Дневник Алёны, или Как научиться себе не врать?

Хоть мы и были похожи, как две капельки, Ольга – скептик, живёт разумом, всегда и всё делит на «да» и «нет», на чёрное и белое. А я живу чувствами, ищу полутона. Ольга, посмотрев на проблему, выдаёт, как компьютер, решение, рецепт, дальнейший путь к действию. Я долго думаю, прежде чем что-то предпринять. Ольга не любит неизвестности и ожидания, она всегда действует, а я, сделав почти всё, могу остановиться. Начиная какую-нибудь авантюру, Ольга шла до конца, а я трусила. И когда плоды наших действий готовы были упасть нам в руки, как перезрелый плод, я останавливалась и начинала терзать сестру вопросами: «Зачем нам это надо?» Ответа, как правило, не было. А я всё равно пыталась отговорить Ольгу от дальнейших действий.

***

Отговорить Ольгу от дальнейших действий было невозможно.

– Юлька ни тебе, ни мне не нравится. Слишком много о себе воображает! Надо её проучить. И ничего не значит, что Юра тебе не нравится, ты же не замуж за него собралась!

– Да не хочу я его отбивать! А о чём я буду с ним разговаривать?

– Это мы придумаем после. Назначь встречу для разговора, а потом придумаем, – убеждала сестра.

– А почему я? Может быть, ты вместо меня всё сделаешь, у тебя получится.

– На кого Юрка иногда заглядывается? На тебя!

– Но мы же похожи.

– Для него нет!

Ольга бегала по комнате и приводила кучу доводов, чтобы осуществить очередную авантюру. Перед моими глазами стояла Юлька – наша местная красавица, заводила. Уж не знаю, кто первый сказал о её красоте, я бы поспорила, но как-то так и повелось считать её красивой. Девица, как и все мы, среднего роста, худенькая – "ни в попе, ни в груди" – как говорит бабушка. Глаза у Юльки круглые, как у кошки, серые, на голове – буйные кудри, с которым не дружит расчёска. Ничего особенного, встретишь в толпе – не запомнишь, не оглянешься. Просто Юля, как староста, всегда на виду. Характер у неё – не дай бог! Всегда и во всём права только Юля, а кто поступает в разрез с её мнением – считай, потерянный человек для общества. Юлька, не задумываясь, могла обидеть любого, а потом удивлялась:

– Я никого не обижала, я просто сказала правду.

Юлькина правда всегда была жёсткой, обидной. Она не умела преподнести её, смягчить. Кому приятно услышать при всём классе, что туфли у тебя не модные, а на физкультуре ты выглядишь коровой, что вкуса у тебя нет и еще что-нибудь подобное. Не умела Юлька подойти и тихонько посоветовать, она говорила громко, чтобы все слышали и знали. Получалось так, что пример во всем – это Юля, а остальные чем-нибудь, да обделены. Нетерпеливую, не умеющую считаться с чувствами других людей, Юльку приводило в ярость неподчинение. Если Юлька чего-нибудь захочет, она будет стремиться любой ценой получить желаемое.

Совсем другое дело – Юрка: черноволосый с голубыми глазами, пушистыми усами, высокий – разговаривая с ним, приходилось закидывать голову – со спортивной фигурой. Вот уж кто действительно красавец. Так замечательно гармонировали голубые глаза с чёрными кудрями! Он – миролюбивый и терпеливый, с патологической потребностью жить в гармонии, всегда старался как-то смягчить резкие Юлькины высказывания, превратить в шутку. Но Юля прерывала его:

– Человек должен знать правду о себе!

Но мне-то Юрка был не нужен. И зачем мы всё это придумали? Почему нам не живётся тихо и спокойно? Почему всегда надо придумать какую-нибудь пакость? Что это? Гормоны? Адреналин? Самоутверждение за счёт других?

