Принц Отто

– О, положитесь на меня в этом отношении! – воскликнул Фриц, опуская в карман полученную крону. – Да вы себя и не выдали ничем! Я заподозрил вас с первого взгляда и ни минуты не сомневался относительно вас. И прошу вас не забыть, что когда вам понадобится проводник, то я к вашим услугам! Я здесь каждый куст, каждую тропинку знаю!

– Не забуду, – сказал Отто и поскакал вперед, внутренне смеясь. Этот разговор с Фрицем чрезвычайно забавлял его; притом он остался весьма доволен и своим поведением во время пребывания на ферме. Многие на его месте, вероятно, не сумели бы так сдержать себя при подобных условиях, и это сознание радовало Отто, а в довершение всего и воздух, и погода, и сама дорога были прекрасны.

То подымаясь в гору, то спускаясь широкой белой лентой, пролегала между лесистыми живописными холмами ровная проезжая дорога, ведущая в Грюневальд. По обе стороны дороги стояли красивые ровные сосны, стройные, с молодыми побегами, весело оживляющими их темные ветви, со светлым зеленым мхом около пней, и хотя одни были широкие и раскидистые, а другие тонкие и стройные – все они стояли, словно выстроившиеся на смотр солдаты взяли все разом «на караул». На всем своем протяжении дорога пролегала в стороне от сел и городов, оставляя их то справа, то слева. Там и сям, в глубине зеленых долин, виднелись группы крыш и домов, или же высоко над дорогой, на каком-нибудь выступе горы, ютилась хижина мельника или угольщика. Дело в том, что дорога была международным предприятием и имела в виду только более крупные центры и с мелкими, частными нуждами скромного населения не считалась, вследствие чего и была особенно безлюдна. Только у самой границы Отто встретил отряд своих собственных войск, медленно двигавшихся по пыльной, залитой солнцем дороге. Солдаты узнали его и довольно вяло приветствовали, когда он проезжал мимо них. После того он долгое время ехал в полном одиночестве среди пустого зеленого леса.

Мало-помалу его радостное настроение начинало ослабевать; но собственные мысли стали одолевать его, как туча назойливых жужжащих насекомых, вчерашний разговор приходил ему на память, вызывая тяжелое, щемящее чувство. Он смотрел и вправо и влево, ища развлечения. Немного впереди круто спускался с холма узкий проселок, выходивший на большую дорогу, и по этому проселку ехал, осторожно спускаясь под гору, всадник. Звук человеческого голоса и близость постороннего человека являлись в данный момент для принца как бы живительным источником в пустыне; он придержал коня и подождал незнакомца. Этот последний оказался краснокожим, толстогубым крестьянином с парой туго набитых вьюков у седла и большой глиняной флягой у пояса Он радостно откликнулся на оклик принца непомерно густым и сильным басом и при этом так сильно покачнулся в седле, что принцу стало ясно, что фляга его уже пуста.

– Вы едете в направлении Миттвальдена? – спросил Отто.

– До поворота на Транненбрунн, – ответил незнакомец. – Вы ничего не имеете против компании?

– Я даже очень рад, – ответил Отто, – я поджидал вас в расчете найти в вас попутчика.

Тем временем желанный спутник подъехал почти вплотную и поехал рядом с принцем. Прежде всего его внимание привлекла лошадь Отто, и он удивленно и восторженно воскликнул:

– Ах, черт возьми! Важная под тобой кобыла, приятель! – И, удовлетворив свое любопытство по отношению к главнейшему, он перенес свое внимание на совершенно второстепенное для него – на лицо своего спутника. И вдруг совершенно опешил. – Принц! – воскликнул он и, желая поклониться снова, так сильно покачнулся в седле, что чуть было не вылетел из него на землю. – Прошу простить меня, ваше высочество, что я не сразу признал вас, – пробормотал он.

Принц до того был огорчен этим, что на минуту утратил свое самообладание.

– Раз вы знаете меня, – сказал он, – то нам нет смысла дальше ехать вместе. Я проеду вперед, если вы ничего не имеете против. – И он собирался пришпорить своего коня, когда полупьяный попутчик схватил его лошадь за повод.

