Проклятие Оркнейского Левиафана

– К черту полицию, – отозвалась девушка, решительно взмахнув рукой. – Я единственная родственница профессора, а его управляющий делами просил поискать экземпляр завещания, хранившийся в рабочем кабинете дяди. Ему надо удостовериться, что дядя не внес в него изменения в последний момент. Правда, он просил Роджера, но тот не решился перечить полисменам. А я полна такой решимости. Эти болваны не узнают завещание, даже если уткнуться в него своими красными от пьянства носами. Итак, выдвигаемся домой, и пусть только кто-нибудь посмеет меня остановить!

Томас смотрел на раскрасневшиеся от волнения щеки Эммы и чувствовал, как у него внутри все кипит. Он не считал, что вскрывать опечатанный полицией кабинет – хорошая идея. Более того, после ночных размышлений, он пришел к выводу, что не следует вмешиваться в расследование полиции. Он собирался забыть эту историю, но… Но как он мог оставить без помощи эту молодую и, несомненно, наивную, провинциалку, приехавшую ночным экспрессом в Лонбург? Нет, решительно, честь Оркнейского джентльмена не позволяет ему оставить молодую леди, потерявшую любимого дядю, наедине с этим чудовищно опасным серым городом.

– Конечно, – с жаром выдохнул Томас, – осмотрим кабинет. Вот только…

– Что? – находящаяся на полпути к двери Эмма обернулась.

– Не могли бы вы подождать меня внизу, мисс Макгрегор, – произнес Томас, окидывая взглядом свой резиновый передник. – Боюсь, не нужно несколько минут, чтобы привести себя в порядок.

– О, – выдохнула Эмма. – Конечно. Простите меня Томас, я иногда бываю совершенно несносна. Жду вас на улице. Я попросила кэбмана подождать, так что, наверно, я сразу сяду в кэб.

Томас не успел ответить – Эмма исчезла в дверном проеме, оставив ученого в одиночестве. Пораженный Маккензи оглядел кабинет, не в силах поверить в то, что только что произошло. Он, конечно, не сторонился женского общества, и знавал дам исповедовавших и более фривольные взгляды. Но Эмма… Это просто явление другого порядка.

Хлопнув себя по бедру, Томас лихорадочно скинул фартук, погасил горелку на столе, и начал быстро собираться, отчаянно жалея, что у него нет лишней минутки, чтобы принести снизу, из шкафа, новый сюртук. К счастью, воспитание в пансионе наделило Маккензи полезной привычкой – одеваться самостоятельно и быстро. Он использовал все свои умения, чтобы за пару минут привести себя в божеский вид и даже успел уложить волосы с помощью расчески и мыльного раствора. Пригладив усы и бакенбарды специальной щеточкой, Томас еще раз осмотрел свой костюм и, убедившись, что все в порядке, решительно направился к распахнутой двери. На полпути он остановился, пораженный неприятной мыслью, бросился к столу, схватил свое новое изобретение, сунул его в карман, и бегом бросился к лестнице.

– 7 —

Хотя Томас и торопился, но посчитал неуместным выпрыгивать из дома, подобно мальчишке, торопящемуся на ярмарку. Прежде чем переступить порог лавки Финниганов, он глубоко вздохнул, расправил отворот черного плаща, прихватил с подставки у входа зонт и медленно открыл дверь.

Как и говорила Эмма, экипаж ждал у входа в лавку. Им оказался двухместный кабриолет с двумя огромными колесами и извозчиком на запятках. Это был новейший безопасный кабриолет Хэнсома, для краткости именовавшийся Хэнсомскийм кэбом а то и просто кэбом. Томас, надо признаться, и сам предпочитал эту новинку неуклюжим четырехколесным брумам и потрепанным каретам знати, что потихоньку исчезали с улиц Лонбурга. Впрочем, Томас был уверен, что и хэнсомский кэб долго не протянет – первые парокаты уже курсировали между окраинами и центром столицы, открывая новую эпоху пассажирских перевозок. Правда, они были неуклюжими и шумными, и потому Маккензи на досуге набросал чертеж электрического кэба, бесшумного, и быстрого. Но пока дальше бумаги дело не пошло – электрический кэб получился слишком тяжелым, из-за несовершенных аккумуляторов. Собственно, его разработка новых батарей должна была решить эту проблему, но сейчас, даже когда он совершил прорыв в этой области, Томасу было явно не до кэбов.

Мисс Макгрегор уже сидела на жестком деревянном сиденье, нетерпеливо поглядывая в окно, расположенное прямо над огромным колесом. Заметив Томаса она всплеснула руками в притворном гневе, и ученый, придерживая рукой серое непромокаемое кеппи, поспешил забраться в экипаж.

Он устроился рядом с молодой леди, стараясь занять на сиденье как можно меньше места. Кэб, тем временем, тронулся с места – возница, видимо, знавший о цели путешествия, явно следовал распоряжением своей очаровательной пассажирки.

