Книга Иоши

– А матери давно нет. Я сам по себе и хорошо. Никто мне не нужен. Только моя братва.

– Ребят, идите в жопу, – не выдержал я от разговоров о семье. – Не грузите так. Давайте о чем-то хорошем. Пойдемте за добавкой лучше.

Никто не спорил, и мы вернулись в дом. Вечеринка продолжалась, только увеличилось количество алкоголя, как и градус веселья, в который так и тянуло нырнуть. Народ в задымленной комнате разбрелся по дому, и уже никто не расслаблялся, как ранее, ведь все запасы, купленные Славиком, закончились, но, к нашему счастью, у Шпаги была своя заначка, которой хватило ровно на нашу компашку, чтобы убиться до конца.

Забвенье снова ударило в голову. Счастье превратилось из конкретного события в фоновое состояние, из которого не хотелось выходить. Краски перед глазами самостоятельно куда-то текли. Эффект отличался от предыдущего. Обстановка менялась. Казалось, что я был в лесу и мчался вглубь вместе с растекающимися оттенками вокруг. Память о том, что меня окружали прекрасные люди, которым я доверял и разделял свою свободу от проблем, возвращала меня на место. Перед глазами появлялся Владик, который уплывал в таком же блаженстве, и Шпага выглядел как отец-наставник, который всему нас учит и в случае ошибки не будет ругать, а только даст дельный совет.

Отец… какова его настоящая роль? Что значит быть отцом? У меня были лишь стереотипные ответы на эти вопросы. Кого-то отец научил играть в футбол, кого-то справляться с дрелью, а меня он научил, что людей с легкостью можно вычеркнуть из жизни.

От мыслей об отце моя голова тяжелела и хотелось ею удариться пару раз об пол. Мои руки то хватались за голову, то за сердце. Я не понимал, почему мне не по себе.

– Братан, с тобой все хорошо? – забеспокоился Леха. – Дышать тяжело? Пошли на улицу, воздухом подышишь.

Мне было все равно, где сгнить, поэтому лишь подчинился Шпаге, который взял меня под руку и повел прочь из дома. Когда я поднимался, то не отрывал взгляда от пола, и во время моего вывода наружу увидел блаженное лицо Владика, который получал удовольствие и не обращал внимание на происходящее вокруг, особенно на меня. Видимо, Леха действительно был нашей Матерью Терезой, который оберегал нас от неприятных последствий забавы.

Шум вокруг убавился, хотя только недавно все кутили на полную. Я не мог поднять голову, чтобы осмотреться вокруг. Свежий летний ветерок снова привел меня в чувства. Я с наслаждением поднял голову и любовался ночным небосводом. Все вокруг было отличным лекарством от всего, как подорожник от душевных ран.

– Легче? – спросил Леха, положив руку мне на плечо. Слов отблагодарить его у меня не нашлось, поэтому лишь кивнул в знак благодарности. – Хорошо. На будущее, не надо думать. Просто отдайся потоку. После второй хапки ты все правильно сделал, первый час был что надо, а потом тебя понесло.

– Первый час? – с удивлением спросил я. – Как давно мы в дом вернулись?

– Часа два или три назад. Я, честно, не следил. Просто кайфовал. – Леха тоже стоял и любовался моментом, умиротворенно и расслаблено. – Славик забегал, охренел от того, что вы до сих пор под кайфом. Я не стал говорить про добавку, а то обидится, что не позвали. Все всё выпили и свалили, а он сам остался ни с чем. Вот они, друзья.

Мне захотелось ему ответить в шутку, что он сам ничего ему не оставил, но не стал, не хотелось вмешиваться в его веру, что он лучше остальных, тем более я сам не ангел в этой ситуации.

– Мне же снова плохо не станет?

– Если останешься на улице, то все будет хорошо.

– Хорошо… – чуть ли не одновременно с ним протянул я. – Пойду тогда пошатаюсь по району. Может, вернусь к Славику ночевать, так что не прощаюсь.

– Давай, братюнь, – пробормотал он, не отрывая глаз от неба.

Нижний Родищенск уже давно был в глубоком сне, даже нигде не виднелось бандитов и наркоманов, о которых вечно трезвонила мать, чтобы я скорей возвращался домой. Может, она была и права, ведь в ту ночь, тем самым наркоманом был я.

Злая ирония. Меня как будто тянуло на наш пяточек на берегу. Очевидно, кого я там должен был встретить. Это своего рода контрольная точка. На ней сходились все потерянные души для умиротворения, ведь в остальное время обязательно бы кто-нибудь нарушил спокойствие.

