Как Россия победила в Крымской войне. (1853—1856)

В генеральном сражении, конечно, ЧФ не представлял для них серьёзной опасности, так как против 14 русских линкоров союзники привели в Чёрное море 26 своих линкоров (из которых 8 – паровые), плюс 5 линкоров турецких и 3 линкора Мехмета Али.

Однако более чем двукратное преимущество боевых кораблей фактически сводилось к нулю наличием у русских Севастополя.

Союзники имели много морских пушек, которые были расположены на уровне моря, и защищались деревянными бортами кораблей. Береговой артиллерии в Севастополе было гораздо меньше, но вся она находилась высоко на скалах по обе стороны Севастопольской бухты и была защищена каменными стенами фортов. Поэтому в генеральном сражении одного-единственного Севастополя против всей эскадры союзников победа однозначно осталась бы за русской крепостью.

Однако пока Черноморский флот мог находиться под защитой севастопольской крепости, морским коммуникациям союзников в Чёрном море угрожала бы опасность, так как невозможно постоянно всей объединённой эскадрой дежурить у выхода из Севастопольской бухты[110 - «…the maritime Powers themselves cannot permanently maintain a fleet of 15 sail of the line to watch Sebastopol» (The Times, June 15, 1854); «Морские державы не могут постоянно содержать флот из 15 линейных кораблей для наблюдения за Севастополем».] – эта блокада, к примеру, была бы снята первым же крупным штормом[111 - Например, в результате одной только бури 2 ноября 1854 года союзники лишились французского линкора «Анри IV», от которого «не осталось и двух досок». На британских линкорах «Санспарейл» и «Агамемнон» сгорели паровые машины. Египетский линкор «Муфтахи Джихат» утонул вместе с командующим египетским флотом. Всего же союзный флот в этот день потерял примерно 60 военных и транспортных кораблей (Дубровин Н. Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1874. Вып. 5, с. 10—44).].

Таким образом получилась следующая ситуация: чтобы гарантированно защитить все свои коммуникации на черноморском театре боевых действий, нападающей стороне обязательно необходимо было нейтрализовать российский Черноморский флот. Однако выполнение этой задачи становилось возможным только после уничтожения севастопольской морской крепости.

Автору, к сожалению, не известен детальный план войны против России, который был разработан в генеральных штабах Британии и Франции. Зато всем более или менее известны цели этой войны. Они были озвучены Генри Джоном Темплом, 3-м виконтом Палмерстоном, на тот момент министром внутренних дел Британии, в меморандуме от 19 марта 1854 года:

«Мой прекрасный идеал результата войны, которая вот-вот начнется с Россией, таков: Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции. Некоторые из германских провинций России на Балтике уступаются Пруссии. Королевство Польша восстанавливается как барьер между Германией и Россией. Валахия и Молдавия, и устья Дуная отданы Австрии… <…> Крым, Черкесия и Грузия забираются у России; Крым и Грузия передаются Турции, а Черкесия либо независима, либо связана с султаном как сюзерен»[112 - The Later Correspondence of Lord John Russell. Vol. 2: 1840—1878. London: Longmans, Green, 1925, p. 160; См. также: Dmitrow E., Weger T. Deutschlands ostliche Nachbarschaften. Frankfurt am Main: Lang, 2009, S. 156.].

Также очевидно, что уничтожение российского Черноморского флота в целях обеспечения безопасности своих коммуникаций на южном участке противостояния являлось, по сути, подготовительным, то есть первым шагом на этом длинном и славном пути.

И с любой точки зрения это должен был быть очень лёгкий первый шаг.

Хорошо защищённая со стороны моря, главная база Черноморского флота уверенно отразила бы любое нападение вражеского флота. Однако состояние сухопутной обороны крепости в начале 1854 года являло собою полную противоположность её морской мощи.

На тот момент вся группировка русских войск в Крыму насчитывала 37,5 тысячи солдат, но эти силы были распределены по всей территории полуострова от Керчи до Евпатории и от Балаклавы до Перекопа. Непосредственно в Севастополе располагался всего лишь 9,5-тысячный гарнизон при 23 полевых орудиях, плюс три тысячи матросов на кораблях.

