Семь Чудес Рая

– Как называется меч, Экскалибур?

– Пусть так, – ответил Артур, – веди меня к нему.

– Зачем тебе это, мальчик? – изумлению старика не было предела.

– Связь с домом, веди, – коротко бросил Артур.

Трогай, мой удивительный путник, не останавливай время, не ищи под ногами ручья или лужи – нам, земным существам, в какие воды физиономию не опускай, все одно: мокро и хочется на воздух. Слишком молод род наш, чтобы управлять кодами стихиалей, слишком юно сознание, чтобы распределять себя по мирам. Посему продолжим свой путь далее и подтянем в него историю об Артуре, короле.

Склибрр растекся в каменной глыбе, заполнив собой все поры, все межклеточное и межатомарное пространство, ибо обладал размерами элементарных частиц гораздо меньше земных, не потеряв только форму рукояти меча, торчащую снаружи. Хилый подросток с полупрозрачной кожей и синими прожилками вен на тощих руках вытянул Экскалибур на свет божий двумя пальцами – арктурианская материя подчиняется только арктурианцу, соединяясь с сознанием, не подверженным коррозии страха, жестокости, злобы и власти. Вибрация материи и сознания синхронизирует орудие и владельца – задумайся над этим утверждением, всяк любитель погреть ладонь об эфес.

Кто присутствовал при сем, тут же преклонили колени и признали в мальчике своего короля, поскольку телесная недостаточность с лихвой компенсировалась могучей энергетикой, излучаемой юным Артуром.

Солнце, что было над головой твоей, одинокий путник, начинает слепить глаза, приближая завершение дня. Ты все чаще оборачиваешься, но за спиной равнины Логреса и пустая дорога, всадника пока нет, а раз так, поговорим о том, что же это за явление такое – король Артур.

Скачи на запад, мой друг, время покопаться в сути, а она проста – минуло четыре земных века после схождения на планету Иисуса Христа, сына Божьего, жертвы высшего, великий опыт спасения и разрядки. Вся Вселенная следит за этим экспериментом, и вот ближайшая к миру Солнца сфера Арктурус решает, что миссия Христа бессмысленна и не дает ответа на вопрос о процентном выживании света во тьме. Арктурус отправляет на Землю голограмму Уртрра, Артур – его сын. Аналогия пряма, иные задачи. Иисус, сын Божий, окружил себя двенадцатью учениками, что стали во главе учения Христа. Король Артур учредил круглый стол с двенадцатью рыцарями, по сути, своими апостолами. Их задача – привнесение в земной мир основ справедливости (в арктурианском понимании).

В окружении Иисуса, сына Божьего, есть важное явление – предательство, осуществленное падшим ангелом Иудой. Его миссия – через свой поступок просветить такую важную истину, как прощение. Подле Артура оказывается свой падший – Ланселот, зерно его фрондирования – жестокость.

Арондайт – противоположность Экскалибуру, он не оставляет живых, раненый им не излечивается, будучи им же и добитым. Его материал – это арктурианская антиматерия, хвост склибрра, пришедший на Землю.

Ланселот – пример недопустимости жестокосердия, даже во имя справедливости.

Внимательный слушатель, пусть и зевающий в седле (время-то к ночи), напомнит: «Но Ланселот – сын земных родителей. Как же меч из чужой материи подвластен ему?»

Не смотри на меня победоносно, оглянись, темная фигура всадника, спешащего в сумерках к тебе, сам король Артур, он и ответит на этот вопрос.

Четверть часа спустя, уже в темноте ночи, любопытного путника нагнал одинокий рыцарь в полированных до лунного блеска латах, пурпурной дорожной накидке, с притороченным к седлу знаменитым Экскалибуром.

– Приветствую тебя, король Артур, – сказал спешившийся странник, почтительно склонившись в поклоне.

– Приветствую и тебя, незнакомец, прятавший свое лицо в ивах у озера, – ответил Артур, так же почтительно наклонив голову, при этом не покидая седла.

– Я спешу, – продолжил он, – но вижу в твоем сердце вопрос, не столько мучающий твой ум, сколько тешащий самолюбие. Впрочем, право вопрошающего не получать ответа, а знающего ответ – не давать его, но ты на земле гостеприимного Логреса, и я помогу тебе. Арондайт формировали из антиматерии, его вибрации близки к жестокости, злобе, хладосердию. Ланселот принял для себя эти качества как возможные и довел их до совершенства с помощью антимеча. Всяк стоящий на пути Ланселота уже мертв, ибо мертв сам Ланселот, первым ставший на пути у самого себя. Теперь ты, посвященный во все таинства моего королевства, покинь эти земли самой короткой дорогой.

Он показал рукой направление, чуть правее от основной дороги:

– Держись все время вон той яркой звезды, вдвое удлинив ручку ковша Медведицы.

– Это Арктур? – спросил путник, запихивая ноющее от долгого путешествия тело снова в седло.

Король Артур улыбнулся, но ничего не ответил. Пришпорив Канрита, он растворился в темноте своего времени – посланец, исследователь, легенда.

Копье судьбы

Силен морской прибой

И спросит берег, тот, что камня крепче:

– Ну сколько раз тебе прийти

И откатиться в вечность,

Чтоб гладким сделать острый угол мой?

