Лети, не бойся

– За кражу смерть, понял?! За кражу смерть! – крикнул он ещё раз, обратясь к толпе и та поддержала его в ответ, хоть и не так уверенно как прежде.

– Да не воровал я, сукин ты сын! Кто вы вообще такие, будь вы не ладны? – Миша с трудом разевал рот, морщась от боли, и сплевывал алую слюну в песок.

– Врёшь! – Алекса ударил Михаила ещё раз. Теперь в живот, отчего жертву переломило пополам, и мужчина повис на кольце.

– Ты мне за это ответишь, – прошептал Миша и закрыл глаза, ожидая новый сокрушительный удар.

Однако ничего подобного не случилось. До него донёсся вздох толпы. Голова не переставала гудеть, словно в ней сработал, да так и не смолк клаксон. Но дыхание вернулось к норме. Миша приоткрыл сначала один, затем другой глаз. Никого рядом, только толпа вдалеке. Слава богу! А где же этот подонок Алекса?

Наконец он увидел его сидящим на пятой точке, метров аж за двадцать от столба. Что ещё он там делает? – испуганно подумал Миша.

Оторвавшись от скопления людей, к Михаилу стал приближаться седовласый старик в длинном светлом балахоне. Он припадал на правую ступню и в помощь себе выносил узловатый посох. Старец приближался уверенно, по-хозяйски. Алекса, за которым продолжал наблюдать Михаил, подтянул к себе ноги и, испуганно, поглядывал на старца, словно побитая псина.

Старик доковылял до столба с Михаилом, ухватил мужчину за шиворот и без особых усилий поднял на ноги. Миша охнул от неожиданности. Час от часу не легче, – подумал он. – Если станет бить и этот – вышибет дух в два счета.

– Не судите его строго, – сказал властным тоном старик, обернувшись к толпе, – в этом человеке нет зла. Это разглядит и слепой. Я удивлён, что вы стали настолько черствы и незрячи. Хуже этого столба. Хоть, уверен, и он порой плачет вместе с жертвами. А ты, Алекса, – старик повел в сторону сидящего посохом, отчего тот обхватил в страхе голову руками, – слишком податлив собственной гордыне. Силы в тебе прибыло, а мозгов одновременно убыло! Как в дырявой кубышке.

Толпа рассмеялась, и возникшее напряжение чуть спало.

– Мы не должны судить, следуя одним лишь законам предков. Мы должны судить, следуя и собственному сердцу. Не всегда вор это враг. Если хорёк украдёт яйцо гадюки, которая может вырасти и убить ребенка, кто он – враг или друг? Этот мужчина взял у Алексы тряпку из гумна. Всего тряпку. А мы знаем, как Алекса ведёт свои дела. Его земля всегда плодородит. Быки здоровы, и рабочих рук хватает. Своих, не наёмных. Дома всегда полон стол. Не так ли? Так на что ему сдалась эта тряпка?… Однако, он хватил беднягу по голове, да ещё и на судилище приволок. А если бы я тебе сказал, Алекса, что этот человек в будущем спасёт весь твой род от сотни гадюк? Что бы ты с ним сейчас сделал? Продолжил бы убивать?

– Как я могу знать, что он спасёт? Это ты, Гобоян, видишь. Как я могу знать? –залепетал Алекса.

– Я не вижу. Но моё сердце говорит, что твоя тряпка не стоит того, чтобы обидеть и озлобить другого человека. Ты своей чёрствостью заражаешь доверие нашего мира ещё похлеще, чем настоящий вор. И я не знаю, чем ты до сих пор заслуживаешь уважение своих соседей, но услышь меня и проведи над собой работу. Иначе скоро никто не придёт к тебе на помощь. Даже быки разбегутся, и ты станешь рыскать за ними по логам и оврагам. Возьмись за ум. Уважай других. Иначе, жизнь проучит тебя. Волком завоешь, да никто спасать не прибежит!

Старик отвернулся от поникшего Алексы и подошёл чуть ближе к группе пожилых мужчин, стоявшей под венцом красных ворот у самого большого дома на площади. Михаил теперь понял, что это как раз и есть тот суд, что должен был решить его судьбу. Они стояли, запустив пальцы за широкие расшитые яркими нитями пояса. Хорошая одежда выдавала в них знать, да только в присутствии бедно одетого старика те сами почти склонили головы.

– Прислушайтесь, мудрейшие старейшины, – почтительно обратился к ним Гобоян, – мне не дано судить других. Но, поскольку таким правом наделены вы, примите решение, за которым хочется идти. Это в ваших силах. Потрудитесь. Судить голого, вроде, не мудрено, но по мне, пожалуй, самое сложное. Вы уж не переусердствуйте. Отнимать у слабого дано не каждому.