Но самое главное – Севастополь «…с сухопутной стороны был только на одной трети своей окружности прикрыт каменною стеною; на остальных же двух третях город был совершенно открыт»[113 - Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. СПб., 1872. Ч. 2, отд. 2, с. 322.]. Очевидно, что неприступный для атаки со стороны моря Севастополь был практически беззащитен на суше[114 - The Times, September 21, 1854: «None of the sea batteries or forts are of the slightest service for defence on the land side. Indeed, the great fort, „St. Nicholas“, has not a gun pointed in that direction, and such an armament would be perfectly useless if it existed, as that part of the hill on which the town stands rises behind it to a height of 200 feet. In fact, all the fortresses and batteries, both to the north and south of the great bay, are commanded by higherground in the rear» – «Ни одна из морских батарей или фортов [Севастополя] не имеет ни малейшего значения для защиты на суше. В самом деле, самый мощный форт „Святой Николай“ не имеет пушек, направленных в том направлении, и такое вооружение было бы совершенно бесполезным, если бы оно существовало, поскольку та часть холма, на которой стоит город, поднимается за ним на высоту 200 футов. Фактически над всеми крепостями и батареями как к северу, так и к югу от большой бухты господствуют высоты в тылу».]. Поэтому 14 сентября 1854 года на ровные пляжи Евпатории, примерно в 90 километрах к северо-западу от Севастополя, был высажен 62-тысячный десант союзников при 134 полевых орудиях.

После отступления евпаторийского гарнизона, состоявшего из 200 человек «команды слабосильных Тарутинского егерского полка», для союзников путь на Севастополь был открыт, и они устремились к своей главной цели.

При имеющемся раскладе сил – подавляющем численном превосходстве у нападающих, а также отсутствии сухопутных фортификационных укреплений у обороняющихся – взятие с тыла русской морской крепости представлялось делом одного дня. Британцы даже не стали обременять своих солдат походными ранцами[115 - «…they landed without knapsacks, (the English, at least,) with nothing but a scanty field material» (McClellan G. The armies of Europe: comprising descriptions in detail of the military systems of England, France, Russia, Prussia, Austria, and Sardinia; adapting their advantages to all arms of the United States service and embodying the report of observations in Europe during the Crimean war, as military commissioner from the United States government, in 1855—1856. Philadelphia, 1861, p. 10).]: победа ожидалась быстрая, а трофеи богатыми.

Однако что-то пошло не так.

Вначале русские преградили союзникам путь, встретив их на речке Альме в 25 километрах от Севастополя. Князь Меншиков, командующий Крымской армией, собрал здесь практически все доступные ему силы.

Для союзников это был настоящий подарок: противник стоял перед ними в чистом поле, а не прятался за стенами каменной городской застройки. Поэтому войска союзников, превосходящие русских по количеству почти вдвое, имеющие на фланге поддержку своего огромного флота, вооружённые более мощным оружием (см. ниже), доблестно атаковали русских в течение трёх с половиною часов и в результате добились отступления армии Меншикова.

Победа была несомненная, однако абсолютно бесполезная: русских всего лишь заставили покинуть позиции в чистом поле и вернуться обратно в Севастополь.

Зато союзники после этой победы стали очень осторожными, и оставшийся до города однодневный переход у них занял целуюнеделю. Этих семи суток оказалось достаточно, чтобы севастопольцы буквально из ничего на пустом месте построили вполне эффективную систему деревоземляных бастионов, превратив морскую крепость вдобавок ещё и в сухопутную. Получилось точь-в-точь как в известной русской армейской шутке: «Пока противник рисует карту наступления, мы меняем ландшафты, причём вручную»[116 - Фраза прапорщика Казакова из кинофильма «ДМБ» (реж. Роман Качанов, 2000).].

Впрочем, для нападающих ситуация выглядела далеко не шуточной: поразмыслив ещё две недели, они приступили к возведению собственных укреплений напротив внезапно возникших укреплений русских. Последовавшая за этим война бастионов продолжалась почти год: с 25 сентября 1854 года по 9 сентября 1855 года.

Уничтожение 14 черноморских линкоров должно было быть для западных европейцев лёгким предварительным шагом на пути к завоеванию России. На этот шаг две самые мощные мировые державы совместными усилиями потратили 11,5 месяца и при этом положили более 100 тысяч жизней своих солдат.

В результате 14 потопленных линкоров оказались вообще их единственным значимым достижением в ходе всей Крымской войны.

