Остров

Остров
Роман Черкашин

На Реюньоне жизнь кипит, но парень Марсель заинтригован островком поблизости.... Так было до того времени, когда его сестра не убежала ночью на островок, тогда ему открылась тайна островка и кто там хозяйничает по ночам.....

Роман Черкашин

Остров

Моему первому читателю,

редактору и

дорогому сердцу другу

Эллеоноре,

а также

прекрасному острову Реюньон

Марсель направил лодку в сторону острова. Конечно, надо было бы дождаться рассвета, и направиться туда утром, но ждать Марсель не мог. Утром начнутся поиски, и надо было быть уверенным, что сестра не сбежала, что не придумала очередной глупый план.

Два дня назад она крупно поругалась с матерью, которой совершенно не понравился её новый друг. Ну да что с того – парень и Марселю не нравился, но он благоразумно не говорил об этом сестре. Девчонка только вошла в возраст любовных приключений и терпеть не могла, когда ей начинали указывать и подсказывать, как надо жить. Марсель помнил себя в этом возрасте (благо это было не так давно) и прекрасно её понимал. Поэтому Мари довольно часто рассказывала Марселю то, что никогда не рассказывала матери, а тем более отцу – редкому гостю в своём доме. Всё время в разъездах, всегда в отъездах, а когда всё ж таки находился дома, ему было необходимо отдохнуть или работать в запертом кабинете. И старший брат стал Мари другом и мужской опорой, а если бы полез со своими советами, когда она не просит, то, возможно, сестра перестала бы быть с ним открытой. Вот только почему она его не предупредила, если, конечно, уплыла на старый заброшенный остров? Догадывалась, что Марсель попытается её отговорить? А если она не уплыла, то куда делся отцовский катер?

Отцовский катер был хорош, не то, что эта развалюха старика Поля. Он и за собой-то не сильно следил, а уж про лодку и думать, наверно, забыл. Хорошо хоть ещё не протекает, а что мотор чихает, пыхтит и работает кое-как – неважно. Главное, он помог отойти от каменистого берега, купающегося в океанской пене, а для дальнейшего путешествия есть вёсла. Спортивная подготовка Марселя, как он считал, была на высоком уровне и поэтому, пусть будет трудно, до острова он точно доберётся.

Как только он про это подумал, мотор лодки чихнул и заглох. Марсель попробовал его завести, но после нескольких пустых попыток, плюнул и бросил это неблагодарное дело. Поднял со дна лодки вёсла, вставил их в уключины и принялся грести в сторону острова.

Ночь стояла тихая, лишь океанские волны мягко постукивали по борту моторной лодки. Марселю нравилось думать о ней как о шлюпке, а себя – как когда-то в детстве, – он представил последним моряком, уцелевшем после кораблекрушения. Налёг на вёсла и, чтобы унять нервозность от ночной поездки, запел весёлую, но не слишком пристойную песенку. Так и двигался вперёд: строчка песенки – взмах вёсел, строчка песенки – вёсла на себя, строчка песенки – вёсла по воде, строчка песенки – вёсла в воду и на себя. Скрип уключин и мягкий шорох океана аккомпанировал морскому путешественнику, а публикой были луна и звёзды.

*********************

Когда они только переехали на Реюньон, отец устроил морскую прогулку. Марсель, увидев ярко-зелёный клочок суши в океане, сразу заинтересовался им. Фантазия в одно мгновение перенесла его на борт «Эспаньолы», а лежащий по правому борту остров представился тем самым, где пират Флинт зарыл свои сокровища. А уж сосед Поль, старый пьянчужка, многое рассказал мальчишке, когда тот спросил, живёт ли кто-нибудь на этом острове.

Рассказывать трезвым Поль не любил, и если хотелось что-то услышать, то надо было принести выпивку. Во второй или третий свой визит к соседу четырнадцатилетний Марсель подумал, что для того чтобы услышать более интересные и красочные рассказы, выпивка должна быть покрепче, и переусердствовал. Он принёс бутылку виски, что стащил у отца (хорошо тот не заметил), и рассказа не получил. Вернее, сначала рассказ был, но очень быстро старик начал заговариваться, стучать кулаком по столу и кого-то в чём-то обвинять, а затем и вовсе захрапел, пуская слюни. Тогда Марсель понял, что принёс слишком крепкое пойло, и больше ничего крепче вина не приносил.

Но часто бывало так, что у старика и самого было что выпить. Тогда он выбирал, что его душе сегодня угодно, наливал в стакан вина, набивал трубку и, смакуя содержимое стакана и покуривая, начинал рассказы о морских путешествиях, о кораблях, бороздивших бескрайние воды океанов, и об острове, которого триста лет назад здесь не было, а поэтому, возможно, не будет и завтра.

Марсель прекрасно помнил все его рассказы. Они не давали ему уснуть ни одну ночь. Он лежал ночью в постели, и сквозь шум океана представлял себя, то одним из первых поселенцев острова Реюньон, то капитаном Диего Диашем, то одним из рабов, которого пригнали работать на кофейных плантациях (эта фантазия ему не очень нравилась и быстро надоела). А больше всего ему нравилась та фантазия, где он был пиратом Ле Вассёром, правда, до того момента, пока того не повесили в Сен-Поле.

