Доктор Шифр

На недолгий период колористика полностью овладела воображением Волошина. Он буквально впитывал любую информацию о цветовом пространстве, длинах волн спектра, тонах и оттенках. Скудные данные, полученные из одной-единственной библиотечной книжки, казались ему необычайно важными для разгадки главной шарады: кто и почему выходит с ним на связь при помощи цветового спектра?

Тогда-то Андрей и подумал, что несет слишком много. Постоянная усталость по утрам, непреходящее чувство вины за гибель родных и перманентный стресс изрядно выматывали тихого паренька, которому в начале ноября только исполнится четырнадцать лет.

Пожалуй, пришло время разделить ношу с кем-нибудь еще.

Друзей у Андрея было немного. Если честно, то всего один – зато такой, которому Волошин мог рассказать абсолютно всё.

Ким учился двумя классами старше и при обычных обстоятельствах едва ли стал якшаться с «малолеткой». Дело было в том, что при достаточно выраженной азиатской внешности и дряблом телосложении он не снискал популярности среди одноклассников.

Первое делало его идеальной мишенью для шуточек. Вопросы о том, как же Ким видит мир «через эти щелочки» и не является ли он родственником Джеки Чана, были самыми безобидными, верхушкой айсберга. Вспыльчивый Ким сразу же кидался в драку, и здесь уже в конфликт с реальностью вступало его грушевидное тело.

Ким огребал на орехи постоянно. Пару раз Андрей становился свидетелем того, как его друг кидался с кулаками на очередного шутника – или жестко язвил в ответ и бросался наутек, если обидчиков было много. Но Волошин не видел ни одной потасовки, из которой Ким вышел бы победителем. Ни одной.

Если он дрался, то неизменно отхватывал тумаков, если убегал – его быстренько настигали, и тогда тумаков доставалось в два раза больше – потому что убегал. Синяки стали как бы естественной пигментацией кожи Кима.

Вообще-то его звали вовсе не Ким. Он имел вполне себе типичное для центральной части России имя, а азиатскую внешность ему придавали калмыцкие корни. Те же корни толкали его и в драку с досаждавшими пацанами.

Андрей не помнил, когда и при каких обстоятельствах его друг получил свое прозвище, – так давно и настолько крепко оно к нему приклеилось. Кажется, только школьные учителя называли калмыка настоящим именем. Что удивительно, конкретно из-за прозвища вспыльчивый Ким совсем не переживал и даже гордился им. Он считал, что кто-нибудь примет его за корейца и, возможно, решит, что Ким владеет корейским боевым искусством тэквондо. А тэквондиста никто не будет задирать, утверждал друг. Эта теория еще ни разу не получила подтверждения, но придавала Киму ощущение неуязвимости. Может, он и впрямь считал себя мастером тэквондо, кто знает…

Андрей поведал Киму всю историю целиком, не утаив даже про то, в чем с неохотой признавался сам себе: о тайном и сильном желании никогда больше не видеть отца и брата, о чувстве вины за их гибель. На рассказ ушло минут двадцать. За это время они побродили по двору и дошли до масштабной стройки, которой через несколько лет суждено было стать первым торговым центром небольшого Серпейска.

Ким слушал очень внимательно и ни разу не перебил. Даже уточняющих вопросов по ходу повествования задавать не стал. Слушать он умел еще лучше, чем говорить. Возможно, свою роль сыграло и то, насколько красноречив был сам Андрей. Его словно прорвало. Мальчик слишком долго пробыл в своей собственной темнице. Он говорил, и говорил, и говорил, выплескивая всё, что пережил и обдумал с момента трагедии. Такое случалось крайне редко – лишь в минуты сильного эмоционального возбуждения.

Стояло теплое лето. Впереди у Кима замаячил выпускной класс, и Андрей уже чувствовал, как отдаляется единственный его друг, которому в феврале стукнуло шестнадцать лет. Пропасть между ними росла.

И всё же Андрей мог сказать, что в тот день они снова оказались на одной волне: Кима услышанная история очень заинтересовала.

– Ты точно видишь этот «бабушкин шар»? – спросил он после того, как Андрей выговорился. – Может, у тебя глюки?

– Точно, – хмуро отозвался Волошин. – Он уже третий месяц возле нее маячит. И днем, и ночью.

– И всё время красный?

– Ну да. Оттенок меняется, но, в принципе, так и остается красным.

Ким замедлил шаг, нахмурился. Уже тогда между его черных бровей наметились две глубокие вертикальные морщинки.

– Тогда скажи: шар какого цвета крутится возле меня? И – где?

Андрею вопрос показался неожиданным.

– Возле тебя ничего нет. Я такого свечения, как у бабушки, вообще больше ни у кого не видел.

Ким поразмыслил над ответом, кивнул сам себе и продолжил путь вдоль чугунных прутьев забора, ограждавшего будущий торговый центр. Андрей поплелся следом.

– А как думаешь, что это означает? – спросил Ким через плечо. – Почему шар именно красный? Почему темнеет?