Если представить себя на месте британского и французского главнокомандующих, то в подобной ситуации вполне уместно было бы задуматься: насколько целесообразной была бы попытка сделать следующий запланированный шаг? К тому же в конце ноября 1855 года командир Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютант Николай Николаевич Муравьёв принял капитуляцию от британского полковника Вильяма Фенвика Вильямса, руководившего обороной турецкой крепости Карс[117 - Николай Николаевич Муравьёв дважды брал Карскую крепость. Первый раз это произошло во время русско-турецкой войны 1828 года, когда он командовал бригадой в войсках генерала Паскевича. Тогда Муравьёв за отличие при штурме был награждён орденом Св. Георгия IV степени.]. У турок это была самая сильная крепость и главный опорный пункт на кавказском театре боевых действий. Падение Карса ничего хорошего союзникам также не предвещало.

Обратим внимание на хронологию событий: южная часть Севастополя[118 - Утверждать о захвате союзниками Севастополя в 1855 году – всё равно что утверждать о захвате германским вермахтом Сталинграда в 1942 году.] была оставлена русской армией в сентябре 1855 года – британцы полностью капитулировали в турецком Карсе в ноябре 1855 года – мирные переговоры в Париже начались в феврале 1856 года. Даже из сопоставления дат вполне очевидно, что война закончилась не тогда, когда союзники условно захватили половину Севастополя. Война закончилась тогда, когда Британия и Франция пришли к пониманию: предел их возможностей атаковать Россию оказался достигнут. Всё, что произойдёт далее, может только ухудшить положение Британии и Франции.

К сожалению, эта несложная истина скрыта огромным количеством ложных стереотипов, которыми до сих пор плотно окутана Крымская война.

Например, одним из подобных устоявшихся заблуждений является якобы полнейшая несостоятельность армии и флота России по сравнению с военной мощью союзников.

Общим местом при упоминании Крымской войны стали утверждения, что войска союзников были лучше вооружены, лучше оснащены технически, а солдаты и военачальники имели лучшую подготовку. Даже легендарная Флоренс Найтингейл, в честь которой учреждена высшая награда Международного Красного Креста, одна только и заботилась о раненых солдатах союзников[119 - Флоренс Найтингейл с группой из 38 медсестёр приехала в Турцию в начале ноября 1854 года. Тогда же в ноябре 1854 года в Севастополь прибыли 200 сестёр милосердия петербуржской Крестовоздвиженской общины. Флоренс Найтингейл работала в стамбульском госпитале Скутари, в полутысяче километров от фронта. Русские сёстры милосердия работали непосредственно в Севастополе. При исполнении служебных обязанностей погибли 17 сестёр Крестовоздвиженской общины.]. Да как ещё, если не подавляющим превосходством, объяснить несомненную и безоговорочную победу западноевропейской коалиции в войне против отсталых русских?

Объективности ради отметим, что проблем и недостатков у российских вооружённых сил периода Крымской войны было намногобольше, чем принято считать.

Для примера можно привести прикрывавшую устье Днепра крепость Кинбурн, которая с боем была захвачена западноевропейцами в октябре 1855 года и без боя оставлена ими же через три месяца. Война шла полным ходом, а военное министерство в Петербурге даже не имело представления, сколько и какой именно артиллерии состоит на вооружении этой крепости![120 - Кренке В. Оборона Балтийского побережья в 1854—1856 годах. СПб., 1887, с. 10.]

Ещё одной действительно огромной проблемой оказалась принятая на тот момент в русской армии тактика ведения сухопутного боя[121 - «Вообще отличительными чертами нашей тактики того времени были: стремление к действиям большими массами, взгляд на рассыпной строй, как на средство вспомогательное, твёрдость форм боевых порядков, малая их гибкость и применяемость к местности, большая приверженность к точным цифровым данным, малая подготовка атаки огнём и пренебрежение к мерам, уменьшающим потери от огня. Способ действий, требующий стройности движений, требовал и совершенно ровных мест; на местности же пересечённой эти порядки были неприменимы, а другие тактические формы не были предусмотрены уставом» (Гришинский А., Никольский В., Кладо Н. История русской армии и флота. М, 1913. Т. 10.: Образование, с. 18).]. Считалось, что для достижения успеха в бою пехоте необходимо в сомкнутом строю сблизиться с противником и опрокинуть его штыковой атакой. Соответственно, в тактической подготовке войск основное внимание уделялось сохранению порядка строя при движении, то есть обыкновенной маршировке. Стрелять же из ручного оружия русского солдата особо и не обучали[122 - Главнокомандующий Крымской армии князь Меншиков сказал: «Я не решаюсь атаковать неприятеля с нашею пехотою, которая [для обучения стрельбе] получала в год только по два боевых патрона…» (Цит. по: Дубровин Н. История Крымской войны и обороны Севастополя. СПб., 1900. Т. 2, с. 388—389).].