Прибой ответит новою волной:

– С тобой обручены навек, друг мой.

Не бойся,

Сокрою лик твой пенною фатой,

А ты моей слезой умойся.

Власть не испортила его, в отличие от тех, кого судьба подвела вплотную, и кто прикосновением своим неизгладимые следы оставил на теле артефакта, представ в двоякой роли и создателя, и слуги. Тот, первый, чьи руки ковали наконечник, не ведал уготованного пути своему творению: он был рабом и, как всякий невольник, занимал свои мысли грезами о свободе, чего бы ни делали при этом руки.

Молот методично придавал металлу нужную форму, нужную для чего ни инструмент, ни кузнец не задумывались на пару, монотонно снося свое бытие.

Нанеся завершающий удар, раб (будь он художником, наверняка полюбовался бы этим штрихом) безразлично провернул клещами готовое изделие и, мгновенно оценив верным глазом остроту граней, бросил наконечник на горку его собратьев, выкованных за сегодняшний день: звонких, острых, одинаковых, смертоносных. Каждый из этих сынов раба нес на себе горечь удела и обреченность пути. Рожденный рабом – сам раб.

Заготовки погрузили в большие плетеные корзины и жала из железа, на спинах мулов поплыли к следующему владельцу. Второй прикоснувшийся был свободным ремесленником, столяром. Любовь, которой Господь одарил всякого вдыхающего воздух и попирающего земную твердь двумя ногами, проявилась в нем исключительно по отношению к… древесине. Он равнодушно взирал на человеческую боль или радость, не понимал бушующих меж человеков страстей, но слезы посещали его всякий раз, когда ладонь прикасалась к древесным волокнам, будто трепетное женское тело оказывалось в объятиях пылкого кавалера. Дуб восхищал его строгостью линий и своей массивностью, палисандр – железным характером, в лиственнице он находил художественный симбиоз цвета и запаха, липа манила податливостью, сосна – простотой, но истинную страсть плотник делил между тисом и ясенем.

Оба древа войны будоражили сердце тихого человека своим героическим предназначением. То, что предстояло совершать его древесным созданиям, составляло основу потаенного вожделения, зажатого внутри, прорывающегося по ночам во снах, в грезах, в иллюзиях.

Ремесленник вытащил из ближней корзины лежащий сверху наконечник не по наитию, не прочувствованно (мы помним, что он ничего и никого, за исключением древ, не любил, в том числе и металлы), а сделав случайный выбор, но решение насадить его на древко из ясеня было осознанным. В сушке томился великолепный длинный ствол – крепкий, молодой, прямой, звонкий. Такое копье в умелых руках станет легендой. Мастер, делая свою работу, представлял, как могучий воин, орудуя его гастой, накалывает на нее противника, прославляя вместе со своими победами и силу удивительного оружия.

Слабый отец своих смертоносных детей в безумстве собственных фантазий, в злобе, сокрытой за декорациями хилого тела и покладистого характера, сам не понимая того, наградил любимое создание позором и нищетой… духа. Насадив железное жало на ясеневое древко и проверив балансировку, он поставил готовое копье в угол мастерской. Полюбовавшись полировкой, столяр промолвил вслух:

– Неужели моя прекрасная девочка достанется какому-то бездушному солдафону?

Скупая слеза медленно скатилась по щеке. Ремесленник смахнул ее, повернулся и заковылял к корзинам: до утра нужно успеть сделать еще два десятка гаст.

Лонгин в сопровождении пяти всадников и двух повозок направлялся в оружейную мастерскую, желая лично принять заказанные копья. Его центурия обеспечивала охрану наместника. Работу подле Пилата не назовешь пыльной: легионеры откровенно бездельничали, приобретая неоценимый опыт игры в кости, но безвозвратно теряя навыки ведения боя. Тем не менее даже подобная служба приводила к выходу оружия из строя, особенно страдали копья. Чаще всего изрядно выпившие солдаты их просто забывали в заведениях, а жители Иерусалима, известные проныры, утаскивали их в свои жилища для использования в быту или продажи на рынке. Иногда случалось и более подобающее использование военного инвентаря – пьяные римляне ломали древки гаст друг о друга, выясняя традиционные для этого состояния человеческого сознания вопросы. Лонгину это нравилось больше: хоть какое-то подобие поддержания бравого духа.

Последнее построение выявило отсутствие у центурии двадцати копий, за ними сотник и приехал в мастерскую.

– Тисовые даже не показывай, – сказал он оружейнику, спрыгивая с коня.

– Тис не лопается от напора лошадиной груди и разрубить его одним ударом гладиуса не получится, – с любовью (как нам известно) произнес столяр.

– Моим героям это не грозит, – хохотнул центурион, – в основном они сражаются с винными амфорами, более напоминающими конские крупы, и блудницами, вооруженными острыми языками. Где у тебя ясень?

Ремесленник указал рукой на стену, вдоль которой стояли готовые копья:

– Прошу обратить внимание на этот экземпляр.

Лонгин взял в руки гасту – он стал третьим и самым важным обладателем оружия, коему была уготована особенная (в истории человеческой расы) судьба.