Господь Гнева

– Что-то не заметно, – сухо произнес Пит, – что общение с этим педантом отцом Хэнди сделало тебя кроткой. В любом из множества смыслов этого слова.

Девушка искренне расхохоталась – да так, что чуть не задохнулась.

– О Господи! – сказала она между приступами смеха. – Не хватало нам сейчас подраться из-за того, кто из нас более кроткий! Но, черт возьми, я все же гораздо более кроткая, нежели ты!

Лурин продолжала кудахтать и раскачиваться, упиваясь нелепостью их спора.

Но Пит больше не замечал ее. Таблетки начинали действовать, и он весь ушел в себя.

Внезапно он увидел человека со смеющимися глазами. «Это сам Христос», – почему-то сразу решил Пит.

Разумеется, это он! На мужчине с золотисто-пепельными волосами была тога и греческие наголенники. Был он молод, широкоплеч, а на устах его играла ласковая счастливая улыбка. В руках он держал, прижимая к груди, увесистую огромную книгу с застежками. Если бы не характерные античные наголенники, его можно было принять за древнего саксонца – особенно благодаря небрежно постриженным волосам.

«Иисус Христос!» – ахнул про себя Пит.

Белобрысый мускулистый молодой человек – батюшки, да он сложен как кузнец! – отстегнул застежки на книге и раскрыл ее. На двух широких листах протянутой ему книги Пит увидел рукописный текст на каком-то незнакомом языке. Он стал читать: «KAI THEOS EIN HO LOGOS».

Для Пита это была китайская грамота. Слова медленно проплывали перед ним в его видении – написанные вроде бы очень четко, но совершенно непонятные. Какие-то загадочные koimeitheisometha… keoiesis… titheimi… Он даже не мог толком понять, что это – какой-то язык? Или просто набор буквенных символов? Или бессмысленная чепуха, характерная для сна?

Белобрысый молодой человек захлопнул книгу – и внезапно исчез. Исчез так, как исчезало изображение с экрана, когда телевизоры еще существовали, – мгновенно и бесшумно.

– Тебе не следует слушать всю эту дребедень! – произнес голос внутри Питовой головы, словно его собственные мысли вышли из-под контроля и начали самостоятельную жизнь, заговорили вслух. – Все эти таинственные письмена – только для того, чтобы задурить тебе мозги. Он ведь даже не назвался, этот тип! Да-да, он не счел нужным назвать свое имя!

Но голос шел все же не из головы. Пит обернулся и увидел в воздухе за своей спиной расплывчатые очертания небольшого глиняного горшка, который качался вверх-вниз, как поплавок на воде. Это был непритязательный предмет – обожженный, но некрашеный горшок. Сделанный, считай, из грязи, предельно утилитарный, этот предмет поучал его: не благоговей! не разевай рот в почтительном восторге перед непонятным! Питу, который действительно возблагоговел, эти слова пришлись по вкусу.

– А вот я назовусь, – сказал горшок. – Меня зовут О Хо.

Пит подумал про себя: «Видать, китаец».

– Я сделан из глины и потому нисколько не выше обычных смертных, – продолжал горшок по имени О Хо в манере приятельского разговора. – И я не считаю, как некоторые, что назвать себя – значит унизить себя. Ты – Питер Сэндз, я – О Хо. Тот, кого ты видел, тот парень со здоровенным древним манускриптом – это обитающий на берегу Океана Знаний дух ноосферы, прибывший сюда из шумерских времен. Эти духи под именем Терапевтов – «ухаживающих» – помогали греческому богу врачевания Асклепию, коего в Древнем Риме называли Эскулапом. Древним египтянам они были известны под именем Тотов – духов или плазменных сгустков мудрости. Когда же эти духи занимались строительством – а они славились блестящими зиждительными способностями, покровительствовали ремеслам, – они представлялись египтянам в качестве бога Птаха, а грекам – в качестве бога Гефеста. На самом деле у них вообще нет имени, ибо они просто составные вселенского разума. А вот у меня есть имя, как и у тебя. Меня зовут О Хо. Запомнил? Очень простое имя.

– Конечно, запомнил, – сказал Пит. – О Хо. Это китайское имя.

Горшок запрыгал пуще прежнего, его очертания стали расплываться все больше и больше, пока он не исчез совсем. При этом он быстро говорил:

– О Хо [15 - Имя горшка на английском – О Но. «Но» означает и «эй!», и «ого!», и «вперед!». И сам горшок охотно обыгрывает все значения своего необычного имени.]. Хо О. О-о-о! Эй! Вперед! Ого! О Хо Он! Вспомни о Хо Он, Питер Сэндз, когда тебе случится беседовать с доктором богословия Абернати. Вспомни о сосуде скудельном, о маленьком глиняном горшке, который сделан из праха земного и может быть, подобно тебе, разбит и обращен в прах в любой момент, бессильный пережить род человеческий.