Первое реальное столкновение с западноевропейскими армиями показало критические недостатки российской военной тактики: в сражении при Альме атакующие колонны русских полков расстреливались ружейным огнём союзников ещё при подходе. Кроме того, это сражение в дальнейшем послужило основой для появления, наверное, самого знаменитого мифа Крымской войны: русские проиграли войну, дескать, потому что были поголовно вооружены устаревшими гладкоствольными ружьями, которые по дальности и точности стрельбы значительно уступали современным нарезным винтовкам британцев и французов.

Действительно, в Альминском сражении для русской армии оказалась неприятным сюрпризом ситуация, когда её ружья поражали противника с 300 шагов, а противник вёл результативный огонь на вдвое большей дистанции. Однако на самом деле основной причиной этого различия было отнюдь не наличие или отсутствие нарезов в стволах.

Дело в том, что винтовки периода Крымской войны, при всех своих плюсах, имели существенный недостаток – низкую скорострельность. В то время они заряжались, как и гладкоствольные ружья, с дульной стороны: то есть солдат ставил ружьё прикладом на землю, вставлял в ствол пулю и проталкивал её к зарядной каморе, в которой уже находились капсюль и порох (из-за этого, кстати, приготовить оружие к стрельбе возможно было только стоя). Однако если по гладкому стволу пуля продвигалась относительно свободно, то при наличии нарезов её приходилось в буквальном смысле забивать в ствол специальным молотком. Поэтому вооружённый винтовкой солдат на каждый свой выстрел получал два-три выстрела от солдата с гладкоствольным ружьём.

Чтобы ускорить заряжание нарезных ружей, их стволы начали делать намного короче, чем у обычных гладкоствольных, из-за чего такие ружья получили название «штуцер», что в переводе с немецкого на русский означает «обрезанный». У винтовочных обрезов увеличивалась скорострельность, однако при этом существенно уменьшалась такая важная характеристика, как начальная скорость полёта пули: например, распиаренная мифически легендарная британская винтовка «Энфилд» образца 1853 года (1853 Enfield Rifled Musket) успевала разогнать пулю в своём коротком стволе всего до 270 метров в секунду. Для сравнения: этот же показатель у предназначенного исключительно для ближнего боя советского пистолета Макарова (ПМ) равен 315 метров в секунду.

Очевидно, штуцерные пули летели не так уж и далеко, а их пробивная способность оставляла желать лучшего. Поэтому в сражении при Альме губительным для русских полков оказался отнюдь не огонь винтовочных обрезов (которыми, кстати, у союзников был вооружен только каждый третий солдат), а стрельба из стандартных гладкоствольных ружей.

Однако русские ружья на тот момент заряжались обыкновенною круглой пулей, а ружья союзников – специальной удлинённой конической, с выемкой в задней части. Из-за выемки свинцовая пуля при выстреле расширялась, плотно прилегая к стенкам ствола, что увеличивало давление пороховых газов; а её удлинённая форма способствовала стабилизации в полёте. Благодаря этому значительно увеличивалась дальность выстрела из гладкого ствола, с одновременным увеличением поражающей способности пули[123 - Из заключения к испытаниям, проведённым 19 января 1855 года в Севастополе: «Круглые пули до 500 шагов ударяли удовлетворительно, а далее, делая перед мишенью несколько рикошетов, – ударяли в доски весьма слабо и даже отскакивали от них; полукруглые же даже на 800 шагов углублялись в мишени на дюйм. Скорость заряжания была одинаковою как теми, так и другими пулями» (Фёдоров В. Вооружение Русской армии в Крымскую кампанию. СПб., 1904, с. 83).].

Русские сделали вывод из происшедшего: в подразделениях Крымской армии вскоре были учреждены специальные курсы огневой подготовки, введены соревнования стрелков и назначены премии для лучших из них.

Имевшиеся запасы круглых пуль стали переплавлять на конические: из 16,5 миллиона патронов, израсходованных обороняющимися в Севастополе, старые патроны составили чуть более 7 миллионов[124 - Тотлебен Э. Описание обороны г. Севастополя. Ч. 2, с. 315. Отметим, что причиной сравнительно высокого процента круглых пуль был сохранявшийся до конца осады недостаток в Севастополе специальных (и качественных) форм для литья пуль сложной формы.]. Так что преимущество союзников в стрелковом вооружении было критичным только в самом начале Севастопольской обороны.