Невысокий ростом мужчина, длинные волосы которого были собраны в узел, ответил: – Спасибо, Гобоян, за достойные слова. Однако, ты уже и сам рассудил как надо. Этот муж не заслужил сурового наказания, но не достоин и полного снисхождения. Я бы погнал его взашей, но, вижу, что с этим не стоит спешить. Мы решим так: забирай его к себе, а после поговорим.

– О большем я не мог бы и просить, – чуть склонил голову Гобоян и вернулся к Михаилу. – Пойдем, я дам тебе то, чего ты хочешь.

– А вы знаете, чего я хочу? – усталым голосом вымолвил Миша.

– Начнём с воды.

***

Михаил сидел на верхушке покатого валуна, вросшего в землю у западного угла дома старика. В руках он держал деревянный ковш с водой, вкус которой никак не мог понять. Сколько уже он выпил всякой воды за свою жизнь, а такой не пробовал никогда. На вкус, пожалуй, как и любая другая, а вот по содержанию вовсе нет. Она была чуть плотней обычной и словно наэлектризованной, отчего слегка пощипывала язык. Миша понимал, что физически такое невозможно и всё же продолжал строить гипотезы относительно консистенции врученной ему Гобояном жидкости.

Впрочем, что бы в этом ковше не находилось, оно буквально заряжало мужчину энергией с каждым глотком. Миша не мог не отметить, что к нему стремительно возвращались силы. И, ещё несколько минут назад нывшие от страшной усталости, мышцы вновь были готовы к работе, будто только что очнулись после долгого здорового сна. Сил появилось настолько много, что мужчина непроизвольно принялся отстукивать по земле ступнёй, будто в нетерпении ждал старта нового марафона.

Закурить бы сейчас, – подумал Миша и тут же осёкся, – а зачем? Странным образом зависимость, что владела им уже много лет бесследно исчезла. Что он только не перепробовал, чтобы избавиться от пристрастия к табаку! От этой жуткой связи с безжалостными изделиями из бумаги, табачной смеси, смол и канцерогена, опутавшей чуть ли не каждый шаг его жизни. С таким пиететом как к сигаретам, он не относился даже к большинству людей. Разлука с куревом приводила к депрессии и заставляла чувствовать себя глубоко несчастным. Поэтому он продолжал цепляться за нее, будто утопающий за обломок мачты в безлюдном море. И, вот тебе на, именно теперь, в этом бутафорском мире, он совершенно безболезненно переживает момент своего расставания с наркотиком! Стало даже обидно за колоссальные старания целой индустрии борьбы с курением. Сколько же людей может остаться без работы, если курильщиков препроводить сюда на терапию?!

Из-за угла дома раздался звук удара двери о косяк и вскоре показался старик. Он медленно переставлял ноги, держа в руках широкую плошку. Его лицо было расчерчено морщинами под стать солидному возрасту, а руки с удивляющим несоответствием оставались гладкими словно у молодого. Старик носил своё тело с грацией, не обременённого болезнями человека. И если к столбу тот шёл прихрамывая, то теперь посох оказался ему не нужен вовсе.

Миша поднялся навстречу и принял из рук старика плошку. После чего хозяин дома присел на широкий пень рядом и сложил на коленях руки. Под задранными холщовыми штанинами открылись худые босые ступни. Веточки синих вен и капилляров раскрасили их белую кожу причудливым орнаментом. Но и тут Михаил не смог не отметить поразительную свежесть кожи конечностей мужчины. Где он их полощет? В святой воде что ли?

Гость аккуратно снял с плошки укрывший её лист папоротника. Под ним оказалась темно-зелёная кашица из протёртых с жидкостью растений. Он поднял на Гобояна вопросительный взгляд.

– Съешь горсть. Потом ещё горсть позже. Не бойся, это не отрава, – ответил старик.

– Я понимаю, что не отрава. Было бы верхом извращения с вашей стороны сперва спасти мою шкуру, а потом прикончить на собственном дворе. Я только хотел спросить, к чему мне это?

– Это вернёт тебе силы и волю. Во всяком случае разбудит её если она есть. Каша не вышла на вкус, но своё предназначение исполнит верно. Уж в этом можешь не сомневаться.

Миша загрёб двумя пальцами с краю щепоть вязкого месива и сунул его в рот. На вкус оказалось куда хуже самого дурного его предчувствия, отчего мужчина сразу чуть не вывалил отвратительный продукт назад. Несусветная горечь обожгла язык словно крапивой и прокатилась по нёбу удушливым запахом. Он зажмурил глаза, стиснул пальцы в кулаки и принялся глубоко дышать носом. После чего проглотил смесь и жадно запил водой из ковша. Одержав нелёгкую победу над собственными чувствами, Миша открыл прослезившиеся глаза и попытался невозмутимо взглянуть на старика.

