Лети, не бойся

Вдогонку ему доносилось яростное рычание: – Мы прикончим тебя! Не суйся, летун!

Он дотянул до леса, где неожиданно утратил способность парить. Миша замахал руками, пытаясь ухватиться за воздух словно за выступ на горе, но пальцы не нашли опоры.

Он начал падать. Все быстрее и быстрее, пока… не открыл глаза.

Михаил лежал на траве во дворе старика Гобояна. Рядом на поленьях расположились Крос, Арис и сам старик, которые с любопытством вглядывались ему в лицо.

– Я знаю, – вымолвил Миша. – Я видел Вырию.

– Теперь твой путь должен соединиться с нашим намерением. Ты поймёшь, что очень нужен людям, – ответил Гобоян и ушёл в дом.

Глава 4. Свой.

На улицах Порога царила непривычная для этого времени дня суета. Через городские врата всё прибывали и прибывали люди, которые растекались по мощённым камнем и деревом артериям столицы. Кто-то исчезал с дорог, ныряя в двери многочисленных закусочных и питейных, кто-то застревал средь товарных лавок. Но большинство в едином порыве следовало к детинцу в сердце города. На лицах людей читалось любопытство. Да и как иначе, если по Одинте прокатились сведения о помолвке младшей из дочерей царя Властула и её отъезде по этому случаю из Порога.

Царь с семьёй жил в большом каменном замке, что вздымался островерхим строением в центре холма города. Сколько не силились подданные, увидеть членов царской семьи им это случалось считанное число раз. Древний обычай запрещал правителям показываться на люди и ступать на их землю, чтобы не утратить мнимого небесного величия. Лишь касте приближённых посредников из ближайшего круга было предписано передавать сведения во дворец и доносить оттуда наружу волю правителя. Желающих нарушить установленный порядок и выведать, чем живёт государь, ждало суровое наказание – ослепление, к которому могли быть добавлены залитые горячей смолой уши или вырванный у корня язык. Любое из вышеозначенных наказаний усмиряло любопытство. Другое дело, если возможность сунуть нос за таинственный покров власти возникала на законном основании. Или почти законном.

Сегодня дочь Властула отправлялась в Экурод, где её ждал жених, прибывший из северных земель другой страны людей – Палты. Согласно обычаям, молодые люди должны встретиться на нейтральной от своих замков земле, провести вместе день и ночь и после этого объявить о помолвке, либо, если по каким-то причинам союз оказывался невозможен – отказаться от него. В таком случае они оба изгонялись из людских земель в качестве пилигримов. Небесная царская кровь с той минуты считалась у них выпущенной, а новая не зашедшей. Отчего несостоявшиеся молодожены приравнивались к мёртвым, а значит, доступным для убийства. Более того, долг убить такие создания будто выродков, возлагался на каждого, кто их встретит. Располагала к этому и награда за доставленные головы жениха или невесты.

Очевидно, что выжить после этого удавалось немногим. Да и следовало признать, что за всю историю самодержавия случаи отказа от назначенного брака были единичными. Цена своеволия была явно завышенной. К тому же по древней традиции люди никогда не смешивали браков с представителями других народов земли. А человек мог полюбиться любой, это было лишь делом привычки. Время всех равняет, – говорили в народе.

Ходят слухи, что некогда некоторые из отверженных убегали так далеко, что люди не могли их найти. Сочиняли, что изгнанные молодые люди уходили в Вырию и там обретали настоящее жилище. Однако достоверных о том сведений не имелось, поскольку для короны дело было довольно деликатным и болтовня о том не приветствовалась. Впрочем, в сохранившейся памяти стариков теплились воспоминания о последних изгнанных, неких Дине и Сатоше, что были детьми правителей государств Палты и третьей страны людей – Лилты. Те отреклись от брака холодным утром зачинавшегося дня после проведённой вместе ночи. Якобы в ту ночь из окон башни, куда они были помещены, доносились песни на незнакомом людям древнем языке ворожбы и страшные звуки звериного рыка. После чего молодые появились наружу с отрешёнными лицами серого, как камень, цвета, произнесли слова отказа от союза и убежали в сторону гор. Поговаривают, что их нагнали охотники, но убитыми никто не видел. А сами охотники на третий день после несостоявшейся погони истекли у себя дома кровью без видимых на то причин. Старая история, в которой правды уже не сыскать.