Этот пример показывает, как искажена общепринятая история Крымской войны: раздуты реальные или мнимые недостатки русской армии и точно так же преувеличены успехи союзников.

В этой связи весьма показательным является сражение на Альме. Согласно навязанной исторической традиции, считается, что русские бездарно его проиграли – в основном по той причине, что британцы и французы безнаказанно расстреливали их из своих штуцеров.

Однако иногда, чтобы объективно судить о результате сражения, достаточно мысленно поменять противников местами. Поэтому давайте представим ситуацию, в которой бы Меншиков наступал вдоль берега с 60-тысячной армией, с моря его поддерживала мощная эскадра Черноморского флота, а Сент-Арно и Реглан с 30 тысячами солдат преградили бы ему путь. В контексте тенденции двойных стандартов, если бы Меншиков в результате альтернативного Альминского сражения заставил союзников покинуть поле боя, считалось бы это его победой?

Формально, конечно, это действительно выглядит как победа. Но, скорее всего, русскому командующему после Альмы были бы предъявлены серьёзные претензии. Например, почему, имея двукратное превосходство в силах, он не прижал противника к берегу, сделав его лёгкой мишенью для своего флота? У линкоров пушек много, и к тому же они гораздо мощнее полевой артиллерии. В таком случае, очевидно, вся Крымская армия союзников в полном составе вынуждена была бы капитулировать либо погибнуть. Соответственно, Меншикову в результате такого манёвра достался бы не только Севастополь, но и весь Крым.

Но, допустим, союзники в ходе сражения старались бы держаться подальше от берега, прекрасно понимая его опасность для себя. Тогда почему, имея двукратное превосходство в силе, Меншиков не отрезал противника от Севастополя, предоставив ему возможность отступать, например, только в сторону Симферополя?[125 - В реальности Меншиков после Альмы действительно отступил в сторону Симферополя, то есть Бахчисарая. Однако о парадоксах Альмы поговорим чуть позже.] В таком случае Севастополь остался бы как без укреплений, так и без гарнизона: просто заходи и бери.

И в конце концов, почему, имея двукратное превосходство в силе и вынудив противника покинуть поле боя, Меншиков не преследовал его и не зашёл в Севастополь на вражеских плечах? Ведь гораздо проще занимать город тогда, когда противник отступает: его войска ослаблены боем, отягощены ранеными; подразделения перемешались между собой и плохо управляются; солдаты измотаны и весь день не накормлены, у них пустые патронташи; моральный дух близок к нулю, а план обороны отсутствует. В таких условиях Меншикову было бы достаточно задействовать свежие силы (не забываем, что у него в два раза больше солдат) – и Севастополь был бы захвачен.

Судя по всему, альтернативный Альминский бой с его очевидными огромными возможностями и мизерным результатом оказался бы не победой, а позором русской армии. Можно представить, какими после этого могли бы быть заголовки независимых петербургских и московских газет: «Меншиков на Альме – предатель, трус или глупец?», «Альминский размах на рубль, удар на копейку», «Сент-Арно с Регланом подёргали Меншикова за усы и вернулись обратно в Севастополь».

Если же обратиться к действительности, то было бы любопытно узнать для сравнения, какие заголовки имели западноевропейские газеты после реального Альминского боя. Может быть, объективные и независимые западные журналисты также разгромно критиковали своих военачальников, упустивших прекрасный шанс одним махом покончить с Крымской армией русских? Или, может быть, для поддержки боевого духа своего населения они попытались сохранить хорошую мину при плохой игре?

Как это ни странно, но оба предположения окажутся неверными. Если мы откроем британские и французские газеты описываемого периода, то окажемся в иной, не менее альтернативной реальности: например, лондонская «Таймс» на шестой странице[126 - Небольшая деталь для погружения в колорит эпохи: из 12 страниц тогдашней «Таймс» – первые пять и последние две содержали исключительно частные объявления и рекламу.] своего номера от 2 октября 1854 года разместила подборку материалов под общим заголовком The Fall of Sebastopol («Падение Севастополя»).

Базилика Рождества Христова на почтовой карточке

издательства Palphot

Вильгельм Голике. «Портрет императора Николая I» (1843)