Когда Томас, наконец, утвердился на краешке жесткого сиденья и пристроил рядом с собой зонт, Эмма без промедления ринулась в атаку.

– Прекратите ерзать, сэр Томас, – без обиняков сказала она, когда ее спутник попытался уклониться от случайного соприкосновения их локтей. – Это всего лишь кэб, а не танцы в Вуксхоле.

– Прошу прощения, Эмма, – смутившись, отозвался Томас, – мне не хотелось бы стеснять вас, но эта жуткая тряска…

– А, бросьте, – бесцеремонно прервала его девушка. – Случайное касание вашего локтя не бросит тень на мою репутацию. Собственно говоря, вряд ли вы сможете сделать что-то такое, что ужаснет моих родителей больше, чем моя учеба.

– Вот как? – изумился Томас, – неужели все зашло так далеко?

Эмма в притворном ужасе закатила зеленые глаза, а потом принялась рассказывать. Путь на Парковый Остров обещал был долгим, и Томас обратился в слух, желая как можно больше узнать о своей новой знакомой.

Мисс Макгрегор оказалась весьма разговорчивой и бесцеремонной. Порой Томасу казалось, что молодая леди не должна так разговаривать, но припоминая редких студенток собственного Колледжа, он был вынужден признать, что учеба действительно несколько… раскрепощает юных дам.

Между тем Эмма легко и с явным удовольствием рассказывала о своей жизни. Оказалось, что она и в самом деле с самого детства имела склонность к наукам и предпочитала возиться с механизмами, а не куклами, чем весьма огорчала матушку. Закончив обязательное обучение в пансионе у себя на родине, Эмма собралась покинуть родной дом и поступить на обучение в Нирскую Академию. Дед и мать решительно воспротивились этому. Оказалось, что когда-то давно Себастьян Макгрегор, узнав об интересе своей юной родственницы к наукам, пообещал ей протекцию в Лонбургском Университете, в результате чего окончательно поссорился с семьей брата. Именно поэтому две ветви Макгрегоров и прекратили общаться, и, обиженные друг на друга, не поддерживали отношения уже десяток лет.

Благодаря природным талантам Эмма, вырвавшаяся из оков родительского дома, поступила в Колледж Бри. Стремительное развитие технологий и острая нехватка светлых умов в последнее десятилетие заставила Университеты широко распахнуть двери для современных женщин.

Не далее как вчера, на вечернем заседании клуба Механиков Блума, Эмма услышала, как парочка студентов, занятых разбором чертежей, упомянула в разговоре ее фамилию. Подойдя ближе, она отобрала у юнцов газету вечерних новостей Бри, содержащую заметку о похоронах профессора Макгрегора, прошедших в Лонбурге. Эмма сказала, что пришла в себя только на вокзале, сжимая в руке помятый билет на ночной экспресс до Лонбурга.

– О, Том, – мягко сказала Эмма, сжимая пальцами запястье ученого. – Это было так… Внезапно. Я просто не могла оставаться в Бри. Я должна была быть здесь.

– Конечно, мисс Эмма, – сказал Томас. – Вы все правильно сделали. Вы единственная близкая родственница профессора и, конечно, не могли оставаться в стороне.

Эмма тяжело вздохнула, подняла руку и прикоснулась ладонью к своей пылающей щеке.

– Чувствую себя деревенской дурочкой, – призналась она. – И что я надеюсь узнать? Дядю Себастьяна уже не вернуть.

– О, мы узнаем все, – убежденно откликнулся Маккензи. – Расследуем все подозрительные обстоятельства! В конце концов, здесь действительно много странного.

Эмма строго взглянула на своего спутника, но переспросить, что он имел в виду, не успела – кэб остановился. За разговорами дорога пролетела незаметно, и когда Томас взглянул в окно, то увидел знакомую решетчатую калитку дома Макгрегоров. Эмма, печально улыбнувшись, осторожно выбралась из экипажа, стараясь не запачкать платье об огромное колесо, и медленно пошла к калитке. Томас же немного задержался, нашаривая в кармане кошелек, но возница махнул рукой, дав понять, что дорога уже оплачена дамой.

Пораженный Томас оглянулся и увидел, что Эмма уже прошла по дорожке мимо засохших кустов к крыльцу дома. Там ее и нагнал Маккензи, успевший аккуратно прикрыть за собой калитку. Едва он ступил на крыльцо и встал рядом с девушкой, как двери дома Макгрегоров распахнулись перед ними, и на пороге появился Батлер – чинный и исполненный благородной печали.

– Добро пожаловать, – медленно произнес он. – Мисс Эмма, сэр Томас. Дом Макгрегоров к вашим услугам.

– Роджер, мы будем в кабинете дяди, – бросила девушка, уверенно заходя в дом. – Попросите миссис Роше приготовить ланч и подать наверх.

Томас нерешительно переступил порог и посмотрел вслед Эмме, быстрым шагом поднимавшейся по лестнице. Ее узкое черное платье доходило до черных ботинок на высоком каблуке, оставляя наблюдателю простор лишь для воображения. Глядя на то, как она уверенно ступает по банголорскому ковру, расстеленному на ступеньках, Томас был вынужден признать, что никогда еще не встречал подобных обворожительных леди.