– Ты так и не появлялся дома? – без приветствия спросил Андрей. – Твоя мать заходила сегодня. Ищет тебя. Говорит, ты телефон оставил дома, уже обзвонила все морги и больницы. Родителям твоих друзей тоже звонила. Никто тебя не видел.

– А ты не сказал, что видел меня? – Я уселся рядом с ним на берегу.

– Тебе самому надо разобраться со своими проблемами. Зачем я буду лезть?

С ним было хорошо. В душе наступала гармония. Это было лучшим лекарством от проблем, чем допинги, что я принимал у Славика. Андрей повернулся и посмотрел в мои глаза, отчего его лицо изменилось.

– Что с тобой?

– Лучше тебе не знать.

– Да у тебя зрачки из орбит вылезают.

Я смотрел на него и не знал, как лучше ответить: солгать или признаться. В обоих случаях он не оценит.

– У Славика был. Лучше в кругу друзей попробую, – я выбрал средний вариант.

Осуждающий взгляд прожигал, мне становилось стыдно перед ним, казалось, что я предал его, ведь он в моем лице искал поддержки в протесте таким легким радостям, тем более в Ястребске нас ждала совместная жизнь, которая явно подразумевала совсем другие развлечения. Порой я сомневался, смогу ли без вредных привычек жить с Андреем. Разделить кров со Славиком, Владиком или Мансуром было куда привлекательней. Вопрос был в понимании, ведь никто из них не стал бы роднее Кулака.

– Я в инете отца нашел. Он сейчас в Москве.

– И что ты будешь с этим делать?

– Не хочу связывать себя так тесно с матерью. Попробую встретить отца, получить ответы на все.

– Зачем? Разве так непонятно, в чем дело?

Все было понятно, но принимать такой ответ не собирался.

– В любом случае хочу чего-то нового. Кардинально все изменить, чтобы ничего не осталось из прошлого. Ястребск точно не вариант. Поеду лучше в Москву, поступлю там. Прибьюсь пока рядом с Владиком. Его батя по любому всем поможет, так что есть от чего отталкиваться в будущее.

– Делай как знаешь, – его слова прозвучали безразлично, пусто. В ту минуту я осознал, что теряю друга.

– Поехали со мной. Мы найдем, куда тебе поступить в Москве. Работу найдем.

– Я не ты. Как бы сильно я ни ругал свою семью, бросать их не собираюсь. Говорил же, для меня лучше порознь, но рядом. Меня устраивает та жизнь, что меня ждет.

Потрачено. Забавное прилипшее слово, которое лучше всего характеризовало сложившуюся ситуацию. Уже тогда у меня мелькали мысли, что после моего отъезда в Москву мы потеряем связь друг с другом. Такова реальность. Появляются новые друзья, новые развлечения, и если не уделять время прошлому, то оно просто исчезает, остается лишь удивление при встречи и классическое начало в духе: «Сколько лет, сколько зим». Мы предсказуемы, наши жизни предсказуемы. Даже в моей истории легко догадаться, кто как закончит. Проблема только в пути, что мы пройдем, и той злой случайности, что с нами произойдет и между собой свяжет в страшную, но прекрасную картину. И о чем она будет, зависит все-таки от нас самих. Я предсказывал Кулаку спокойную, но счастливую жизнь, как у наших родителей: выучится, покутит, найдет семью, работу, возьмет ипотеку, заведет второго ребенка, чтобы получить материнский капитал и те бонусы, что предлагает наше доблестное правительство, будет сетовать на власть (именно сетовать, ибо для такого образа жизни жаловаться или упрекать не годится), радоваться обычным вещам, вроде поездки на море или посещения приезжего цирка. На самом деле, это хорошее будущее, обычное, но хорошее, так как ты знаешь, что тебя ждет за поворотом, ведь при блуждании в тумане мы способны потеряться и опуститься на самое дно.