Миша брёл за Арисом по знакомой ему торговой улице первого пояса Одинты. Он тащил под уздцы лошадь, которая то и дело искала случая позлить его, строптивясь и вращая мордой по сторонам. Михаил с трудом пресекал в себе порывы стукнуть упрямое животное чем-нибудь увесистым по голове, а ведь ему надо было его приручить. Лошадь подарили ему в деревне. Самую резвую и перспективную из молодых. Для военного дела, которому он шёл обучаться, такая и нужна, – сказал Гобоян. Но пока Миша не находил повода радоваться подарочку. Скорее он с радостью дал бы лошади пинка под зад и отправился обучаться пешим.

Сопровождать несговорчивую парочку выпало Арису, у которого, казалось, терпения хватало на всех, кроме Михаила. Он кивал знакомым, мог даже улыбнуться, но для своего спутника держал про запас только крепкое слово и суровый взгляд. Помогать ему он не собирался.

Влившись в людской поток, они миновали западную часть города и с облегчением вырвались на свободное пространство окраины, где по узкому переулку меж домов бедняков добрались до места назначения. Спутники подошли к сутулой хибаре, привалившейся боком к городской стене. Вокруг не было ни души и, похоже, что этот уголок столицы уважающие себя люди обходили стороной. Миша накинул поводья лошади на трухлявый столбик ограды и с печалью оглядел будущее жилище.

Арис хлопнул его по спине, затем приблизился к хибаре и постучал в дверь: – Лишь бы он оказался дома. Смотреть на чужих дочерей точно не побежит.

Вскоре дверь со скрипом отвалилась от проёма и в нём появилась растрёпанная голова мужчины. Следом на косяк опустилась ладонь величиной с лопату. А после показалось и всё тело в развевающейся рубахе размером с парус корабля: – Привет! – богатырь обнял Ариса, – заходите.

Гости зашли в дом, где сели за столом из дуба. Миша осмотрелся в тусклом свете, падающем из слюдяных мутных окон. Дом был прост своим убранством, не велик, но удобен для жизни. На низкой печи лежал соломенный хозяйский матрас и тюфяк простецкой подушки. В углу у окна серела многослойная паутина, начало которой было положено, казалось, ещё в день постройки избы. В углу у пола он заметил щель, древесную крошку и зерна мышиного помёта.

Арис кивнул Мише: – Ну вот, здесь ты и будешь жить у нашего друга Соломы.

За поглотившей его внимание задумчивостью тот не всё расслышал и переспросил: – Что?

– Знакомься – хозяина зовут Солома, он бывший воевода Одинты! И не просто воевода, а тот, кто десятилетия исправно готовил лучших рекрутов, по силе которым не было равных во всём нашем мире!

– Это так, – вовсе не скромничая, подтвердил воин.

– Солома не настоящее его имя. Если добьёшься от него уважения, может он тебе его и откроет.

– А может и не открою, – снова энергично кивнул богатырь.

– Ну что ж, – Арис поднялся, – мне пора. Тебя ждёт нелёгкая доля, Миша, но достойная мужчины. Бери, что дают. Не отказывайся от трудностей, и тогда ты обретёшь то, что заслуживаешь! А вместе с тобой найдём и мы. Прощай!

– Тяжело в учении, легко в бою, – невесело добавил Миша, когда дверь уже закрылась за спиной бородача.

– Здорово! Хорошо придумал, надо запомнить! – крякнул от удовольствия Солома.