– Послушай, ты! – крикнул он дерзко. – Принц ты или не принц, а так нельзя себя держать человеку с человеком! Как? Вы желали ехать со мной инкогнито, когда я не знал, с кем имею дело, потому что рассчитывали заставить меня проболтаться, чтобы выведать что-нибудь, а раз я вас знаю, так вы проедете вперед, если я ничего не имею против? Шпион! – И весь красный от вина и оскорбленного чувства самолюбия, он словно выплюнул это слово в лицо принцу.

Странное смущение овладело в этот момент принцем. Он понял, что поступил грубо, невежливо, рассчитывая на свое привилегированное положение, а кроме того, к его сожалению, может быть, бессознательно примешивалось и легкое чувство физической робости при виде этого крупного, сильного детины, да еще в таком полусознательном, почти невменяемом состоянии.

– Уберите вашу руку! – сказал Отто достаточно уверенным тоном, чтобы вызвать повиновение, и когда тот, к немалому его удивлению, покорно исполнил его приказание, добавил: – Вы должны были бы понять, любезный, что если я был рад ехать с вами и беседовать с разумным человеком и выслушать его беспристрастное мнение, то, с другой стороны, мне было бы весьма неинтересно услышать от вас пустые и лживые речи, которые вы могли бы преподнести принцу.

– Так вы думаете, что я стал бы лгать ради вас? – крикнул крестьянин, багровея еще больше от возмущения.

– Я уверен, что да, – сказал Отто, вполне вернув себе самообладание. – Вы, наверное, не показали бы мне, например, той медали, которая висит у вас на шее. – Небольшой кончик зеленой ленты торчал из-за ворота у его спутника, и принц сразу заметил его. Перемена в его лице при этих словах Отто произошла разительная: красная пьяная рожа крестьянина покрылась желтыми пятнами, дрожащие мясистые пальцы ухватились за упомянутую ленточку.

– Медаль! – воскликнул он сипло, мгновенно протрезвев. – Нет у меня никакой медали!

– Позвольте, – сказал принц, – я могу даже сказать вам, что у вас изображено на этой медали: горящий Феникс и под ним слово «Libertas».

Озадаченный спутник не в состоянии был вымолвить ни слова, и принц продолжал:

– Удивительный вы, право, человек. – И он презрительно усмехнулся. – Вы возмущаетесь невежливостью человека, которого замышляете убить.

– «Убить»! – запротестовал крестьянин. – Нет, никогда! Я ни за что не пойду на что-нибудь преступное.

– Вы, как видно, очень плохо осведомлены, – сказал Отто. – Участие в заговоре уже само по себе преступно и карается смертной казнью. А кроме того, в данном заговоре замышляется моя смерть, за это я вам поручусь. Но вам нет надобности так ужасно волноваться, ведь я не должностное лицо. Я только скажу вам, что те, кто вмешивается в политику, должны всегда помнить, что у каждой медали есть еще и оборотная сторона.

– Ваше высочество… – начал было рыцарь бутылки.

– Глупости! – оборвал его довольно резко Отто. – Вы республиканец, какое вам дело до титулов и до всяких высочеств? Но поедем вперед, коли вы так этого желаете, что пытались даже силой удержать меня; у меня не хватит духу лишить вас моего общества, да и, кстати, я желал задать вам один вопрос: почему вы, будучи столь многочисленны – я знаю, что вас очень и очень много, пятнадцать тысяч человек, да и то еще цифра эта, вероятно, ниже настоящей, – не так ли? Как видите, я недурно осведомлен…

Спутник его молчал, у него словно что-то стояло в горле.

– Почему, спрашиваю я, – продолжал принц, – будучи столь многочисленны, вы не явитесь прямо ко мне и не выскажете мне смело ваших нужд и желаний? Нет, что я говорю! Ваших требований и приказаний, – насмешливо покривился он. – Разве я слыву за человека, страстно привязанного к своему престолу, цепляющегося за него всеми силами, за властолюбца?.. Ну, так придите же ко мне, докажите мне, что вас большинство, и я тотчас же покорюсь вам. Передайте это вашим единомышленникам и уверьте их, от моего имени, в моей полной готовности повиноваться их желаниям; заверьте их, что какого бы они ни были обидного мнения о моих слабостях и недостатках, они, во всяком случае, не могут считать меня больше неспособным для роли правителя, чем я сам считаю себя. Я охотно признаю, что я один из худших государей во всей Европе. Что же могут еще к этому добавить?

