! Вот она; вы любите подобные вещи: автограф убийцы.

Глаза Геста загорелись, он со страстным любопытством вглядывался в записку.

– Нет, сэр, – сказал он, – это писал не сумасшедший, но почерк странный.

– Еще страннее тот, кто писал записку, – прибавил адвокат.

Как раз в эту минуту вошел слуга с конвертом в руках.

– От доктора Джекиля, сэр? – спросил клерк. – Мне показалось, что это его почерк. Что-нибудь секретное, мистер Утерсон?

– Нет, только приглашение на обед. А разве вы хотите посмотреть?

– Прошу записку на одну минуту. Благодарю вас, сэр. – И клерк положил два листка рядом и долго сравнивал их. – Благодарю вас, сэр, – сказал он наконец, отдавая адвокату обе записки. – Это очень интересный автограф.

Наступило молчание; Утерсон боролся с собой.

– Почему вы их сравнивали, Гест? – внезапно спросил он.

– Видите ли, сэр, – ответил клерк, – между почерками странное сходство; во многих отношениях они совершенно тождественны. Различие только в наклоне.

– Очень странно, – заметил Утерсон.

– Да, правда, очень странно.

– Знаете, лучше не говорить об этой записке, – сказал адвокат.

– Понимаю, – ответил клерк.

Едва Утерсон остался один, как спрятал записку в несгораемый шкаф, в котором она и осталась.