Каштак

– Тогда вам сам Бог велел иметь аусвайс. Я ведь это к тому говорю, что многие из вас действительно будут подделывать справки, так что мы, считайте, договорились на берегу. Далее…

Студенты шушукались: неужели есть еще что-то?

– Я двадцать лет живу без телевизора. Я бы, возможно, с удовольствием смотрел новости на Первом канале, будь я извращенцем, но я, к счастью, здоров. Так что любые поползновения обсуждать на моих занятиях происки НАТО будут безжалостно пресекаться. Все понятно?

Студенты подтверждали, что информация усвоена.

– Тогда побежали пару кругов для разминки…

В общем, студенты его обожали. Вопреки предложениям Семена забить на физкультуру, молодые люди предпочитали ее не пропускать. Во-первых, физрук не лютовал – не заставлял отжиматься до потери сознания, не загонял на канаты и не предлагал насиловать козла. Он играл со студентами в волейбол и баскетбол, устраивал какие-то веселые старты наподобие школьных и вообще вел себя так, будто учебная программа была написана не для него. Во-вторых, на своих парах Семен Гармаш продолжал отжигать, как и на первом занятии.

– Энергичнее дрыгайте булками, дочери порока! – подгонял он прыгающих со скакалками девчонок. – Парни, конечно, любят, когда есть во что вцепиться, но ваши попы не должны быть рыхлыми шматами теста!

Девчонки ржали и прыгали усерднее.

– А вы, потомки Венички Ерофеева, – обращался он к пацанам, – долго еще будете шары в штанах перекатывать? Кто из вас подтянется на перекладине хотя бы три раза, к тому обещаю целый месяц обращаться по имени и добавлять «господин». Вперед!

Девушки были влюблены в Гармаша. Внешне он был далеко не Брэд Питт – долговязый, худой, со смешными эльфийскими ушами и губами Дональда Дака, – но харизмой и обаянием просто укладывал на лопатки. Мужчина покоряет не внешностью, он берет интеллектом и умением преобразовать минусы в плюсы.

Одна из первокурсниц однажды не выдержала. Подошла к Семену по окончании пары вся такая вспотевшая, в соблазнительном полуоткрытом спортивном костюме, пахнущая возбуждением, и пригласила на ужин. Да, вот так запросто, по-мичурински, не дожидаясь милостей от природы. Глаза ее призывно блестели.

– Давай-ка отойдем, – сказал Сеня.

Он завел девушку за борт хоккейной коробки.

– Послушай меня, красавица… эмм, как там тебя?

– Лера. – Студентка сразу сникла.

– Лера-Валера… В общем, так, запомни сама и передай всем, кто захочет повторить твой подвиг: я злой и страшный серый волк и в поросятах знаю толк. Понятно?

Лера смущалась и хлопала ресницами. Ни черта она не понимала.

– Короче, я сексуальный маньяк…

Девушку как ветром сдуло.

Разумеется, новость о наклонностях физрука в тот же день облетела весь первый курс. Сеня был вызван на ковер к декану.

– Что ты там опять отчебучил, клоун? – с усмешкой поинтересовался кандидат социологических наук Анатолий Панкратов, тяжеловесный, маститый, увешанный регалиями, но добродушный, как Винни-Пух. – Опять Чикатило включил?

– Я уже не знаю, кого включать, Анатоль Палыч.

– Зануду не пробовал? Какую-нибудь вредную жопу с ручкой? Устрой им ад на занятиях, они быстро о своем либидо забудут.

– Увы, – «виновато» шмыгал носом Сеня, – не могу быть добрым-злым, добрый я ужасно.

– Иди уже! – смеялся Панкратов. – Доиграешься когда-нибудь, харассмент впаяют.

– Скорее антихарассмент…

В тот день, когда Паша Феклистов выгуливал мопса Кузю, подбирая варианты его устройства, Семену позвонила Людмила Ставицкая, она же просто Милка.

– Ты в субботу едешь?

– Конечно, а как иначе. Нельзя нарушать традицию.

– Так-то верно, – вздохнула Милка. Голос у нее был какой-то невеселый.

– Есть сомнения?

– Не нравится мне Паша в последнее время. Замкнутый стал, молчаливый, ласкового слова не дождешься.

– Он всегда был таким, ничего нового. Меня больше Василий беспокоит.

