Идеология и субъект

определяет ее актуальную истинность, т.е. правду субъекта.

П.Сэлфинг

Большинство не заботится о своей идеологии. Не создает и не разрабатывает ее. Не защищает и не борется за ее существование. И это только кажется, что субъект отстаивает собственные убеждения. Когда он сталкиваться с многочисленными соблазнами и пытается их преодолеть, это не есть отстаивание своих идей-ценностей, а сопротивляется этим соблазнам.

Впрочем, на самом деле никаких соблазнов вне человека просто не существует. Все они всего лишь проявление самого человека, того, что ему не хватает, о чем он мечтает и т.д. Субъект ведет постоянную схватку, нет, не с идеологией, а с самим собой, со своим внутренним противником. Этим внутренним противником является он сам, т.е. либо его стремление быть «как все», либо быть не таким, как все остальные.

Но какое же удивление испытывает субъект, когда пытается реализовать это стремление, т.к. это требует либо изменения либо своих идей-ценностей, либо отказа от тех идей-ценностей, которые предлагает ему социум. Например, для того, что бы стать не таким как все, он должен отказаться хотя бы от части идей-ценностей большинства, презреть их, доказав, как минимум, их несостоятельность. И он тут же убеждается, что это сделать он не может, так как все идеи-ценности связаны, сцеплены друг с другом, образуя некую систему. Субъект, вдруг, с изумлением убеждается, что идеология, в которую он «погружен», обладает механизмами самозащиты, в основе которых лежит как раз сцепление идей-ценностей.

Павел, узник Иисуса Христа.

апп. Павел

Мало того, субъект убеждается, что его уверенность в своей свободе удалять или изменять какую-либо идею-ценность, полностью несостоятельна. А все представления о «собственном развитии внутреннем самосовершенствовании» всего лишь миф. Оказывается, что это «развитие и совершенствование» только приспособление к меняющимся условиям существования, приспособление для самосохранения.

Идеи-ценности сцеплены между собой и достаточно жестко зависимы, а изменение в содержании одной идеи-ценности неминуемо требует и других изменений, что приводит не к развитию идеологии, а к ее … неизбежному разрушению. Так, например, понимание субъектом зла соответствует (сцеплено) его пониманию справедливости, а понимание чести соотносится с достоинством, право с ответственностью и т.п. И если субъект «захочет» трактовать зло как-то иначе, то он вынужден будет поменять и свое понимание справедливости. А кажущаяся автономия тех или иных идей-ценностей тут же разрушается, демонстрируя … наивность субъекта.

Смысловое сцепление идей-ценностей в идеологии субъекта формирует их единство, которое, субъект пытается … не замечать. Он всячески поддерживает иллюзию об автономности каждой своей идеи-ценности, что позволяет ему верить в свою независимость от собственной идеологии, управлять ею, внося в ее содержание любые коррективы. Впрочем, эта вера нужна субъекту не из какой-то там любви к собственной идеологии. Возможность интерпретации идей-ценностей позволяет субъект достаточно свободно чувствовать себя в широком коридоре идеологической матрицы, не упрекая себя и не чувствуя за собой никакой вины от возможного отклонения от норм, установленных той или иной идеей-ценностью.

Все это делает существование субъекта, как ему кажется, более комфортным и безопасным. И эта иллюзия «работает» до резко изменившейся ситуации, когда разрушается не только иллюзия, но и вся идеология субъекта. В этот момент истины он вдруг осознает, что когда-то предал сам себя. Он позволил себе так расширить нормативные рамки своей идеологии, что она фактически исчезла, позволив ему делать то, что предлагал ему каждый возникший соблазн.

Конечно, субъект не считает себя предателем. Что угодно, слабость, соблазны, стечение обстоятельств и т.п., только не предательство. Однако результат – разрушение идей-ценностей – демонстрирует, несмотря ни на какое-то там их сцепление, на их активное противостояние желаниям субъекта, эти желания в данной ситуации победили.

Но идеология субъекта еще может восстановиться. Идеи обладают особенностью – они способны самостоятельно «искать» друг друга, устанавливать связи между собой и тем самым сцепляться в своем единстве. Но это не заслуга субъекта. Ему восстанавливает его идеологию социум, который заботливо навязывает ему свои собственные идеологические установки.

Не стоит спешить обвинять субъекта. Он не может противостоять идеологическим концепциям, которые повседневно предлагает ему социум. В ситуации, когда его собственная идеология частично разрушена, ему ничего не остается, как попытаться найти какую-то опору во вне себя. Причем надо учесть и то, что каждая идея идеологической концепции обладает способностью к инфильтрации, т.е. способностью проникать, просачиваться, даже в уже сформировавшуюся и достаточно жестко обороняющуюся, идеологию субъекта.