Однако тот уже вовсю заливался старческим крякающим смехом. Похлопывал себя по коленям и трясся в искренней радости над гримасами гостя. Он делал это так заразительно, что Миша не удержался и захохотал за Гобояном вслед, раскрыв зелёный, как лужайка рот.

– Ну, вот видишь, воля уже возвращается к тебе, – сказал, угомонившись, старик. – Пройдёт не так много времени, как ты заметишь, что в тебе обнаружился другой человек, который умеет отдавать в жизни. Он и есть ты настоящий.

– Что отдавать? – зацепился Миша за слово.

– Да что угодно. Когда мужчина не связан оценкой личных дел и нажитого имущества, очень легко жить и следовать своей истинной доле. Он привыкает жить свободным. Не сразу, но лишь вопрос времени. Тогда его душа захочет отдавать себя другим. Она перестанет копить на чёрный день. Ей этого будет не надо. Имущество, которым она владеет, станет общим. Пусть берёт тот, кому это больше нужно. Душа о том тревожиться не станет.

– Не уверен, что правильно понимаю вас, но разве иметь что-то, это плохо?

– Почему же плохо? Плохо когда разницу между состоянием, когда ты имел что-то из вещей и, когда у тебя их не стало, ты будешь именовать потерей. У вещи, так же как и у тебя, своя собственная жизнь. Своя судьба. Если она ушла от тебя – значит, настал час, когда ей пора было уйти к другому. Не будешь же ты спорить с судьбой? Поэтому сильные и не связывают себя с вещами. Они получают то, что им надо здесь и сейчас, но не тащат обоза за спиной. Они понимают, что не им решать. Выбор средств их жизни сделает сама жизнь. Если что – они потерпят. Они умеют это делать. Потому как, потом получат всё сполна. Улавливаешь?

– Если честно, не совсем. Какой-то абсурд! Разве и у этой миски есть душа?

– А разве нет? И у неё, и у вон того топора. И у всего другого. Когда-нибудь ты это поймёшь. Ну а сейчас ступай, приляг. Я приготовил тебе место на сеновале. Ты должен поскорей набраться сил.

– Послушайте, я действительно очень благодарен вам за гостеприимство. Вы заступились за меня в этом… недоразумении, не знаю, как об этом ещё сказать, – Михаила передёрнуло от воспоминаний, – но мне нужно ехать домой, в город. Наверняка меня уже ищут друзья, – здесь Миша значительно преувеличил действительность. Если, конечно, не считать за друзей лаки, резцы и точильный камень.

Гобоян понимающе покачал головой и промолчал.

– Так что, – Миша поднялся на ноги, – подскажите, пожалуйста, не сочтите за труд, многоуважаемый дедушка, где находится остановка автобуса? Я наверно побегу туда, пока ещё есть время. А то уже поздний час. А ежели вы мне ещё и сто рублей ссудите, я вообще стану счастливым человеком и отплачу вам, как положено, в двойном размере!

Диск солнца действительно лежал почти у горизонта, придавленный растянувшейся над ним глыбой серого облака. Стелящийся по земле и прощающийся с ней солнечный свет окрашивал головки колосьев убегающего вдаль поля позолотой. Горизонт колыхался искрящим руном и манил к себе неизвестностью. Однако Миша видел там лишь путь к собственному дому, куда так настойчиво спешил.

Гобоян продолжал хранить молчание и смотрел на купол солнца, о чём-то глубоко задумавшись.

– Ау! Товарищ! Мне нужно идти. Простите ещё раз. Судя по всему, моё предназначение в вашей деревне – доставлять всем беспокойство. Но я другой человек. Знали бы ближе – поняли. Вы уж помогите мне Христа ради! Давайте будем милосердными, – Михаил подошёл к старику и положил ему руку на плечо.

– Это очень важно. Знать куда идти. Смотреть туда, куда ты идешь. И идти туда, куда на самом деле хочется смотреть, – Гобоян медленно проговорил, адресуя слова яркому розливу света на горизонте. Затем будто очнулся и заглянул Мише в глаза: – Как твоё имя?

– Михаил.

– Как интересно звучит, – протянул после небольшой паузы старик, – а откуда ты?

– Вы всё какими-то загадками со мной общаетесь, а это очень расстраивает. Неужели я вас чем-то обидел?… Ну да бог с вами. Я из Златоуста. А не желаете помогать – так и скажите. Я понятливый.

– Не знаю, что тебе и сказать, Михаил. Того места, что ты назвал в нашей земле нет.

– Нет? О… ну, значит,… может быть, вы о нём не слыхали. Это город. Довольно большой по меркам Урала, – Миша почесал затылок и добавил себе под нос, – живёте тут в глуши лесной. Хоть бы выбрались на свет посмотреть. Сектанты.