Маньяк номер один

Должна была прийти врач. Нужно было шить костюм Пиноккио, проследить, чтобы был повешен занавес… она одна кормила семью (пусть маленькую), и отказываться все равно что обрекать себя на голод.

Когда болеешь, то не хочется ни вставать. Просто лежишь, слушаешь «Evanescence» и смотришь на мир через призму книг и музыкальных зеркал. Голоса как будто твердят о том, что любят и никогда не оставят тебя. Они окутывают, согревают и даже когда неприятный симптом, не хочется снимать наушники.

Лола балдела от песни «Together Again», она нашла что эта песня про нее. Про ту, что уходит из дома и эта неизвестность пугает, но не только…

Звонок.

Мама забыла ключи? Как странно. Это первое что пришло ей в голову, когда в дверь позвонили.

– Кто там?

– Я очень извиняюсь, но…

Она знала, не нельзя открывать незнакомцам. Но этот голос, такой родной, как будто текст песни, как будто Гендельф зовет в путешествие. Что нужно отказаться, но разве хочется, когда музыка… про пропащую кошку, что нужен телефон, чтобы позвонить в службу такси, потому что именно такси увозило эту кошку по имени «Смайли».

Она открыла дверь. Потому что ушла мама, потому что музыка не только помогает, она подсказывает открывать двери незнакомцам…

С мальчиком не должно было этого произойти. Роберт. Робби. Роб. Он никогда не отличался усидчивостью. Улица была для него домом. У него был дом, квартира, родичи, старший брат, но на улице он чувствовал себе куда более комфортно. Здесь он знал любого. Будь то продавец газет или уборщик на улице, водитель «Букашки» или директор холдинга. Он не читал книг, но хорошо разбирался в людях. Он делил людей на тех, кто читает книги, и тех, кто читает людей. Ему было хорошо, пока не случилось.

День выдался обычным. Парень только что вернулся с занятий по самбо, чертовски устал и хотел пить. Он сидел на скамейке во дворике высотки и ждал свою девушку, которая постоянно сомневалась в выборе и поэтому долго одевалась.

Он шел уверенно прямо на мальчика, как будто не видел ничего перед собой. Мужик, парень, сдвинутая на глаза кепка мешала увидеть глаза. Роб сказал ему то, о чем потом пожалеет:

– Э-э-э. Ты чего? Я не стану от тебя бегать.

Через минуту вышла девушка. Она оглянулась, набрала его номер, но Роб был не доступен. Первое, о чем она подумала – так со мной не поступают. Первое, о чем подумал Роб – так и не удалось утолить жажду.

Маньяку присвоили первый номер. Еще никогда ранее не возникало такой угрозы. Даже взрыв дома на соседней улицы было ничем. Со времен великой отечественной. И теперь все отделы стояли на ушах.

11

Дима проснулся от странных звуков из соседней комнаты. Он спал чутко и в жаркие ночи, когда было открыто окно в особенности спал плохо и дергался от малейшего ночного движения. Беруши не спасали – с ними даже было страшнее, без них хоть слышишь, что происходит, а так полная иллюзия…

Мальчик прислушался. Если очень прислушаться, то можно уловить мамин храп. Только она не храпела. Мамы вообще не было слышно, зато дядя Володя громко говорил. Димка нервно схватился за кубик-рубик и быстро-быстро стал крутить механическую головоломку. Получалась только одна красная грань. Начинал собирать другую, красная ломалась, – выходила желтая. Он понимал, что нужно усилие, что должно пройти время, но то ли ему было не дано, то ли скучно, потому что без увлечённости тоже мало что может получиться. Он хотел услышать, что происходит за стеной, но это же стена, не стекло и не пищевая пленка.

Димка вспомнил вчерашнее утро, когда за стеной была тишина, но это только сперва, а потом легкий хлопок – одеяло падало на пол, шуршали соломенные тапочки, и он как по команде отбрасывал одеяло и сгребая в кучу одежду несся в ванную, где быстро-быстро умывался, одевался, причесывался и выходя из ванной комнаты хитро улыбался, зная, что все равно будет первым и заглядывая в комнату к маме, говорил «Доброе утро». Она подзывала его и целовала-целовала так, что было щекотно.

Грохот прервал его мысли. Ему точно не послышалось. Это был такой шлепок, как будто падает три-четыре одеяла.

А что если этот человек причинил ей вред? Маме больно? Нельзя так сидеть и ничего не предпринимать.

Голос тем временем не умолкал:

Бо-го..го. Те-но…

Тогда зачем он говорит? Если он говорит, то все в порядке? Чего я волнуюсь, Они просто разговаривают. Он мужчина, а ему полагается говорить громко. Мама же мне объясняла, что мужчины говорят грубо, ходят и едят больше чем женщины. Они совершенно другие. А он просто не привык к этому.

Бо-го!

Снова хлопок.

Те-но

Шлепок.

Димка вскочил, одел холодные тапочки, вышел и на цыпочках засеменил к маминой спальне.

Он боялся идти, но более отчетливый голос грубый властный требовательный торопил его.

– Здесь давно не было мужчины.

Становилось тяжело дышать.

– Все пропиталось женским дерьмом. Эти стены нужно выкрасить в холодный синий. И потолок. Это что люстра. Это платье на ножке.

Одним глазком. Ничего, если быстро. Он не заметит.

Он заглянул в комнату и…

– Заходи.

Димка замер. Мамы не было. С кем же он говорил? Дядя Володя смотрел в зеркало, на нем был мамин халат.

–Я уже должен идти, – робко сказал мальчик. – У меня сегодня нулевой урок.

– Твоя мамка сказала, что в школу тебя отведу я.

Это мама сказала? Вчера мама кормила его кашей с фруктами, а потом вспоминала лето, когда было самое лучшее море и никого. Подходили разные мужчины, но она им коротко «Не интересует», и ему это «не интересует» так запало, что потом он это часто использовал. Как же хочется сейчас сказать это, но Димка все же не решился.

– Да нет, я сам, – разве что.

Он подошел к нему, взял за руку и сжал ее. Димке стало больно.

– Ты что меня боишься?

Димка зашмыгал.

– Ты понимаешь, что боишься того, кто хочет помочь тебе избавиться от страха. Странно, как ты считаешь?

– Наверное, – нехотя согласился Димка.

– Далеко твоя школа?

– Всего три остановки. Тут пешком можно.

– Проедемся на метро.

Только не метро. Он его ненавидел. Мама бы никогда не допустила, чтобы он спускался в это подземелье, где все ненастоящее – и свет, и стены, и эти указатели, которые все равно не помогут во время обвала. А люди спешат, давят, не смотрят, что ты ребенок. Под землей все едины. Ма-ма!