В основе инфильтрации идей лежит, с одной стороны, способность идеологии субъекта впитывать из окружающего его идеологического бульона то, что ей близко, а, с другой стороны, достаточно «размытое» содержание идей содержащихся в этом идеологическом бульоне. Поэтому инфильтрация может происходить для субъекта вполне естественно, совершенно безболезненно, постепенно до незаметности, без какого то видимого насилия со стороны социума, который «просто» предлагает всем своим субъектам те или иные идеи, постоянно их модифицируя, сообразно складывающейся ситуации. При этом субъект волен, как ему кажется, отказаться от всех предложений, либо остановить свое внимание на том или ином положении. Но задержав свое внимание, субъект почти наверняка что-то возьмет в свою идеологию, и это новое, может быть со временем, изменит всю его идеологию.

Идеологический бульон стараниями социума всегда перенасыщен и избыточен для субъекта, а движение в нем субъекта напоминает своеобразный идеологическим шопинг. Он может ничего не покупать, просто наблюдая и … «примиряя» на себя ту или иную идею. Правда, этот шопинг обязательно завершается «покупкой», сцеплением той или иной идеи-ценности субъекта с какой-либо новой «деталью», которая только кажется «деталью».

Итак. идеология субъекта становится подлинной и полноценной идеологией только после того, как ее составляющие идеи-ценности «сцепляются» друг с другом, образуя устойчивую к внешнему воздействию, работоспособную систему.

ТАК,

способность идей сцепляться между собой позволяет субъекту формировать единую идеологию, одновременно адаптируя ее сообразно меняющимся условиям. Но видеть это может только

9. … свидетель?

Что скажет Марья Алексевна?

А. Грибоедов

Вряд ли кто согласится с тем, что его идеология, т.е. взгляды, убеждения, представления, все эти идеи-ценности, существуют только тогда, когда рядом с ним находится… кто-то, кто может стать, пусть и немым, свидетелем его сомнений и исканий. Как будто наедине с самим собой все это может куда-то исчезнуть и перестать действовать. В действительности, идеология субъекта существует всегда и не определяется наличием свидетеля, правда и свидетель существует всегда, тот, кто наблюдает за принятием решения и точно знает, почем и как это решение было принято.

Даже находясь в полном одиночестве, субъект все равно как бы оглядывается – нет ли кого-нибудь, кто видит его. Он ощущает – за ним кто-то следит и этот кто-то … его собственная идеология, которая наблюдает, оценивает, судит, становясь тем, что иногда называют совестью. Чаще этот свидетель не только не помогает, но и прямо мешает принять решение. И не то, чтобы этот свидетель вмешивается. Большинство само к нему обращается и он дает, нет, не совет, а … прогноз-оценку, как будет выглядеть принятое решение или сделанный выбор потом, после. И несмотря на всю прогнозность этой оценки, субъект вновь возвращается к казалось бы уже принятому решению, иногда отказываясь от него.

Именно в этой функции свидетеля в полной мере проявляется особенность идеологии, которая на каком-то этапе своего развития превращается в систему четких, однозначных, готовых оценок, которые постоянно о себе напоминают субъекту. И он уже не может их игнорировать, куда-то спрятать или нейтрализовать на время. В результате каждое его решение, каждый поступок получает свою оценку, и субъект продолжает существовать даже не с решением, не с поступком и его последствиями, а с этой оценкой, постоянно вспоминая именно ее, стыдясь или гордясь сделанным.

Мы видим, как совесть «работает» на

практике, но мы не знаем, что такое совесть в теории.

П.Сэлфинг

Особенность идеологии субъекта в том, что она, на каком-то этапе своего развития как бы отстраняется от субъекта, становится вне него и над ним. Но самое удивительное в том, что субъект принимает это отстранение, считая, что его идеология и есть та самая истина, которая имеет основание давать оценку всем его намерениям и действиям. В этом случае идеология субъекта становится для него его свидетелем и судьей. И вот он уже гордится этим своим свидетелем, причем, чем чаще он обращается к нему, и чем чаще он поступает в соответствии с мнением этого судьи, тем выше его ценность и тем значимее сам субъект в собственных глазах. Он начинает гордиться своим судьей и своими решениями, даже тогда, когда эти решения принимаются вопреки рациональной выгоде. Субъект считает в праве называть себя последовательным и принципиальным человеком, человеком слова и чести, а наличие такого свидетеля определяет его ощущение собственного достоинства.

Добровольно-принудительно приобретя такого свидетеля, субъект уже не может избавиться от его управляющего воздействия, получая за это «награду» в виде соответствующей самооценки, которая предлагает ему считать себя высоко организованной, социализированной, зрелой, самодостаточной личностью, способной совершать ответственные поступки на основании собственных решений.

в человеке есть нечто такое, с чем он может отождествить себя хотя бы на время… Та часть его существа, к которой он требовал уважения, теперь ему дороже всего, дороже даже самой жизни,… целиком и полностью отождествляя себя с тем благом, которое он неожиданно осознал, и требуя, чтобы в его лице люди признавали и приветствовали это благо… Если индивид готов умереть и в определенных обстоятельствах принимает смерть …, он тем самым показывает, что жертвует собой во имя блага, которое, по его мнению, значит больше его собственной судьбы. … он действует во имя пусть еще неясной ценности, которая, он чувствует, объединяет его со всеми остальными людьми.