– А с ним что?

– Два месяца в завязке, компаний избегает, кефир пьет. Такой противный стал.

– Он может не поехать?

– Поехать-то поедет, но ведь всю душу вынет. Представляешь, как в пьющей компании терпеть одного зашитого? Хотя нет, он не зашивался, он типа силу воли испытывает, а это еще хуже.

– Ладно, посмотрим. Лизка-то у тебя что? Концерт закатит?

– Спрашиваешь! Но я ведь люблю экспрессивную музыку. Дети уедут к моим старикам, пусть орет сколько влезет.

– Какая прелесть. Не жизнь, а именины сердца. Ладно, на созвоне.

Закончив разговор, Семен вскипятил чайник, заварил лапшу. До следующей пары оставалось еще два часа, можно было предаться чревоугодию и почитать книгу. Сегодня он захватил на работу «Заблудившийся автобус» Джона Стейнбека. Начало вроде ничего.

3. Алкаш

Вася Болотов действительно не зашивался и не кодировался. Во-первых, он сомневался в эффективности подобных методов, а во-вторых, было в них что-то ущербное: дескать, ты чертов слабак, не можешь разобраться со своими проблемами самостоятельно. А он мог. И он докажет это!

Первая неделя далась ему нелегко. Он бродил по городу и не понимал, почему не может купить хотя бы бутылку пива. Он дал себе слово, что не будет покупать, но искренне не въезжал, чего ради себя мучает. Ведь это был его обычный ритуал во время прогулок – взять пиваса, пару хот-догов и присесть где-нибудь в тени под березками. В такие моменты жизнь не казалась ему чередой непреодолимых препятствий, она манила новыми возможностями. Правда, заканчивалось это глубокой алкогольной комой, потому что бутылка пива никогда не приходила одна – за ней выстраивались шеренгой шкалики водки и полторашки разливного шампанского из круглосуточного магазина. Вася никогда не умел останавливаться и в минуты просветления завидовал тем, кто мог спокойно замахнуть за ужином стопочку, не ощущая потребности в продолжении банкета.

На второй неделе он обнаружил в себе развитие способностей к риторике: его потянуло на философские рассуждения и далеко идущие выводы. В принципе, Вася всегда был не чужд пустопорожней болтовне, но теперь по трезвости вдруг начинал к месту и не к месту анализировать вслух какие-нибудь тенденции развития межнациональных отношений или проблемы современного образования. Отец слушал его молча, понимая, что это всего лишь неприятные стороны воздержания. Уж лучше пусть сынуля треплет языком о вещах, в которых ни черта не смыслит, чем обзывает отца «пидорасом» и «пятой колонной».

– Вот взять, допустим, единый госэкзамен, – говорил Вася, размахивая вилкой. – Что за блажь? В чью светлую голову пришла мысль, что нашим детям подойдет западная модель образования? Это ведь не способ определения уровня знаний, это проверка способности к зубрежке и запоминанию. Выходя из аудитории, выпускники уже ничего не помнят! Что это, если не профанация?

«Твою дивизию», – думал отец, а вслух говорил:

– Тебе макарон еще подложить? Там в кастрюле осталось немного, не в холодильник же убирать.

Вася раздражался – мол, я тебе о высоком, а ты мне макароны суешь, – но сорваться себе не позволял (отчего опять же страдал).

Василий и Алексей Петрович Болотовы жили вдвоем. Мать и жена умерла несколько лет назад от инфаркта. В последние годы она, пожалуй, единственная вставляла сыну пистонов за безудержное пьянство. На том и сломалась. Вася после развода вернулся к родителям, занял свою прежнюю комнату, обустроил в ней рабочий кабинет, но отчего-то не душевный подъем испытал, разделавшись с ненавистным браком, а впал в тоску. Он пил, пока были деньги – до последнего рубля, – ненадолго выныривал на поверхность, чтобы продать пару статей местным телеграм-каналам, а затем снова залегал на дно синей ямы. Мама пыталась встряхнуть его, давила на совесть, напоминала, что внучку неделями не видит из-за него, молилась всем богам, которых помнила со школьного курса литературы, горевала и плакала, сидя ночами на кухне. Все было тщетно. В одно прекрасное солнечное утро она не проснулась. Сдалась и отправилась туда, где было намного спокойнее.