Я витал в облаках, пока мы сидели на берегу и, когда Андрей внезапно вскочил с места и нырнул в воду, не придал сразу этому значения. Обычный подростковый поступок, который сам исполнял. Но я ошибался, на реке плыло тело. За ним Кулак и поплыл. Внутри все закипело, кроме паники ничего не осталось, броситься в след не решался, поэтому лишь вскочил на мостик, чтобы проследить за своим другом, как бы что не произошло с ним. Меня не волновало тело, потому что издалека было видно, что ему не помочь: человек уже длительное время плыл спиной вверх без каких-либо признаков жизни. Но я зря сомневался в Кулаке, его спортивной сноровки хватило, чтобы ухватить тело и притащить на берег. Чтобы как-то посодействовать, уже у самого берега зашел в воду и помог вытащить человека на сушу. Густые черные брови. Я узнал того самого парня, что проповедовал свою религию. Его руки были пробиты насквозь и сочились кровью. Меня сразу же стошнило в реку. Дрон же приступил к проверке признаков жизни, всему тому, чему его учили в лагере, но результат оказался предсказуемым: парень мертв.

Глава 4

Дневник. Мне не стоит его читать, чтобы вспомнить обо всем, что было. Достаточно пробежать по диагонали, чтобы воспоминания сами выстроились в моей голове. Записи послужили ровно тому, на что рассчитывал, но спустя десяток лет сожалею, что так поступил. Для чего пишут дневник? Только ради того, чтобы кто-то их прочитал, прочувствовал тебя. Я мог забрать его с собой в Москву, но оставил дома, чтобы мать однажды нашла его и прочла мою ненависть к ней и к отцу. Дурак. Малолетний придурок. Решение было спонтанным, на эмоциях, хотя после нахождения четвертой жертвы Родищенского палача произошло еще много грязи в жизни, но мать в качестве наказания заслуживала только такую концовку, поэтому в дневнике были вырваны последние страницы, ими я точно ни с кем не хотел делиться.

Я ненавидел себя за то, как поступил с мамой, она не заслуживала такого отношения. Она потратила все свои силы, свою жизнь, чтобы сделать из меня человека, воспитать, поставить на ноги, а я за это ей плюнул в лицо. С годами одумался, но попросить прощения и сказать, как сильно ее люблю, у меня не хватило сил. Я был готов признаваться в любви любой встречной девушке, чтобы как-то заполнить пустоту внутри, но не мог сказать этих важных слов тому, кто действительно заслуживал их. Мама, я люблю тебя.

Забавно. В своей жизни я побудил человека вести дневник. Теперь его записи у меня, посмертное наследие для его близких. Этот дневник-искупление за те грехи, что он совершил. До сих пор не могу набраться храбрости изучить его записи, ведь прочувствую все-то, что чувствовала мама. Личная грязь, которая не должна выйти за границы разумного. Мой же дневник ранил. Для меня эти записи несли только негатив, ведь о чем можно писать? Будем ли писать о хорошем? Дневники заводят, чтобы куда-то деть свою боль. Мать тоже вела своего рода дневник – это фамильный дом, каждая его частичка содержит ее воспоминания. Она столько сил вложила в него, каждый предмет в доме – это частичка ее истории, но которые мне не суждено прочитать, ведь за эти годы она стала для меня чужим человеком, которого несправедливо отстранил от себя. Это был неравноценный обмен.

После похорон я несколько дней занимался непонятными бумажными делами по передаче прав на дом. Каждую бумажку удалено согласовывал через своего друга Мишу. Он превосходный юрист и адвокат, с которым я познакомился за годы в Москве. Он единственный, кому мог довериться со всем этим безумием, в котором я не был образован. Странная штука образование, оно учит всему тому, что мало пригодится в жизни, никто меня не учил этой бесполезной бумажной галиматьей, которая пугала. Я боялся поставить любую подпись, ведь в голове вечно крутилась мысль, что меня хотят обмануть только из-за того, что ничего в этом не соображаю. Но мне предстояло встретиться с большей проблемой: продажа дома. В Нижнем Родищенске чуть ли не каждый третий дом имел вывеску «ПРОДАЕТСЯ». Все покидали район, город ради жизни получше. Молодежь не хотела оставаться в таком захолустье и уезжала в Ястребск или в Москву, ведь в Родищенске не светило никакого будущего: работы все меньше, а если и была, то зарплаты не соответствовали требованиям населения, единственные, кто хорошо жил, так это вахтовики, но такая жизнь не для каждого. Оставались только старики, которые отживали свои последние деньки, а поколение постарше меня просто выживали в этих краях без надежды на что-то лучшее, свыклись с той жизнью, что у них была.