Управляющий, застывший в дверях, сдержанно откашлялся и Маккензи, быстро отвернувшись от соблазнительной картины, бросил на него виноватый взгляд.

– Мисс Эмма весьма энергична, – сказал он, стаскивая плащ под суровым взглядом Батлера. – Она всегда такой была?

– Боюсь, сэр, что плохо помню детство мисс Макгрегор, – сдержанно отозвался Роджер, принимая плащ и кеппи гостя. – После смерти сэра Колина, их семья не навещала наш дом.

Томас сдержанно кивнул, и, заметив топорщащийся карман, нахмурился. Вытащив на свет свое новое изобретение – пухлую каучуковую рукоять внутри железного кольца, ученый быстро переложил его в карман плаща, что все еще держал Батлер. Пригладив светлый чуб, еще хранивший следы утренней укладки, Маккензи разгладил свои скромные усики и вопросительно взглянул на управляющего.

– Кабинет профессора наверху, – сдержанно ответил тот на невысказанный вопрос. – Направо от лестницы. Я отдал все ключи от дома мисс Эмме. Надеюсь, ваши поиски увенчаются успехом, сэр.

Маккензи не стал давать пустых обещаний, лишь кивнул и отправился вверх по лестнице. Он допускал некоторую вероятность, что в смерти Макгрегора могут скрываться некоторые странности. Внезапная смерть, поспешные, до неприличия, похороны. Да, профессор был одинок, и его погребением пришлось заниматься юридической конторе, совершенно бестрепетно относящейся к таким тонким делам. Конечно, они торопились, не желая занимать себя этим вопросом дольше, чем необходимо, но профессор был их старым клиентом. Могли бы проявить побольше такта и уважения. Организовать, например, прощальный вечер на кафедре, или хотя бы известить коллег Макгрегора заказными письмами. Возможно, кстати, что и известили, но нынешняя работы почты оставляет желать лучшего. Когда еще эти письма дойдут до адресатов!

Кабинет Томас нашел сразу – двустворчатые двери из красного древа были настежь распахнуты прямо в коридор, словно только его и дожидались. На правой створке еще виднелся клочок приклеенной бумаги с замысловатой завитушкой – видимо росписью одного из инспекторов Центрального Управления. Покачав головой, ученый тяжело вздохнул и все же вошел в кабинет. Он не одобрял столь вольного обращения с полицейским расследованием. С другой стороны, может быть, Эмма и перегибает палку, но, все-таки, она родственница Макгрегора.

Осторожно ступая по ворсистому ковру с замысловатыми синими и зелеными узорами, Томас вошел в рабочий кабинет профессора и осмотрелся. В принципе, он был похож на сотню других кабинетов, где доводилось бывать молодому ученому. У левой стены располагался большой камин, уместившийся в самом центре книжных шкафов со стеклянными дверцами. Правая стена комнаты была уставлена большими шкафами с глухими дверцами из красного бангалорского дерева. Массивные деревянные чудовища со строгими линиями, без всяких вольностей вроде резьбы и завитушек. Тут же, у шкафов, низкий столик на изогнутых ножках и два кожаных кресла с высокими спинками.

У самого окна, занимавшего почти половину дальней стены, стоял массивный стол профессора, уставленный различными колбами и заваленный бумагами. Его значительная часть была скрыта от Томаса массивным креслом с зеленой кожаной обивкой, что было чуть отодвинуто в сторону. Невольно вздрогнув, Маккензи сделал несколько шагов к столу и остановился, опустив взгляд на пол. Ворсистый бангалорский ковер был бесповоротно испорчен десятками мокрых следов. Поджав губы, Маккензи покачал головой – конечно, сложно было ожидать от современных полисменов чудес такта и соблюдения этикета, но…

– Томас!

Молодой ученый вскинул взгляд и увидел Эмму, выглядывающую из-за чудовищного кресла. Девушка помахала своему спутнику рукой.

– Идите сюда, сэр Томас, – сказала она. – Пожалуйста, осмотрите стол дяди. Думаю, вы лучше меня разберетесь в этих устройствах. А я займусь бумагами в шкафах. В конце концов, мне и, правда, нужно найти экземпляр завещания.

– Конечно, – пробормотал Томас, с некоторой опаской подходя к столу, заваленному чертежами и обрывками расчетов. – Но не думаю, что профессор хранил завещание прямо на книжной полке.

Эмма с довольным видом выставила вперед руку с железным кольцом, на котором болтался десяток разнокалиберных ключей.

– Это от шкафов и ящиков, – сообщила она. – Сейчас я ими и займусь. А вы – столом.

– Безусловно, – сказал Маккензи, обходя стороной отодвинутое кресло, еще хранившее отпечаток тела хозяина. – Начну, пожалуй, с краю.

– А я от двери, – Эмма кивнула и легкой походкой упорхнула к рядам книжных шкафов.