Марсель был уверен, что знает, где пират зарыл свои сокровища. Он даже спрашивал у Поля, существовал ли островок близ Реюньона, когда Левассёра вздёрнули. Старик, усмехнувшись, пропустил глоток вина, затянулся табачным дымом и, крякнув, сообщил:

– Про то, что Левассёр зарыл сокровища там, думали многие. Но отчаянных голов было немного. Мне дед рассказывал, а тому его дед, а тому деду, возможно, его дед, что-островок-то этот почти сразу невзлюбили. Я же тебе рассказывал, что вместе с кофейными деревьями сюда привезли негров за ними ухаживать? Так вот: островок уже был. Когда он точно появился – никто теперь не скажет. И тогда вряд ли кто-то мог сказать. Но думаю, с середины шестнадцатого века он уже точно был. А в конце шестнадцатого, или в начале семнадцатого, остров решили заселить. Это ещё до кофе было. Собрались десятки людей, погрузились на лодки, и отправились в путь. Хижины соорудили, чего не хватало для строительства – отсюда привозили. Каждый или почти каждый день приплывали оттуда: продукты нужны были, выпивка! – без неё ж никак не строилось, кому родных навестить, кому что. Мало ли разных дел у людей. Рассказывали, как обживаются, как идут работы на земле. Только вот земли там и не было. Вроде бы земля, а копнёшь поглубже – песок. И сейчас так. Я, когда-молодой-то был, тоже копать пытался. Пиратские сокровища искал.

Старик подлил себе вина и принялся выбивать трубку, а потом снова набивать её табаком.

Молодому Марселю трудно было представить себе старика Поля молодым. Для него все, кто перешагнул пятидесятилетний порог, выглядели стариками. А уж Полю сейчас, наверное, лет под семьдесят, – вон черепушка вся лысая! Правда, с висков и затылка свисают длинные седые волосы, а череп прикрывает либо шляпа морского капитана, либо старая соломенная шляпа, но морщины-то никуда не спрячешь. А их у Поля много, очень много. Поэтому представить старика молодым Марсель не мог.

Поль отхлебнул вина, подмигнул любознательному, жаждущему приключений голубоглазому подростку и продолжил:

– А в один прекрасный день никто не приплыл. И в следующий никто не приплыл. Ещё день-другой подождали, поплыли сами. А надо сказать на острове всегда тихо, птиц особо нет, не знаю отчего, видно что-то чувствуют, но в тот раз тишина была особая. Так дед мне рассказывал. Дома или сломаны, или брошены. Землю, что возделывали, всю песком засыпало. И не просто присыпало, а будто там несколько лет песчаные бури были. И никого тогда не нашли. Ни следа! Вот с того времени остров и невзлюбили.

– Но ты там копал, и с тобой ничего не случилось, не пропал? – с восторженным взглядом, но недоумевающее спросил Марсель.

– Копать-то копал. – И Поль одним глотком опрокинул в себя вино, что осталось в стакане. – Но до ночи там никогда не задерживался. И не то что боялся! а не по себе как-то становилось. Неспокойно: на душе муторно, в воздухе влажность какая-то появляется, даже тело всё влажное делается. Словно в океан обмакнули. И потом, знаешь, как негры говорят? «Ночь – время тёмных богов». А там это ощущается.

Во внутреннем дворике Поля было жарко. Солнце палило нещадно, и даже широкий тент над деревянным столиком, за которым они сидели, мало помогал от обжигающих лучей. Но Марсель не замечал этого, он дрожал от нетерпения, что же старик расскажет дальше, и от таинственности и восторга. Поль прервал рассказ и снова наполнил высокий стакан вином, а паренька пробил озноб. Ему вдруг стало прохладно оттого, что ярко представилось: скоро пойдёт домой, а дома-то и нет! Всё погружено во тьму, ничего нет, и только старик и он, Марсель, остались на этом свете, в этом ярком пятачке палящего солнца. А может, когда он выйдет, и старик исчезнет?! Или он сам?!

Поль отпил вино, затянулся и, выпуская в небо круги табачного дыма, продолжил:

– С того времени про остров как бы забыли. Вроде и нет его. Поэтому и немногие искатели богатства кинулись искать там сокровища Ла Бюза. Была, правда, парочка в разное время, но то ли там пропали, то ли океан съел, а может, подались куда-то счастье искать, кто знает? Был, говорят, один нормандец, так он точно там был. Обосновался, раз в несколько дней к семье приезжал, жаловался, что копать трудно, по ночам, особенно под утро, звуки разные слышит. Рассказывал, что спит на деревьях, а как-то раз видел людей-рыб.

– Это как это? – с замиранием сердца поинтересовался Марсель.

Но к его разочарованию Поль только пожал плечами.