– О, я далек от мысли… – начал было крестьянин.

– Смотрите, вы сейчас будете защищать мое правление! – воскликнул Отто. – На вашем месте я бросил бы всякие заговоры, потому что, скажу вам откровенно, вы так же мало годитесь в заговорщики, как я в государи и правители страны.

– Одно только я хочу сказать вам, – вставил заговорщик. – Мы не столько недовольны вами, как вашей женой.

– Ни слова больше! – сказал принц и затем прибавил тоном со сдержанным гневом: – Я еще раз советую вам бросить возиться с политикой, и в следующий раз, когда мне придется встретиться с вами, постарайтесь быть трезвы. Человек, пьяный уже с утра, меньше всего может быть судьей даже и худшего из государей.

– Я действительно выпил шкалик, но я не напивался, – сказал крестьянин, торжественно подчеркивая разницу. – А если бы даже я и напился, что из того? Никому от этого плохо не будет. Но вот моя мельница стоит без дела, и в этом виновата ваша жена. И разве я один обвиняю ее? Обойдите-ка вы кругом да поспрошайте, где все мельницы? Где все молодые ребята, которые должны были бы работать на земле? Где торговые обороты? Все, все решительно парализовано! И по чьей вине? По моей, что ли? Нет, сударь, это дело не ровное! Я страдаю за ваши вины, я расплачиваюсь за них из своего кармана. Я бедный крестьянин, а вы, разве вы страдаете из-за меня? Разве вы платите за мое вино? Пьяный ли или трезвый, я одинаково хорошо вижу, как моя родина гибнет, пропадом пропадает, и вижу также, по чьей вине. Ну а теперь я сказал свое слово, сказал, что у меня было на душе, и вы можете засадить меня в какую угодно гнилую тюрьму, мне все равно! Я сказал правду, и на этом я и буду стоять, а затем не стану долее утруждать ваше высочество своим присутствием.

И с этими словами он придержал свою лошадь, чтобы отстать от Отто, и довольно неуклюже поклонился.

– Заметьте, я не спросил вашего имени и не знаю его, – сказал Отто. – Желаю вам приятного пути.

И, пришпорив коня, он помчался вперед во весь опор. Но как он ни старался заглушить бешеной скачкой неприятное впечатление от этой встречи с мельником, она стояла у него точно кость в горле, которую он никак не мог ни проглотить, ни выплюнуть. Прежде всего он получил упрек в невоспитанности и закончил тем, что потерпел поражение даже в логике, – и то и другое от человека, которого он считал себя вправе презирать. И все его прежние тяжелые мысли снова нахлынули на него.

В три часа пополудни он доехал до перекрестка, где большую дорогу пересекала дорога, ведущая в Бекштейн, и Отто решил свернуть на эту дорогу и спокойно пообедать в гостинице. Во всяком случае, ничего не могло быть хуже, чем продолжать ехать дальше в подобном настроении.

Тотчас при входе в гостиницу он заметил за одним из столов интеллигентного молодого человека, обедавшего с книгой перед глазами. Так как для Отто поставили прибор почти рядом с этим молодым человеком, то принц, желая завязать знакомство, вежливо извинившись, осведомился у соседа, что он читает.

– Я читаю или, вернее, изучаю последний труд доктора Гогенштоквитца, кузена и библиотекаря нашего Грюневальдского принца. Это человек с большой эрудицией и легким юмором.

– Я знаком с господином доктором, – сказал Отто, – но не успел еще ознакомиться с его книгой.

– Это две вещи, в которых я не могу не позавидовать вам, – вежливо заявил молодой человек. – Вы имеете честь знать доктора и предвкушаете удовольствие ознакомиться с его замечательным трудом.