– Хо Он! Вперед, Хо Он! – покорно отозвался Пит.

– Все доброе, не обинуясь, называет себя по имени, – произнес уже невидимый О Хо Он – теперь лишь голос, мысль, ментальная составляющая разума Пита Сэндза. – А те, на ком нет благословения Божия, те утаивают свое имя. Мы с тобой похожи, ты и я, мы в некоторых отношениях одно и то же, ибо сотворены из той же глины, Питер Сэндз! Я сказал тебе, кто я; и я знаю тебя от начала века.

«Какое глупое имя – О Хо!» – подумал Пит.

Дурацкое имя для бренного, непрочного горшка. А впрочем, эта штуковина со странным именем ему понравилась – она не смотрела на него свысока, говорила как с равным. И, как ни странно, демократизм горшка был для Пита притягательнее трансцендентальной зауми, темной вязи иноземных слов в той тяжеленной книге на застежках. Что проку в непонятных словах? Их смысл был темен, недоступен. Что Питу, что скудельному сосуду О Хо не дано было понять глубины премудрости.

Но тут Пит как-то особенно ясно осознал, кого он видел до встречи с горшком. То был Иисус Христос. «Я сразу догадался, кто этот белобрысый. Он выглядел именно так, как должен выглядеть Христос!»

– Хочешь еще что-нибудь узнать до того, как я покину тебя? – спросил Пита невидимый горшок – как бы изнутри его головы.

– Скажи мне самую-самую важную вещь – такую, какая важна при любых обстоятельствах. Но только не солги!

О Хо на некоторое время задумался. Потом произнес:

– Святая София возродится. Прежде мир ее не принимал.

Пит непонимающе мигнул. Кто такая эта святая София? С тем же успехом горшок мог сообщить, что святой Витт намеревается снова поплясать… Видать, это глупая шутка…

Горькое разочарование наполнило душу Пита Сэндза. Ну вот все и кончилось – такой же глупостью, как имя этого скудельного шутника. Пит ощутил, что новый знакомый покинул его, – на жалкой бессмысленной ноте.

И сразу же после этого действие наркотиков закончилось. Он больше ничего не слышал и не видел, кроме обычного, бытового. Он обвел глазами свою комнатку: знакомые микрокассеты, проектор, заваленный всякой дрянью пластиковый стол… Потом Пит увидел Лурин, которая курила трубку, ощутил запах прессованного табака… Голова трещала.

Пошатываясь, Пит поднялся. Он знал, что в реальном времени прошло только мгновение – и Лурин со стороны казалось, что ровным счетом ничего не произошло.

А в сущности ничего и не произошло. Она права.

Можно ли назвать событием то, что случилось? Ведь Христос не объявил о себе, не открылся. Впрочем, нечто важное все же случилось – и очень желанное. Познавательные, «проникательные» способности Пита явно увеличились.

– Иисус! – произнес он громко.

– В чем дело? – спросила Лурин.

– Я видел Его, – сообщил Пит. – Он существует. Он всегда присутствует в мире – был и будет.

Пит нетвердыми шагами прошел в кухню, налил себе крохотную порцию виски – от силы граммов двадцать – из драгоценной довоенной бутылки.

Когда он вернулся в комнату, Лурин читала аляповатый журнальчик, отпечатанный на мимеографе, – эти листки жители их горного района бережно передавали из города в город.

– Ну ты даешь! – сказал Питер. – Сидишь себе как ни в чем не бывало!

– А что мне, по-твоему, делать? Разразиться аплодисментами? Визжать от восторга?

– Но ведь это архиважно!

– Ты его видел. Я – нет.

И она снова уткнулась в журнальчик, напечатанный в Прово, штат Юта.

– Но он же присутствует в мире и тебя ради! – сказал Пит.

– Ну и замечательно, – кивнула Лурин с отсутствующим видом: Питер сел. Его мутило, он ощущал убийственную слабость – чертовы побочные эффекты от приема таблеток.

После продолжительного молчания девушка заговорила снова, но с прежним отсутствующим видом:

– Служгнева отсылают иконописца Тибора Макмастерса в Странствие. Дабы он отыскал Господа Гнева, запечатлел его образ в своей памяти и нарисовал на храмсте.

– Черт возьми, что такое «храмсте»? Я не понимаю этот ваш нелепый «служгневский» жаргон!

– Храмсте – это настенная храмовая фреска, – кротко пояснила Лурин. – По их мнению, ему предстоит пройти по меньшей мере тысячу миль. Мне кажется, они хотят, чтоб он дошел до самого Лос-Анджелеса.