Продаются роли!

Иван улыбнулся, сделал шаг к выходу.

– Я бы с удовольствием забрал с собой всех млекопитающих, – сказал он. – Но благо есть люди, которые могут о них позаботится.

– Вон! – зазвучало в гулком московском воздухе, и голуби, изредка показывающиеся над зоопарком, в этот момент оказались под куполом, обозревая не такую идеальную, как говорили, жизнь.

– Да пошел ты! – повторил лысый парень и еще более громче. – Прощайте, мои дорогие! Пока, царь. Спасибо, что выслушал.

– Не за что, – откликнулось в ленивом взгляде льва, и где-то далеко в самой глубине кристаллической структуры глаза мелькнуло то живое, что есть у льва во время охоты, спящего под деревом в саванне, и разминающего ноги тогда, когда ему вздумается.

В ответ доносились отголоски эха «те-те» и белохвостые, псовые, непарнокопытные, ластоногие отреагировали, срываясь в общую панораму звуков в виде хлопаний, визжаний, верещаний, воя, карканья, кваканья, клекотания, кудахтанья, лая, мяуканья, пищания, пения, ревения, ржания, рыкания.

Иван направился к выходу, остановился и, неожиданно повернувшись, бросился бежать по траектории зоопарка.

– Куда? – крикнул управляющий и ринулся за ним, толкая старика, который уж снял шляпу, показывая свой платок, который очень гармонировал с блузкой Ивана. – Черт бы вас побрал всех!

Иван бежал по территории, минуя дом птиц, слоновник и круг катания на пони, около которого он любил стоять и представлять, как одна маленькая пони катает неугомонные полчища детей, худеньких и полненьких, затем свернул в какую-то аллею, не существующей для него ночью вовсе, прошел узкую лесенку, по которой мог спуститься только один человек, и бочком вышел на еще одну дорогу, ведущей к клетке, где никого не было. Он услышал за спиной крик и понял, что за ним гонятся, и он представил, как управляющий верхом на бегемоте таранит все стены, деревья, отшвыривает стоявшие клетки, чтобы добраться до него и эта клетка, которая своей полосатой полой и убогой структурой пугала, была предназначена для него. Для кого же еще?

Он пустился бежать по объемной дорожке с неровными камнями и увидел еще один зеленый вход, не останавливаясь, нырнул в него, в надежде, что тот приведет к выходу, как это часто бывает в городе, как один подземный переход служит артерией к торговому центру, между дорогами и метро.

Он понял, что впервые заблудился. Ночью он знал здесь все, проходя самые темные места, зная на ощупь все скульптуры, находя по звукам в клетке его обладателя.

Он шел по лабиринту, вдоль какой-то стенки, за которой были мириады звуков – тревожные и не очень, с угрозами и просто визгом, животные, птичьи, человечьи. Порой человек, казалось, издавал птичьи крики, а птицы говорили не хуже обладателя голосовыми возможностями. И выбравшись из него, выйдя на поляну, вокруг которой не было ничего, кроме странного частокола, он почувствовал себя гладиатором, на которого сейчас спустят всех собак этого мира – больших и не очень, маленьких, но знающих себе цену.

Над ним смеялись. Птицы кричали с особым вопиющим задором, как во время массовых сборищ и животной добычи. Они смеялись, провожая своим уродливым взглядом, с пустотой в глазницах. И тех, которые смотрели на него в первый раз ленивыми глазами, не понимая, почему он не может дольше постоять около клетки и бросать в нее хлеб, который так любят подбирать городские птицы.

– Смейтесь, смейтесь, – бурлило в нем. – Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Не правда ли серьезная фраза? Пусть они все первые, а мы будем последние!

Первые не могли угомониться. Фламинго были красноречивы, утки неучтивы, гуси вздымали крылья, пантеры ускоряли шаг, как в работающей турбине.

Наконец он пробрался к выходу, незаметно для сборища персонала, которое на четвереньках лазая в кустах, искало первопричину смуты. Старик был на своем посту.

– Ваня! – воскликнул старик. – Вот ты заставил их провернуться вокруг собственной оси.

– Ладно, дед, – сказал торопливо Иван. – Свидимся, быть может. А если нет, то нет. Силуэт моргнул на повороте и обернулся пролетевшей «копейкой», шарахнувшей по тормозам, пропустивший карету «скорой» и одного мотоциклиста. На его место встал дворник, который вышел в первый день на эту работу, он оглядывался по сторонам, словно боялся встретить кого-то из знакомых, которые не поймут этой подработки.

Иван шел, шел и незаметно пришел к тому месту, где обрывалась земля, и волны загибали свой край, волнуя мокрое полотно под проплывающими судами.

Сцена 3

Под мостом-2

Парень с лысой головой торопливо спустился по прямоугольным ступенькам с шероховатыми изгибами и, когда его нога опустилась в песок, мокрый и твердый, как цемент, карикатурный и нереальный, он очнулся. Всю дорогу он шел, внутренне настроив себя на подсказки, которые были на каждом шагу. Стоящая около метро дама опустила руку вниз и ее ноготки ровным рядом были направлены вниз по лестнице, где своим приходящим гулом звал поезд подземки, унося за раз сотню-другую пассажиров, увидевших знаки и просто знающих, куда следует идти и где их ждут.