– Мне кажется, что господин доктор пользуется большим уважением за свои изобличения, не правда ли? – спросил принц.

– Да, отчасти, но главным образом потому, что он является представителем силы ума, – сказал незнакомец. – Кто из нас, из молодых людей, не причастных к придворным интригам, не интересующихся ничем, что есть на свете выдающегося или замечательного, кто из нас, спрашиваю я вас, слышал что-нибудь о его кузене, о принце Отто, хотя он и царствующий государь и властитель судеб своего народа, и наоборот, кто не слыхал или не знает о докторе Готтхольде, его скромном библиотекаре? Из этого мы видим, что из всех существующих в мире отличий только умственные качества человека являются нормальным и естественным отличием, которого никто не может оспаривать и против которого никто никогда не восстает.

– Вероятно, я имею удовольствие говорить с ученым и, быть может, даже с автором известных трудов? – высказал предположение принц.

– До некоторой степени я могу претендовать и на то, и на другое, – сказал молодой человек, подавая принцу свою карточку. – Я лиценциат[6 - Лиценциат – одна из младших ученых степеней в западноевропейских университетах.] Редерер, автор нескольких трудов по теории и практике политики.

– Признаюсь, вы меня чрезвычайно интересуете, – сказал принц, – тем более что мы здесь, в Грюневальде, по-видимому, накануне революции, и так как политика является предметом вашего изучения, то я попросил бы вас высказаться на этот счет. Предвещаете вы успех этому движению в данном случае или нет?

– Вы, как я вижу, сударь, совершенно незнакомы с моими политическими трудами и с моими теориями и взглядами, – несколько кисло заметил молодой ученый. – Я убежденный сторонник единоличной власти и не разделяю никаких утопических иллюзий, которыми эмпирики ослепляют себя и доводят до безумия и до отчаяния всяких невежд. Поверьте мне, что время революционных идей прошло или, во всяком случае, проходит.

– Но когда я смотрю вокруг себя… – начал было Отто.

– Когда вы смотрите вокруг себя, – перебил его собеседник, – то вы видите прежде всего людей невежественных; но в лаборатории разумных и обоснованных мыслей, при свете лампы трудолюбия мы начинаем уже видеть иное течение; мы отбрасываем эти элементы и возвращаемся к естественному, природному порядку вещей, к тому, что я назвал бы, пользуясь языком терапевтов, «выжидательным лечением заблуждений». Надеюсь, вы понимаете меня? Мы, конечно, безусловно осуждаем такой порядок в стране, какой мы застаем в настоящее время в Грюневальде, и такого принца, как этот принц Отто, потому что они отстали от века; но средство помочь горю я вижу не в грубых конвульсиях революции, всегда пагубно отзывающихся на организме государства и страны, а в естественном замещении мирным путем нынешнего правителя другим, более способным монархом. Вероятно, я вас очень удивлю, – добавил, улыбаясь, лиценциат, – если выскажу вам мое представление об идеальном монархе; мы, кабинетные ученые, не предназначаем себя в настоящее время для активной службы одному какому-нибудь народу, потому что новые пути, проводимые нами в жизнь, еще не согласуются с настоящей действительностью, а потому я не желал бы видеть на троне ученого, но я желал бы видеть такого подле трона в качестве постоянного советника Я предложил бы государя со средними умственными способностями, но живого, восприимчивого и чуткого, не столько глубокомысленного, сколько догадливого и сметливого; человека с приятными, предупредительными манерами, приветливого, ласкового и обаятельного, обладающего одновременно способностью внушать к себе любовь и повиновение, умеющего и повелевать и завлекать. Все это время, с того момента как вы вошли, я не переставал наблюдать за вами, и вот что я вам скажу, сударь мой: будь я гражданином Грюневальда, я молил бы небо, чтобы оно вручило правление этой страной именно вот такому человеку, как вы!

– Черт возьми, я уверен, что вы бы это сделали! – воскликнул принц, смеясь.

И лиценциат тоже сердечно рассмеялся.

– Я полагал, что я вас этим очень удивлю, – сказал он. – Заметьте, что это отнюдь не общераспространенный взгляд, во всяком случае не взгляд большинства.