– Кто знает… Он-то, может, и говорил, как они выглядят, но до нас, точнее до деда моего, описание не дошло. – Он улыбнулся, показав набор вставных зубов, и внимательно посмотрел на разочарованного мальчишку. – Или спьяну ему примерещилось. Пить он любил без меры, а меру знать во всём надо: и в вине, и в любви.

С этими словами старик осушил половину своего сосуда, а Марсель предположил:

– А с чего взяли, что он исчез? А вдруг нашёл клад? Выкопал и уехал.

Поль покачал головой:

– Мог, конечно. Только куда ему отсюда податься на лодке? На Бурбоне, тогда Реюньон так назывался, мог бы и на корабле место купить. Хотя кто знает, всё могло быть. Но, так или иначе, про этот остров решили забыть. И забыли. Пока англичашки не пожаловали. К тому времени остров наш уже Реюньоном назывался. Реюньон де Патриот. Так они ему старое название возвратили – Бурбон. И сахарный тростник решили здесь выращивать. Негры-то уже были, так они ещё кучу привезли, для работы на плантациях.

Поль остановил рассказ для принятия очередной дозы вдохновения из своего стакана, а Марсель с укоризной заметил:

– Вы постоянно африканцев неграми зовёте. Так не хорошо. Они сейчас темнокожие европейцы, африканцы, но не негры.

– Ты, Марсель, знаешь, что у меня среди этих негров приятели есть? Но они всё равно для меня останутся неграми, – с неудовольствием и некоторой обидой ответил старик. – И это не значит, что я их не уважаю, или презираю. Нет! Меня так учили. Это сейчас толерантность развели, политкорректность, а раньше ничего этого не было! И знаешь, что странно: порядка было больше. В политике, в мире, в управлении своей страной, и мужики, мужиками были, а ни чёрти чем в бабских платьях. Я точно тебе скажу: и толерантность, и политкорректность, и все эти заигрывания с устоявшимися понятиями, – погубят этот мир! Рано или поздно. А теперь всё на сегодня. Иди домой, юнга. Не будет сегодня больше рассказов. Вино кончилось, и спать хочу. Всё!

И дед стукнул пустой бутылкой по дереву стола.

Марсель шёл домой и пинал камешки на тропинке: был в досаде на себя, что не сумел удержать свой язык. Но на старика тоже был в обиде.

«Подумаешь, обиделся на замечание. Это в его старое время так было заведено. А сейчас время другое, новое, и значит мыслить мы должны по-новому. Ну, конечно, не во всём, что-то от стариков оставить надо, но большую часть поменяем. Вина у него нет, спать он хочет. Да у него ещё две бутылки, как будто я не знаю! А спать всё равно рано, как обычно, до рассвета не ляжет».

В ту ночь Марсель тоже не мог уснуть до рассвета, а поднялся на крышу дома и смотрел в сторону загадочного острова. Он мечтал о приключениях, и всё время думал: какие они – люди-рыбы?

– Ну что, Марсель, готов услышать продолжение? – прогудел старик на следующий день.

«Уже стаканчик-другой опрокинул», – определил мальчишка, но благоразумно промолчал, и только нетерпеливо кивнул.

Он достал из пакета бутылку вина и поставил на стол перед Полем. Продавец в лавке знал, зачем и кому Марсель покупает выпивку, и хоть не одобрял этого, отпускал товар пареньку с чёрного хода магазина. Марсель хотел извиниться за вчерашнее, поэтому приобрёл марочное, дорогое вино. Продавец говорил, что этому пропойце такое вино пить слишком роскошно, к тому же он совсем этого не оценит. Для него, что марочное вино, что его обычное дешёвое пойло – всё едино. Мальчик, желая скорее услышать продолжение рассказа, с продавцом согласился и сказал, что Поль интересно и хорошо рассказывает. Темнокожий продавец, старик Луи, – но не такой старый, как Поль, – расхохотался, признавая это. И добавил, что, возможно, это единственное, что Поль умеет, и наконец-то он нашёл своего благодарного слушателя. Как оказалось, старик оценил вино и пообещал за такую плату действительно увлекательную историю.

Ещё минут пять Поль готовился. Набивал трубку, искал особый стакан для такого изысканного вина, открывал бутылку, и только после того, как тёмно-красное как кровь вино перетекло в бокал, закурил и продолжил рассказ.

– Англичане подумали, что островок тоже можно приспособить для выращивания тростника. Собрались, погрузились на корабли, забили в трюм негров, – Поль выделил голосом последнее слово и посмотрел на парня, но в этот раз тот благоразумно молчал и слушал с восторженным выражением на лице, – и отплыли. Англичане быстро, усилиями рабов, организовали там деревню, посеяли тростник и стали ждать. И, конечно же, на острове осталось много рабов, а вот англичан не так уж много. Вот я тебя и спрашиваю: это каким нужно быть негром, чтобы не перебить всех англичан, и не освободиться? Мало того: когда позже их возили на смерть, почти никто не выпрыгнул из лодки и не утопился. И вот к таким у меня, действительно, нет никакого уважения. Такие люди достойны называться только неграми! А уж чёрный он там, коричневый, белый…