– Это не я придумал, но пользуйтесь.

После того как Арис ушёл, воевода поднял Мишу на ноги, пощупал его мышцы, покрутил словно кукле спину и руки, сокрушённо кряхтя под нос, и подытожил: – Времени мне дали немного, но будешь стараться – успеем. Не будешь стараться, всё равно успеем, но придется тебя наказывать! Решай сам. Возиться с твоими жалобами не стану. Давать поблажки тоже не буду. Захочешь сбежать – найду и накажу. Ясно?

После того, как Миша обречённо согласился со столь безрадостным планом, начался новый этап его жизни в этом мире, требующем столько самоотречения и физического труда, сколько он не испытывал за все прожитые годы.

Воевода оказался довольно паршивым педагогом, зато человеком, в совершенстве владеющим навыками выживания в мире дикой природы и войн. Под его грубоватым, но действенным руководством Михаил день за днём знакомился с различными представителями растительного и животного мира, познавал методы маскировки, бесшумного и быстрого перемещения на суше и в воде, задержке дыхания и медитации. Искусство Соломы по ведению поединка, как с одним, так и несколькими противниками, в корне отличалось от представлений, ранее имевшихся у Миши. Традиционные приёмы бокса и восточных боевых искусств, которые Михаил неоднократно видел и даже когда-то пытался учить, использовались в весьма усечённом виде. Словно любое из движений рук и ног следовало максимально упростить и подчинить самой короткой траектории движения. Защищаться всем, чем возможно; бить всем, что доступно. Воевода учил Мишу наносить удары и не отскакивать назад от встречных, а ломать их ещё на излёте из тела противника. Не пропускать вражеский кулак, а бить по нему навстречу лобной частью головы, чтобы сокрушить тонкие кости кистей рук соперника и после уничтожить и его самого одним, максимум двумя мощными ударами. Ломать суставы против их сгиба. Бить в пах, по шее, в солнечное сплетение и по вискам. Наносить страшные по своей природе удары, не заботясь о нравственной стороне дела. Оборона воеводы была жестокой и смертоносной опережающей атакой.

Обучение продолжалось с раннего утра и до поздней ночи, перемежаясь с невероятными по нагрузке и трудности исполнения силовыми упражнениями. Миша бегал кроссы с зажатым между бёдрами тяжёлым поленом, тренируя мышцы ног, чтобы можно было одними ими удерживать и управлять лошадью. Он приседал и прыгал с коромыслом на плечах, держащим пару ведер по 15-20 литров воды, а после этого шёл выдёргивать голыми пальцами из земли колышки, что вогнал туда воевода. Он боролся с воинами, которые по зову Соломы приходили помочь в тренировках. Учился стрелять из лука, бить ножом, топором, мечом, дубиной. После того, как Михаил усвоил повадки животных, воевода отправлял его состязаться с волами и кабанами, которых надо было не только оседлать, но и убить точным ударом кулака между глаз.

По ночам Мише снились голоса птиц и зверей, что они изучали с воеводой, разновидности съедобных и несъедобных растений. Среди сна над его ухом мог прозвучать свирепый бас Соломы, зовущий измождённого мужчину к свершению очередного дела или отражению вымышленной угрозы. Миша кричал от досады, но шёл выполнять задание, поскольку отказ от этого мог выйти куда дороже. За провинность воевода мог засадить со связанными руками на день в бочку с водой где-нибудь на скотном дворе и тогда сиди там и глотай воду, прячась от многочисленных слепней и мух, атакующих тучами со всех сторон.

