Дела семейные

– Ну при чем тут эти дела, Куми? К чему вытаскивать их на свет божий? Да еще при детях. И я не понимаю, какое отношение имеют к этому обезьянки?

– Не вмешивайся в мой разговор с папой! Хочешь понять, так подумай немножко! Этот так называемый отец, он шесть жизней превратил в кошмар, и я никогда ему этого не прощу, особенно его постыдных отношений с любовницей после женитьбы. Кем должна была быть эта женщина – ведьма, a не женщина, – чтобы пойти на такое? А если ей хотелось так закончить свою жизнь, то почему ей было не оказать им всем милость и не…

– Куми, – прервал ее Джал, – мы должны показать Рокси новую куклу, которую ты купила. Посмотри, Рокси. Японская кукла.

Джал добился лишь частичного успеха: Куми понизила голос, но продолжала бурчать. Послушные восторги Роксаны – прелестное кимоно, а какие цвета чудные, и вышивка настоящей золотой нитью – постепенно утихомирили Куми. Она даже привлекла внимание Роксаны к малюсенькому зонтику, который ей нравился даже больше, чем очаровательные крошечные туфельки.

Затем игрушки были возвращены в горку и заперты на ключ. Расплатившись за прегрешения детей, Роксана снова уселась рядом с отцом, тихо радуясь восстановлению мира.

Три скотча с содовой, две фанты, один ром с фантой и домашний шербет Куми были наконец разлиты по бокалам. Выпили за здоровье Наримана, после чего он предложил тост за четырех обезьянок.

– За четырех? – переспросил Джал.

– За двух обезьянок Куми и за двух обезьянок Рокси.

Они засмеялись, даже Куми улыбнулась за компанию. Нариман спросил мальчиков, как дела в школе после каникул.

– Как вам нравятся новые уроки?

– Они уже не новые, дедушка, – ответил Джехангир. – Учебный год давно начался: одиннадцатого июня. Почти два месяца назад.

– Так давно? – усмехнулся Нариман, вспоминая собственное детство, когда время вело себя так же разумно, а не проносилось равнодушно мимо, как теперь, когда дни и недели пролетают в мгновение ока. – А как ваши учителя?

– Нормально, – хором ответили оба.

– Расскажи дедушке, кем тебя назначила учительница, – подсказала сыну Роксана.

– Я – контролер домашних заданий. – Джехангир объяснил, что в классе три контролера, которым поручено проверять выполнение домашних заданий в классе.

– А если окажется, что кто-то не выполнил? – спросил Нариман.

– Я должен сказать мисс Альварес, и этому мальчику поставят ноль.

– И ты это делаешь?

– Конечно! – ответил Джехангир, а его мать изобразила на лице удивление вопросом.

– Ну, а если ты дружишь с этим мальчиком? Все равно скажешь учительнице?

– Мои друзья всегда выполняют домашние задания.

– Толковый ответ, – заметил Джал.

– Так чей же сын? – спросил Йезад, и все засмеялись.

– Если бы такую систему ввело правительство Индии, – сказал Джал, – богатые ученики вместо домашних заданий давали бы взятки учителям.

– А директор школы, – хихикнул Йезад, – грозился уволить учителей, если те не будут отстегивать ему процент.

– Не учи детей коррупции, – сказала Роксана.

– Коррупция носится в самом воздухе, которым мы дышим. Страна специализируется на превращении честных людей в жулье. Правильно, чиф?

– Ответ, к сожалению, да.

– Псу под хвост пошла страна. И не породистому псу, а шавкам.

– Может быть, коалиция БДП и Шив Сены исправит дело, – предположил Джал. – Мы должны дать им шанс.

Йезад засмеялся:

– А ядовитой змее ты тоже дал бы шанс, если бы нарвался на нее? Эти две партии и подначили индусских экстремистов на разрушение мечети Бабри Масджид.

– Да, но то было…

– А как насчет ненависти к меньшинствам, которую Шив Сена насаждает уже тридцать лет?

Он отхлебнул большой глоток виски.

– Пап, а ты знаешь, что Шив Сена устраивает концерт Майкла Джексона? – влез Мурад.

– Все знают, – ответил ему Джал. – В газетах было. И Шив Сена миллионы на этом загребет. Они добились освобождения от налогов, потому что это, видите ли, культурное событие национального значения.

– А как же! – откликнулся Йезад. – Майкл Джексон со своим сверкающим гульфиком и рукой на пахе жизненно необходим для нации. Удивительно, что лидер Шив Сена не объявил его врагом чего-то, даже врагом хорошего вкуса не объявил. Ведь этот придурок направо и налево раздает ярлыки «анти» – антито, антисе. Южане у нас – антибомбейцы, Валентинов день – антииндусская затея. Кинозвезды, если они родом из той части Пенджаба, которая после сорок седьмого к Пакистану отошла, предатели родины.

– Боюсь, если у него живот начнет пучить от карелы, так он эту тыкву объявит антинациональным овощем, – хихикнул Нариман.

– Будем надеяться, что ему набедренная повязка в паху не натирает, а то как бы он все нижнее белье не запретил, – сказал Джал.

Йезад налил себе виски, разбавил содовой.

– Откровенно говоря, мне все равно, кто у нас в правительстве и что они там делают. Я больше не верю в спасителей нации. Каждый раз получаем спасителя с половинкой.

– Пап, а почему ты про все говоришь «с половинкой»? – спросил Джехангир.

– Потому что половинка – это самое главное.

Джехангир не понял, но все равно засмеялся. Ему нравилось слушать рассуждения отца.

– Давайте о другом поговорим, – предложила Роксана. – Скучно о политике.

– Ты права. Итак, чиф, что вы думаете о первенстве мира по крикету?

Нариман покачал головой:

– Я не одобряю эту новую разноцветную форму. Крикет – это белая фланель. А вырядиться как попугаи и обязательно закончить матч в один день – это не крикет.

– Хуже всего фанатизм, – вздохнул Йезад. – Каждая игра между Индией и Пакистаном как новая война в Кашмире.