В спину дул теплый ветер, когда он стоял около окна, и черная полоса в окне с изредка появляющимися кометами дарила этой нищенской мгле каплю золота через равные промежутки. На третьей, то ли четвертой остановке вошел мужчина в меховой шляпе, как на картине Рембрандта, где шляпа была подобна нимбу, она окружала ореолом этого человека и делала его, помимо его добрых, щедрых глаз, еще нравственнее, еще красивее. Хотя он был невзрачен – неаккуратно подстриженная бородка, густые сорняки бровей, мешки, морщины на лице, но достаточно было внутреннего обаяния, чтобы любоваться им. Он сел на свободное место прямо напротив Ивана, и посмотрел на него сперва ознакомительно, через какое-то время, пройдя глазами двух-трех пассажиров справа и такое же количество слева, более внимательно. На третий круг он заговорил, точнее молодой человек услышал. Дед молчал и его внушительный взгляд, который заставлял улыбаться, благоговеть и совершать поступки, произносил слова.

– Убегаешь? – спросил он, гармонично открывая и закрывая глаза.

– Я? – удивился Иван, оглядываясь по сторонам.

– Ты, – повторил он и почесал нос, самый кончик, по часовой стрелке.

– Да нет, – возразил Иван. – Просто еду.

– Куда-то знаешь? – подмигнул старик и двумя руками стал поправлять свою шляпу.

– Наверное, – машинально ответил парень.

Ситуация напоминала то, что произошло пару часов назад около клетки со львом. Говорящий лев и говорящий человек, но последний говорил глазами, не произнося ни слова вслух, правда, Иван слышал и пытался отвечать тем же.

– Так да или нет? – осторожно спросил старик.

– Наверное, да, – не менее осторожно ответил парень.

– И куда? – продолжал спрашивать старик.

– Вперед, – ответил Иван.

– Хорошее направление ты выбрал, молодой человек, – кивнул головой дед. – Положительное.

– Спасибо, – повторил он кивок старшего поколения.

– Не торопись благодарить меня, – повернул голову дед и нахмурился.

– Отчего? – удивился Иван.

– Я спешу тебя предостеречь, – мрачно сказал он, – что вперед нас движет не одна дорога. Спешу тебя скорее огорчить, чем обрадовать: все дороги вперед и все дороги назад. Но ты должен пройти хотя бы половину неправильных дорог, чтобы найти то, что тебе нужно. Вот одна истина, остальные знать необязательно.

То первоначальное спокойствие на лице обернулось мрачной тайной, и когда открылись двери на одной из станций, Иван вышел, задев тучную женщину за висящую на ее руке авоську с мандаринами. Мандарины вздрогнули у поднявшей от удивления глаза женщины, а парень затерялся в толпе, вдыхая очищенный плод, раздавленный неосторожно при снятии оранжевой шкурки.

Парень провел по гладкой голове с легкой подступающей из недр порослью, и увидел при выходе, что одинокая тучка появилась в чистом небе, желая напугать своим видом и возможным проявлением. Но поглощенный своим коварным занятием, небесный агрессор не заметил, как стал сгорать в воздухе, теряя свою былую пышность. Иван увидел указатель над японским рестораном, показывающий направление, и заманчивая надпись гласила: «Город солнца». На ней было изображено восходящее солнце красными линиями на желтом фоне. И он последовал по этому пути.

Двигаясь по траектории неба, а не земли, понимаешь, что двигаться легче, но несоответствие делает эту дорогу более сложной – препятствия на каждом шагу, которых не так много в поднебесной, останавливают, по движению, но не по ходу мыслей.

– Что ты ищешь? – услышал он. Вчерашний день?

Этот голос ему был знаком. Не так давно, даже совсем недавно, да и координаты...

Мост крепко стоял на своем прежнем месте. По его могучим волосам бродили мелкие мошки, направляясь в разные стороны, создавая иллюзию беспокойства. Однако мост был спокоен, несмотря на легковые авто, велосипеды, фуры, грузовики, которые своей многотонной тяжестью давили и заставляли оседать с каждым днем пусть на незначительные, но все же ощутимые с годами размеры.

А голос, связанный этим местом облачился в фигуру мужчины-философа, который одиноко бродил по берегу, подкидывая правым носком ноги камешек, а другим подхватывая, с большей силой запуская его вдаль, чаще всего в сторону воды.

– Да, наверное, – ответил Иван.

– Вчерашний день ищи завтра, – сказал философ.

И как будто ничего не произошло. Приснилось или привиделось, во сне, в забытьи, в мучавших его думах. Но этот человек, который ходил по берегу, как по частной собственности – мост, по которому он любит гулять, соединяющий его летний и зимний домики, а по реке ходят его суда, на которых ловят рыбу, возят товары и просто катают желающих, он был живой и такой знакомый. Не говоря уже о ветре, который, как верный пес, окружил его, стоя на задних лапах, проявлял свои чувства, не желая остановиться ни на мгновение.

– Что это значит? – спросил Иван.