Зима выдалась настоящая – снежная, морозная. Морозы стояли такие сильные, что деревья трещали, не было видно птиц, снег хрустел под ногами и искрился на солнце радугой. Воздух был густой и холодный, от него перехватывало дыхание. Проходя небольшое расстояние от дома до школы, мы умудрялись отморозить носы, ресницы и брови покрывались пушистым инеем. Мороз стоял такой сильный, что нас освободили от школьных занятий. Получились внеплановые каникулы, которым мы были рады. От школы-то нас освободили, но гулять ведь никто не запретил! Мы пропадали на катке всем классом. Такое повышенное внимание одноклассников друг к другу было вызвано тем, что из трех классов собрали один, и мы приглядывались друг к другу, флиртовали, занимались чем угодно, только не уроками. Ежевечерние встречи на катке уже вошли в привычку или традицию. Когда заканчивался очередной хоккейный матч или тренировка, гасли большие огни и стадион освещался одним дежурным фонарём, мы выходили кататься на коньках. Лёд блестел, по краям стадиона, куда не попадал свет, был полумрак, в котором целовались парочки. Скудно освещённый каток накладывал загадочность и таинственность на лица, волновал и будоражил сердца.

Юрка катался с Юлей, а мы с Ольгой за ними. Мы как раз находились за полосой света, когда Ольга шепнула: «Пора» и подставила ногу, я споткнулась, Ольга толкнула меня на Юрку с Юлей и я с визгом полетела на них. Получилась хорошая «куча-мала». Ольга, пытаясь скрыть улыбку и сделать испуганное лицо, бросилась нас растаскивать. Юлька осталась на ногах и хохотала. Ольга потащила меня за руку.

– Я не могу. Нога…

По моим щекам побежали слёзы. И не потому, что я ушибла ногу и не потому, что я великая артистка. Просто в этот момент я подумала, что мне это не нужно, мне стало стыдно и страшно – вдруг все догадаются, что это было нарочно подстроено. Какие же мы неугомонные дуры с Ольгой! А Юрка испугался. Схватил меня и, как пушинку, поставил на ноги.

– Можешь стоять?

Я пожала плечами и хлюпнула носом. Слёзы покатились ещё сильнее, то ли от жалости к себе, то ли от Юркиной заботы, то ли ещё от чего-то, что называется совесть. Он осторожно смахивал их с моих щёк и приговаривал:

– Прекрати, ты сейчас покроешься льдом. Я провожу.

Ольга перепугалась, а Юля надулась и капризно произнесла:

– А кто меня проводит?

Юлькины слова повисли без ответа, Юрка не слышал. Он смотрел на моё зарёванное, замёрзшее лицо так, словно видел в первый раз. Он подхватил меня с одной стороны, Ольга с другой и наше траурное шествие потянулось к дому. Я продолжала играть свою роль хромой, слабо протестуя:

– Да ладно, ничего страшного. Дойду с Олей.

Ольга злобно пнула меня локтем в бок, мол, что ты мелешь, иди и хромай! А Юрка продолжал тащить меня дальше. Шли молча. Не знаю, почему молчал Юрка, а я молчала от стыда, страха, ненужности затеи. Юрка довёл нас до дверей квартиры, Ольга быстренько шмыгнула домой, оставив меня для заключительной сцены. Юрка очень осторожно вытер мои уже высохшие слёзы и вдруг нежно прижался губами к моей щеке, позвонил в дверь, махнул рукой и сбежал вниз по лестнице. Когда Ольга открыла дверь, я стояла к ней спиной и смотрела вслед исчезнувшему Юрке.

– Ну что? Сказала? – зашептала Оля.

– Отстань, – я отодвинула её и прошла в квартиру.

Ольга выпытывала, сказала я Юрке, что нам надо поговорить или нет. Я молчала, потом стала отбиваться от нападок сестры:

– То, что мы придумали, это азарт, игра, доказательство для самих себя, что мы можем управлять людьми. Но так ведь нельзя! Зачем это нужно? Кому? И что потом мы будем делать? Тебе надо ты и встречайся с ним, отбивай его у Юльки. А я не хочу.

– Да ладно тебе, не хочешь, не надо. Договорились о встрече или нет?

– Нет, – зло бросила я.

– Вот и славно, будем считать, что ничего не произошло, – успокоилась сестра.

На следующий день, через неделю и месяц ничего не изменилось. Юрка по-прежнему общался с Юлей, только я иногда ловила Юркины задумчивые взгляды и думала: «Что же из этого получится?» Ничего из этого не получилось. Всё осталось по-прежнему. Юлька не давала заглядываться своему парню на других девиц. Юрка был у неё пожизненным верным пажом – подай, принеси.