Михаил достаточно окреп физически и усвоил начальный этап подготовки уже к началу осени, а к её исходу стал ощущать непривычное его прошлой жизни чувство уверенности в собственных силах и готовность противостоять опасности. Глаза Миши стали ещё более остры, кожа надулась броней твёрдых мышц, ноги обрели быстроту и выносливость. Он отпустил небольшую бородку и отрастил длинные волосы, что не только прибавило возраста, но и словно довершило создание нового Миши. Не того субтильного близорукого мужчины с лишним весом, кем он был прежде, а настоящего мужа, владеющего любыми орудиями труда и войны, являющегося частью природы, знающего её ловушки и секреты и способного выжить в любых стеснённых обстоятельствах.

За то время, что Михаил провёл у воеводы, его изредка навещали Арис или Крос, которые, похоже, приходили только затем, чтобы убедиться в том, что их товарищ ещё не отдал концы. Сам же Миша почти не имел свободного времени на прогулки по городу и его окрестностям. Однако и за скупо отпущенное ему время он успел познакомиться со столицей, отчасти узнать её обитателей и уклад их жизни. Новых друзей мужчина не искал, быть может только обрёл приятелей среди воинов, которые время от времени приходили по зову воеводы побыть его спаринг-партнерами. Но зато заметил перемену в отношении к себе со стороны самого Соломы. По прошествии месяцев изнурительных тренировок, которые мужчина тащил на зубах, но не ныл и не сдавался, тот стал более покладист к Михаилу. Заводил с ним беседы, звал с собой на охоту.

Во время одной из таких бесед Миша узнал, почему воевода не служил Одинте, а жил отшельником на окраине города. То случилось ещё несколько месяцев тому назад, когда воеводу не кликали нынешней кличкой, а звали уважительно по имени – Бореслав. Когда он имел семью и достаток, а под его началом служили несколько сотен отборных воинов, способных защитить царя и отечество от любого неприятеля. Но стряслась беда. В ту ночь воевода заступил в караул после попойки. Накануне он с воинами праздновал рождение у одного из них долгожданного сына. У воеводы притупилась чуткость, а, как назло, в ту пору ехал в Порог посол от лирогов, что жили в земле, расположенной за горами. Бореслав уснул на посту, но сквозь сон услышал стук копыт и, сам не отдавая отчёт в своих действиях, метнул копьё в направлении шума. Он пронзил им посла, пригвоздив того мёртвым к земле. Посол же вёз царю Одинты очень важные слова от Тита, который в то время ещё правил лирогами. Тит был правителем очень крутого нрава и впоследствии, как не принял извинений в смерти посла, так и не раскрыл того, что тот вёз в Одинту. За смерть подданного он забрал жизнь жены Бореслава, подослав к нему в дом тайных убийц. Обезумевший от горя потери, воевода собрал отряд и сам направился к дворцу Тита мстить. Когда отряд переходил горы, в которых живут рахии, Бореслав обманул их, сказав, что идёт с миссией царя Одинты, чем вынудил рахий открыть границу. Они добрались к Озеру Луча, рядом с которым жили лироги, и спрятались у берега дожидаться подходящего момента для нападения на Тита. Чтобы скрыться с чужих глаз, дружинники по команде Бореслава укрылись соломой. Однако царь лирогов каким-то образом разглядел угрозу, и в эту же ночь водяные твари из Озера передушили половину отряда Бореслава, а вторую добили стражники Тита. Воеводе была оставлена жизнь, после чего его с позором переправили в Одинту, словно вызов её царю. Царь Властул не стал развязывать войну с соседями из-за заступничества за Бореслава. Тем более он действительно не знал о намерениях того идти войной на Тита. Воевода был отстранён от службы и покрыт позором, что втянул в личную месть лучших воинов государства, которые сложили головы ни за что. Мальчишки принялись дразнить бывшего воеводу Соломой, а тот безропотно принял это и отстранился от жизни города и всей Одинты. Его сердце скорбело по павшим товарищам и разрушенной семье, а совесть не могла смириться с виной в их гибели.

Однако, месть и жажда крови Тита не остывали в воеводе, а напротив разгорались день за днём. И кто знает, чем бы это кончилось, если бы правитель лирогов скоропостижно не оставил сей мир. Бореслав клялся, что не имел к его смерти никакого отношения, но не скрывал, что сожалеет о том, что не прикончил Тита сам.