– Мне кажется, это печаль бабушки. Она очень сильно переживает смерть Петьки и отца. Может быть, даже сильнее мамы. И выглядит с каждым днем всё печальней, потому и шар темнеет.

– Он может совсем почернеть?

– То есть стать темно-бордовым?

– Нет. Именно почернеть. Печаль же с каждым днем растет – ты сам сказал. А это очень сильная эмоция. Она даже может… убить. Я читал о таком в книжке по психологии. Это как будто человек сам себя травит ядом. Потому и спрашиваю: может ли шар почернеть?

На сердце у Андрея стало мерзко, ответил он не сразу.

– Не знаю. Пока шар просто красный.

– А что случится, если все-таки почернеет?

Волошин не знал ответа на этот вопрос. Точнее, не хотел его искать. Интуитивно он догадывался, что такое знание вряд ли принесет покой.

Ким снова остановился, повернулся. Он хотел спросить что-то еще, но глянул поверх головы Андрея и осекся. На овальном лице отчетливо проступила тревога. Андрей тоже обернулся и понял, что обеспокоило друга. Следом за ними бодро вышагивали еще трое ребят: Димедрол и два его приспешника. День перестал казаться безоблачным и увлекательным.

Димедрол жил в соседнем дворе, но знал его весь район. Это был крепкий парень: он вроде бы занимался боксом и точно ходил в качалку. Поговаривали, что отец Димедрола – бандит, притом «очень серьезный». Андрей не знал, насколько правдива эта информация, но она сполна объясняла два момента: отвязно-хамоватый нрав Димедрола и то, каким образом ему в самом начале нулевых удавалось разгуливать в модной одежде и невообразимо дорогой обуви. Вот и в этот вечер он явно косил под парней из молодежных бэндов, популярных в те годы: огромные белоснежные кроссовки, широкие бежевые бриджи и безразмерная футболка в красно-зеленую мозаику. Для полноты образа не хватало разве что бейсболки с прямым козырьком.

А еще он терпеть не мог Кима – это Андрей знал наверняка. Димедрол насмехался и над его азиатскими чертами, и над телосложением, и над никудышней физической подготовкой. Парни были погодками, учились в параллельных классах, однако предположить то, что они могли стать друзьями, осмелился бы только пришелец из далекой-далекой галактики.

Цеплялся к Киму хулиган с завидным постоянством. Даже если они оказывались в разных концах школьного коридора, Димедрол с удовольствием использовал свой громогласный голос и унижал Кима на глазах десятков учеников. Когда же калмык огрызался в ответ, боксер с удовольствием отрабатывал на нем апперкот в печень.

В общем, по какой-то странной причине Ким для Димедрола был что тряпка для быка.

– О, китаеза выполз! – радостно крикнул Димедрол. – Я тебе говорил нашим воздухом не дышать?! Россия для русских, китаеза!

Ким отреагировал приблизительно так, как того и ожидал Андрей: поднял оттопыренный средний палец и прокричал:

– А это для тебя, дебил!

Андрею понравилось, как спешно помрачнел Димедрол: гаденькая ухмылка вмиг сползла с прямоугольного лица.

– Сюда иди, – очень спокойным тоном приказал хулиган.

Его прихвостни тем временем сделали страшные рожи боксеров перед боем.

– А вот и второй подоспел, – ответил Ким, поднимая средний палец другой руки.

Димедрол усмехнулся, покивал, будто соглашался со смешной шуткой, а потом резко сорвался с места. Прихвостни помчались следом. Ким развернулся и бросился наутек. Андрей остался на месте.

Волошин знал: хулиганы вряд ли тронут его. Максимум – с дороги оттолкнут. Он грустно смотрел на то, как нелепо бежит друг, – намного медленнее своих обидчиков. Ни шанса на спасение. Поэтому, когда Димедрол с прихвостнями несся мимо, Андрей сделал то, чего делать не собирался.

Позднее, анализируя свой поступок, Волошин решит, что в тот миг его телом управлял кто-то другой, – настолько нереальной ситуация покажется в ретроспективе. А сделал Андрей вот что: он поставил Димедролу подножку.

Дорогая, белоснежная кроссовка со всего маху врезалась в худую голень – Димедрол не удержался на ногах и отправился взрыхлять асфальт. Падение его было мощным, с глухим «ух!». Прихвостни буквально остолбенели. Увиденное выходило за рамки их жизненного опыта.

Когда Димедрол поднялся, выглядел он не менее обескураженно, чем его приятели. В немом удивлении гроза района развел руками, глядя на Андрея так, словно только что и заметил. Потом осмотрел себя снизу вверх. На идеальных кроссовках появились уродливые серые царапины. Бежевые бриджи испачкались в пыли, а модная мозаичная футболка порвалась в нескольких местах.

Едва оба его дружка оправились от шока, они схватили спокойно стоявшего Андрея за руки, но Димедрол лишь повелительно махнул: отпустите, мол. Переглянувшись, прихвостни выполнили немое указание вожака.