А.Камю

Итак, работоспособность идеологии субъекта определяется степенью ее управляющего воздействия на его поведение, что выражается в ее относительной автономии, ощущаемой субъектом как наличие свидетеля-наблюдателя, который оценивает все им совершаемое.

ТАК

идеология субъекта в результате своего развития становится «свидетелем», способным «судить» своего хозяина и тем самым управлять им. Но, возможно, только таким образом она может доказывать свою не

10. … иллюзорность?

мы слепы из-за наслаждения собственной зоркостью.

Руми

Правда, сам этот свидетель весьма странен. Он то исчезает, то вновь появляется, при этом предстоя перед субъектом в своих разных ипостасях, разделяя сознание и не позволяя просто и ясно определиться с тем, чем же следует руководствоваться в той или иной ситуации. То, что казалось злом, в иной ситуации уже не зло, а что-то иное, а то, что было добром, кажется, превращается в зло.

Это делает такого «свидетеля» иллюзорным и кажется, что сам субъект управляет им, то «возвращая» его в той или иной ситуации, или, так сказать, удаляя за ненадобностью. И прежде всего это характерно для так называемых стандартных ситуаций, поведение в которых не требует от субъекта никакой идеологии. Более того, она просто мешает, тормозя стереотипные реакции, которые становятся невозможными, если каждый свой поступок субъект будет соизмерять с какими-то там идеями-ценностями. Но в условиях принятия решения идеология почти всегда «возвращается», становясь оценщиком будущих действий и их последствий. При этом всякий раз субъект как бы «перетряхивает» свою идеологию, определяя, какие идеи-ценности следует считать наиболее значимыми для оценки конкретной ситуации, и с каких позиций следует оценивать варианты будущего решения.

Собственно говоря, у субъекта есть всего лишь два варианта – либо действовать, желая соответствовать своим идеям-ценностям, либо действовать в соответствии со своими желаниями, чтобы потом каким-то образом привести эти действия в соответствия со своей идеологией. И тогда он … просто делает то, что хочет, откладывая все объяснения со своей идеологией, со своим свидетелем, на потом. Но можно не беспокоиться за субъекта, потом он почти наверняка найдет основания для опрадания-обоснования-объяснения всего им совершенного.

В любом случае субъект «обнаружит» смысл совершенного на основании своих идей-ценностей, которые доминируют в его идеологии. И, несмотря на то, что смысл совершенного и содержание идеи-ценности не всегда совпадают, субъект добивается пусть и иллюзорной, но все же гармонии этих смыслов. В конечном итоге он уверяет себя в собственной последовательности и принципиальности. Ну а то, что какое-то сомнение в такой гармонии остается, не особенно его беспокоит, ведь важен результат здесь и сейчас. А все остальное будет потом.

Идеология – не антагонизм, а сосуществование, сотрудничество

соблазна и принуждения, совращения и насилия, угрозы и согласия…

П.Сэлфинг

И это нельзя считать ошибкой. Коварство идеологии субъекта – она существует сама по себе, позволяя субъекту действовать так, как ему хочется, но тут же «возвращается» к нему, когда он пытается объяснить и оправдать совершенное.

Это происходит как результат определения субъектом соотношения между очевидностью и необходимостью. Когда ситуации отличается естественной простотой и определенностью, для субъекта вполне очевидно как, что и зачем надо делать, не призывая к поиску смыла этого будущего делания никакие идеи-ценности. Сами действия очевидны и не требуют никаких объяснений, оправданий и обоснований. Точно также субъект действует в ситуации необходимости, когда, по крайней мере, ему так кажется, у него нет времени задуматься о том, что следует делать. Сама необходимость настолько очевидна, что не вызывает никаких сомнений и колебаний.

В этих двух крайних ситуациях только очевидность и необходимость «отключают» идеологию субъекта, так сказать, за ее ненадобностью. Это отнюдь не означает, что после совершенного субъект не обращается к своим идеям-ценностям для того, чтобы оценить это совершенное и совсем не очевидно, что он сочтет сделанное верным, справедливым, честным и т.п. Но это будет потом.

В большинстве случаев ситуация не обладает подобной очевидностью или необходимостью. И потому субъект находится в состоянии неуверенности, как бы ожидая, что победит – желание или идеи-ценности. Конечно он хочет, чтобы его желания соответствовали требованиям идей-ценностей, а требования идей-ценностей сопровождали желания. Но все время приходится определяться, что здесь и сейчас наиболее значимо.

Если это так, то понятно, почему предлагаемая субъекту профессионально разработанная идеология должна отвечать на его актуальные запросы и содержать ответы «из самой жизни». Только такая идеология позволяет субъекту не думать – он получает «все готовое» и ему остается только воплощать эти советы. Конечно, только авторы таких идеологических концепций осознают всю иллюзорность предлагаемых ответов и понимают, зачем они нужны.