Как бы то ни было воевода не вернулся к обществу даже тогда, когда память о его былой промашке поросла мхом. Да и Властул не звал бывшего помощника назад на службу. Хотя после смерти Тита для межгосударственных отношений это уже не несло никакого риска. Да и, надо признать, позвал бы – Бореслав не пошёл. За время своего отшельничества он многое переосмыслил в жизни, свёл дружбу со знахарями и мудрецами, усмирил свой вспыльчивый нрав и направил энергию на службу делу мира, а не войны. Он посвятил себя служению Лучу, охраняющему наш мир от мира мёртвых. Стал адептом идей древних хранителей мира живых, хоть и не был приглашён в их число. Именно поэтому он без промедления откликнулся на просьбу Гобояна принять Мишу на обучение военному мастерству. Воспитать в том, кого нарекли избранным, дух воина и предать крепость его телу. И, надо отдать должное, воевода делал свою работу на совесть.

***

Утром одного из дней начавшейся в Одинте зимы, когда Михаил сидел у крыльца дома воеводы и чинил, пришедшие в упадок, сапоги, к нему подошёл молодой рахия и почтенно склонил голову: – Приветствую тебя чужеземец! Позволь отвлечь от дел и уделить мне пару минут. – Рахия говорил на своём языке, который, как и многие другие, Миша ясно понимал после того, как вкусил папоротник.

– Говори, – ответил мужчина и поднялся поприветствовать гостя.

– Наш правитель, Руперт, просит тебя навестить его. У рахий к тебе важное дело, которое окажется значительным и для тебя. Не откажи нам во встрече.

– Как тебя зовут?

– Лурд. Это древнее имя моего народа, означающее «тишина».

– Спасибо за приглашение, Лурд, но я не свободен. Моим временем распоряжается хозяин этого дома, Бореслав.

Рахия поморщился: – Не говори вслух этого имени. Если бы не необходимость найти тебя, я ни за что не приблизился бы к дому этого лгуна! Каждый из рахий помнит тот обман, что послужил дополнительной причиной распрей нашего народа с лирогами, не стихнувших и по сей день! Этот цакр, что на нашем языке означает негодяй, воспользовался доверчивостью правителя и сделал всех нас сопричастными своему преступлению! Вечный ему позор!

– Постой, Лурд! Возможно ты не знаешь того чувства, когда твой разум ослеплён горем и жаждой справедливой мести. И в этом твоё счастье. Но не берись судить сгоряча тех, кто попался в сети отчаянья. У них есть оправдание, надо только в это поверить и принять как есть. К тому же прошло столько времени, что нелепо винить одного человека в раздорах целых народов. Значит для того есть иные причины, куда более приземлённые, чем потревоженные чувства. Всегда ищи корень бед в любви или золоте. Вот мой тебе совет. А плюс к тому прошу тебя учесть и мои чувства, поскольку я искренне благодарен Бореславу за его терпение и труд, что он отдает ради меня день за днем. И если ты станешь оскорблять его, я адекватно отвечу тебе, после чего уже точно не пойду ни с тобой, ни с кем-либо другим к твоему правителю.

Рахию скрутило от досады. Он что-то пробубнил под нос, затем морщины на его лице разгладились и он ответил: – Прости меня за невежество, чужестранец. Я был неправ и больше не оскорблю твоих чувств к этому человеку, – он кивнул на пустой дом воеводы. – Пойдёшь ли ты теперь со мной?

– Если на то будет согласие Бореслава – да.

К обеду воевода вернулся, выслушал Мишу и немедленно согласился на его встречу с Рупертом. Он помог ему снарядиться в дорогу и к вечеру Лурд и Михаил были уже у подножия гор Раскопии, страны великих рахий, владельцев каменных стен этого мира.