Единственное, на что меня хватило, так это разместить объявление о продаже на всех актуальных платформах в интернете. Когда смотрел на срок других публикаций, моя надежда куда-то улетучивалась. И вернуться в столицу без багажа за спиной тоже не смог бы. События в моей жизни как на зло подкладывались одно под другое: лишение работы, съезд со снимаемой квартиры за неуплату аренды, смерть мамы и треклятый дом. Это мое последние прибежище: как будто все вело к тому, чтобы я остался в Родищенске. Такая карма меня настораживала и бесила одновременно, ведь во всю паранормальную чертовщину не верил: никогда не понимал ни примет, ни гороскопов и никаких сверхъестественных штучек. У всего должно было быть объяснение, и в моем случае оно имелось, ведь я сам автор своей жизни. Мои действия привели к подобным последствиям. Спросите меня: жалею ли я о чем-нибудь? Отвечу: «ДА!».

После похорон не мог найти себе места: бездельно шастал по городу, втыкал свой взгляд в монитор на различную ерунду и тратил на еду последние деньги. Собственно, нехватка средств на существование побудила выползти из забвения. В последний год в Москве я занимался рекламой и копирайтингом для одной организации, поэтому найти пару заказов в интернете не составило труда, а вот выполнить их стало проблемой. Вместо привычного плавного процесса работы утыкал свои глаза в белый лист и с трудом собирал слова в предложения. Мысли не заострялись на работе, точнее, голова была пуста, жизнь незаметно протекала через меня без каких-либо признаков, а сам превращался в заржавевшего робота, которому не хватало внимания к запчастям для стабильной работы.

Писательский блок, прокрастинация, фрустрация – по-разному можно назвать мое тогдашнее состояние, все это уже проходил ранее, когда пробовал писать рассказы или повести для разных конкурсов или чаще для себя. Мне нравится писать… неправильно – мне нравится делиться историями, возникающими в голове. Мне нравится внимание, даже если оно не в живую. Мне нравится быть кому-то интересным. Мне вечно казалось, что я никому не важен: друзьям и семье было плевать на меня, поэтому всегда искал для себя хоть какой-то способ выделиться, чтобы люди вокруг смогли понять меня, понять то, что творится во мне. Мне хотелось поделиться с кем-то своей болью и найти тех, кто ее разделит со мной, кто поймет, поддержит и поделится своими переживаниями.

Мы все на самом деле одинокие люди – со своими историями и переживаниями, шрамами и воспоминаниями, нам хочется быть услышанными, но в этом мире сложно найти отклик с другой стороны. Сперва боялся писать, мне казалось, что это не мое, что не настолько образован для этого, что не заслужил быть услышанным. Признаюсь, что теми результатами, что делился, так и не добился ничего, но, когда победил свой страх писать, мой перфекционизм, мои амбиции, сделал правильные выводы, сумел наконец получать удовольствие и радоваться мелким победам и поражениям, будь то похвала или скользкий комментарий. Мне еще много и долго расти, но я готов был приложить усилия и для следующий высоты – создание романа. Проблема заключалась в том, что у меня не было такой большой и важной истории, хотя одну из них мне недавно подарил Миша, мой милый и верный помощник, хотя это сделал не без злого умысла, что не присуще ему. Я понимал, что мне необходимо просто писать, как раньше, начинать с малого и с каждым днем увеличивать темп до нужного значения, от которого меня не будет тошнить, но у меня не выходило составить за день пару абзацев для статьи. Моим пределом было несколько небольших предложений. Дело было в обстоятельствах последних дней и обстановке, вызывающей только боль.

Вариант решения проблемы выбрал простой. Ноутбук в рюкзак и прямиком куда-нибудь, где была электроэнергия, интернет, а главное – комфорт и спокойствие. Нижний Родищенск для этого не подходил, поэтому мой путь лежал на высокий берег, там еще в мои школьные годы были кафе, отличающиеся своей привлекательной обстановкой, мотивирующие творить. Верхний Родищенск до сих пор отличался, но за годы разница уменьшилась: больше не было такого острого деления на берега, все более-менее сравнялось, опасность быть избитым только за то, что ты с другой стороны, отсутствовала. Площадкой для работы выбрал небольшое кафе в центре под названием: «У Софи». Мне это напомнило о мачехе Владика. По паспорту она была Софи, но для любого русского была Софьей. Все с этим свыклись, кроме нее самой, она вечно всех поправляла: «Я Софи, а не Софья, прошу уже запомнить». Она это делала со строгим лицом, которое переходило в улыбку. Из-за этого никто не воспринимал ее всерьез, и продолжали так же звать Софьей, ведь так проще и привычней, и неважно, что считает сам носитель редкого для этих краев имени.