Дела семейные

– Мне тоже, тетя! – подхватил Джехангир.

Джал вызвался заняться взрослой выпивкой и принялся смешивать скотч и содовую для Йезада, Наримана и себя. Роксана попросила налить ей отвергнутого малинового шербета, и Куми сразу просияла.

– Мученица, – шепнул Йезад жене, легко коснувшись губами мочки ее уха.

Нариман заметил и тихонько улыбнулся. Он радовался счастью дочери, ее отношениям с Йезадом. Он часто видел, как они обмениваются едва приметными, невидимыми миру сигналами нежности.

Но ее выбор напитка Нариман опротестовал.

– Шербет? В день моего рождения? Нет уж, выпей чего-нибудь покрепче.

– Не нужно, папа, спиртное сразу ударяет мне в голову, а потом меня ноги не держат.

– Чиф прав, Рокси, – поддержал тестя Йезад. – Сегодня особый день.

Мурад и Джехангир тоже подали голоса:

– Да, мама, сегодня такой день!

Детям случалось видеть маму чуть-чуть навеселе не чаще одного, ну двух раз в год, но им это очень нравилось, потому что тогда с маминого лица исчезало выражение вечной озабоченности.

Роксана со вздохом, будто берясь за трудное дело, согласилась выпить рому с фантой.

– Только, Джал, капельку рома и побольше фанты.

Она откинулась в кресле, предвкушая праздничное удовольствие.

Мурад, дожидаясь своей фанты, от нечего делать подошел к горке, которая занимала почетное место в гостиной. Джехангир немедленно потянулся за братом. Горка всегда притягивала детей, как магнит, а от строжайшего наказа тети и дяди ничего там не трогать ее притягательная сила только возрастала.

Роксана с нарастающим беспокойством поглядывала на сыновей. Нариман повел рукой, будто желая успокоить дочь.

– Папа, ты себе не представляешь, на что способен Мурад. Такой чават растет, такой хитрюга! А младший ему подражает, когда они вместе. В одиночестве Джехангир может часами сидеть с книжкой или складывать головоломки.

Она легонько подтолкнула локтем мужа, чтобы тот следил за мальчиками.

– Боже сохрани, чтоб они что-то напортили в святилище.

«Святилище» было их тайным словечком для обозначения уймы безделушек, игрушек и стеклянных поделок, которыми была заполнена горка, благоговейно почитаемая Джалом и Куми. Среди чтимых святынь был клоун, который шевелил ушами, когда ему нажимали на живот, пушистая белая собачка с качающейся головой, крохотные модельки старинных автомобилей и работавший от батарейки Элвис Пресли, который беззвучно перебирал струны своей гитары. В былые времена Элвис пел «Деревянное сердце», но, как любил рассказывать гостям Джал, что-то в механизме сломалось в тот самый августовский день, когда умер Король.

Когда приобреталась новая безделушка, ее с гордостью демонстрировали гостям, потом торжественно помещали за стекло. Как говорил Йезад, единственное, чего недоставало в ритуале, это курения благовоний, возложения цветов и пения молитвенных гимнов. Он отмахивался от объяснений Наримана, что причина тут в болезни отца Джала и Куми и в их тяжелом детстве. На свете много обездоленных детей, возражал Йезад, но не все, выросши, фанатично играют в игрушки.

Помимо игрушек на полках стояли серебряные кубки – школьные призы Джала и Куми. К кубкам прикреплены карточки с указанием, за что получены призы: Джал Палонджи Контрактор, третья премия, бег на трех ногах, 1954; Куми Палонджи Контрактор, вторая премия, бег с лимоном на ложке, 1956, и так далее. Они хранили не все призы: только полученные на тех соревнованиях, на которых присутствовал и подбадривал детей отец.