А потом нас настигло несчастье – умерла наша бабушка. Ещё вчера шутила и была здорова, а утром её не стало.

– Лёгкая смерть, – сказал доктор, приехавший утром.

Мама ходила с опухшими глазами и молчала, у нас с Олей, не переставая, лились слёзы. Папа подозрительно часто сморкался, ссылаясь на насморк. Мы очень сильно переживали бабушкину смерть. Мы не говорили об этом, словно ничего не произошло. У нас слова замерзали в горле, мы не знали какими словами можно выразить наше безграничное горе. Мы все молчали. В доме стало тихо и печально. Нам везде мерещился бабушкин силуэт: вот она сидит в кресле, вот зазвучала музыка, вот на кухне запахло кофе, зашелестели газеты или страницы книги… Еще недавно она смеялась и говорила:

– Когда умру, не буду приходить к вам во сне, чтобы не пугать.

И ведь так никому и не приснилась! Нам очень её не хватало, казалось, повернешь голову и увидишь её сидящей в любимом кресле с газетой или книгой в руках. Кто-нибудь из нас ещё долго после её смерти, забывшись, кричал:

– Бабушка, посмотри.

И нет ответа. Тишина. И тебя пронизывает такая боль, пустота и холод… Слёзы начинают литься рекой не только у тебя, а у всех, кто рядом. Тогда я поняла, что кроме радости и размеренной жизни случается горе, которое не спрашивает тебя, хочешь ли ты этого или нет. И с любым из нас может это случиться. И как это пережить, как с этим жить дальше? Ещё неосознанно, неумело, не зная с чего начать, я задумалась о жизни. Ведь родились мы не только для того, чтобы потом умереть. В жизни нужно чего-нибудь добиться, что-то сделать, а не просто встать утром, а вечером лечь в постель. Должна быть какая-то цель, какие-то дела, которые оставят о тебе воспоминания. Намного позже, когда боль немного притупилась, мы очень много говорили на эту тему с сестрой, с родителями. Нам всем очень не хватало бабушки. И нам всем казалось, что она тут, просто вышла ненадолго…Папа сказал как-то:

– Из любой ситуации можно найти достойный выход. Нужно достойно жить в мире с самим собой и с окружающей действительностью, чтобы не было мучительно больно за ошибки и поступки в будущем.

***

Мы старались достойно жить в мире с собой и с окружающей действительностью, чтобы не было мучительно больно за ошибки и поступки в будущем. В десятом классе все думали об экзаменах, институте, бегали на подготовительные курсы. Потом сдавали выпускные экзамены в школе, поступали в институты. Окончили школу и разбежались кто куда, по своим дорожкам, словно и не было тех десяти лет, что мы вместе прожили, дружили, влюблялись и расставались. Иногда встречаясь, впопыхах интересовались: как дела? Кто где? Мы словно стали чужими, с трудом находили тему бесед. Мы отдыхали от нас школьных, входили в новую взрослую жизнь, преподнося себя по-другому, и по-другому относясь к действительности.

Мы с Ольгой поступили в разные институты: Ольга поступила в медицинский институт, а я в педагогический. Встречались по утрам и вечерам на кухне. Разговаривать, придумывать и воплощать бредовые идеи нам было некогда. Может быть, мы стали взрослее? У сестры появились свои подруги, у меня свои. Мы тоже разделились, стали не так близки, хотя от этого никто не страдал. Мы отдыхали друг от друга, ощутив, наконец, что есть «я», а не «мы».

Из двух худеньких, как былинки, белёсых страшненьких девчушек получились вполне симпатичные, фигуристые девицы. Волосы весенним ливнем спадали по плечам, голубые глаза, опушенные ресницами, манили и завлекали, губы бантиком просились на поцелуи. Мы пользовались успехом у второй половины человечества. Зря мама волновалась, глядя на нас – блеклых и некрасивых:

– Природа отдыхает на детях красивых людей, – утешала она то ли себя, то ли нас.

Кружить головы парням, развлекаясь шутить над ними – все это нравилось нам, пока Ольга не влюбилась. Любовь – чувство для многих радостное и долгожданное, хоть и говорят, что она "нечаянно нагрянет, когда её совсем не ждешь".