И две пары наручных часов, теперь уже слишком маленьких для их запястий, и два вечных пера – подарки отца к навджоте сына и дочери. А было это почти сорок лет назад. По совету семейного жреца, дастурджи, с церемонией навджоте заспешили, когда стало ясно, что Палонджи осталось недолго. Дети не успели выучить все необходимые молитвы, но дастурджи заверил семью, что не станет обращать внимания на недочеты: лучше отцу присутствовать на церемонии, даже если посвящаемые помнят не все слова, дабы он спокойно умер, зная, что дети должным образом вошли в зороастрийскую общину.

Мураду надоело смотреть через стекло, и он решил открыть дверцу горки. Роксана тихонько подтолкнула Йезада, и тот предупредил сына, чтобы он ничего не трогал.

– Стекло пыльное, за ним ничего не видно.

Мурад окинул взглядом полки. Его не заинтересовали вазы, серебряные трофеи, пластмассовая гондола с гондольером, фирменный махараджа «Эр-Индии» на носу реактивного самолета, миниатюрная Эйфелева башня. Любопытство у него вызвали две ухмыляющиеся обезьянки в самом центре выставки.

У одной был барабан с палочками, другая держала в лапах бутылку с надписью «выпивка». У обеих сзади торчало по ключику. Мурад повернулся спиной к гостиной, чтобы не видно было, что он делает, и стал заводить барабанщика. Сообщник Джехангир прикрывал брата.

Но предательская пружина выдала братьев. Куми знала ее звук, как мать – дыхание своего дитяти. Забыв про напитки, она бросилась к бесценной своей горке.

– Как не стыдно, Мурад, как не стыдно! – Она притворялась спокойной, но срывающийся голос выдавал ее чувства. – Я тебе тысячу раз говорила, не трогай горку!

– Немедленно поставь вещь на место, – сказала Роксана.

– Я же ничего не ломаю, – возразил Мурад, продолжая крутить ключик.

– Ты слышал, что сказала мама! – прикрикнул на сына Йезад.

– Дай обезьянку дяде Джалу, негодный мальчишка, – вышла из себя Куми. – Пусть он заведет ее.

– Я хочу сам!

Йезад поднялся на ноги. Мурад понял, что пора сдаваться. Но не успел – Куми влепила ему оплеуху.

Испугавшись, как бы Йезад не врезал и Мураду, и Куми, Роксана вскочила с дивана, оттолкнула сына в кресло, придержала руку мужа и резко бросила Куми, что если надо наказать ребенка, то можно пожаловаться родителям! Благо они рядом!

– Я еще жаловаться должна? Вы тут расселись и спокойно смотрите, как он хулиганит! Если бы вы выполняли родительский долг, мне не пришлось бы на него руку поднимать!

– Шутишь?! – вспылил Йезад. – Если ребенок взял игрушку в руки, так это называется хулиганить?

– Давай, защищай его! Вот так дети и сбиваются с пути!

– Ты пойми, Мурад, дикра, – Джал морщился, прижимая палец к уху, – тут очень деликатный механизм.

Лишний поворот ключа – и пружина может сломаться. Тогда мой барабанщик будет молчать, как замолчал мой Элвис.

Он завел игрушку и поставил ее на стол. Лапки обезьянки заходили вверх-вниз, палочки легонько постукивали по барабану.

– Замечательно, правда? Я и вторую тебе заведу.

Вторая обезьянка подносила бутылку ко рту, опускала ее, подносила и опускала…

– Потрясающая парочка, я тебе скажу! На нее можно смотреть без конца.

Дети не проявляли ни малейшего интереса. Им-то хотелось самостоятельно завести обезьянок, самим привести их в движение, а так…

– Неблагодарные дети, – проворчала Куми, – даже не смотрят…

– Хватит, Куми, – сказал Нариман. – Забудем.

Но кровь Куми уже кипела от обиды. Ничего она не забудет, заявила Куми, это он умеет так решать проблемы. Поэтому не стоит удивляться, что он и свою жизнь исковеркал, и другим не дал жить. Не стоит удивляться, что он бесстыдно крутил роман с этой Люси Браганца, погубил и мамину жизнь, и…

Нариман обвел взглядом присутствующих и вскинул руки жестом бессильного извинения. Роксана попыталась остановить сестру: