Близко, но далеко

– Маркус, привет! Как отдыхается?

– Неплохо! Слушай, хочешь выпить? Без намеков и подтекстов – еще и дня не прошло, а я уже умираю со скуки. Здесь за углом есть неплохое местечко. Паб Minirock. Иногда я там прячусь.

– От солнца?

– От детей.

Какая она, эта Эй? Вряд ли я в состоянии рассказать. Я же не писатель или поэт какой-нибудь. Вот Рильке, уверен, придумал бы что-нибудь потрясающее. А что написал бы я? Она была красивой. Красивой и точка. В таких ситуациях приходится говорить разную банальщину. Потому как, когда тебе что-то очень нравится, слова не спасают. Они трусливо разбегаются по кустам. Смотрят из-под веток: извини, дружище, сегодня как-нибудь без нас.

Мы сидели в пабе часа два. Или больше – я не смотрел на часы. Маркус Бергер не смотрит на часы. Фантастика.

Болтали о разном. О детях, например. Она говорила, что не хочет иметь детей. Приводила десятки аргументов. Не то чтобы мне это понравилось. Наверное, необходимо иметь детей, чтобы понять, нравятся они тебе или нет. Хотя, если честно, что-то было в ее словах. Каждый из нас думает только о себе. Конечно, мы часто думаем о маме, папе, детях, любимой женщине. Но по большому счету думаем мы о них с точки зрения собственной жизни. Мы тупо не в состоянии жить без родителей, а потому и любим их. Нам без них страшно. НАМ.

Понятно, что это как-то запутанно, но, если честно, любим ли мы наших близких так, как любим себя? Не хочу даже думать об ответе. Потому как давно его знаю.

– Вот ты, Маркус, любишь своих детей?

– Я? Люблю, конечно! Но, знаешь, Франц родился, когда мне было двадцать семь. А я в тот год как раз собирался написать настоящий роман. Ну, ты понимаешь…

– Что тебе мешает написать свой треклятый роман сейчас?

– Мне уже не интересно. Всему свое время. Я вот свой момент профукал. Не поймал его. Лишь схватил за кончик и отпустил. Ну а ты что?

– Я вот платье себе купила! Я хочу не стареть. Скажем так – свой момент я еще не словила. Но точно знаю, когда и где он случится. НАШИ моменты – достаточно предсказуемые штуки. Что-то типа любимого фильма в воскресенье. Только и остается что запастись терпением и попкорном.

– А как же твой молодой человек?

– Какой? У меня много молодых и не очень людей!

– Хетаг, кажется?

– Вот, кстати, о нем. Он хороший, но гниет потихоньку.

– Ужас! В смысле «гниет потихоньку»?

– Гниет как яблоко, которое закатилось под диван. Там темно, тепло и уютно. Там ты король. И вот торчит это яблоко под диваном и думает, что живет. А оно не живет, а гниет. Воняет. Из зеленого красавца медленно превращается в дряблое существо.

– Ну тогда я, наверное, уже огрызок!

– Если и так – в огрызке больше витаминов. Я люблю есть огрызки! Только косточки выплевываю.

Напротив паба на входе в книжный магазин висела растяжка «Life is LEGO!»

«Ну уж нет! Жизнь – это БРАКОВАННЫЙ лего. Вот как-то так», – подумала Эй, но промолчала.

Девушка-столик

К ночи здесь пахнет бензином. Автомобили прижимаются друг к другу. Ловят секунды и пережевывают часы. Их так много, что, кажется, дышишь не воздухом, а выхлопными газами. Птицы пугливо налипают на крыши – то ли от ядовитых испарений, то ли чувствуя дождь, который вот-вот возьмет этот остров мокрыми стрелами исподтишка.

Мимо магазинов, ресторанов и баров Veronicas змейками бродят люди. Туда-сюда. Ловятся на дешевые трюки и стеклянные бусы. Рассматривают меню на пальмовых досках. «Ну нет, нереально дорого – идем дальше!» Официанты разводят руками.

Такси жужжат, как дикие пчелы, и разлетаются кто куда – пляжи, гостиницы, бордели, клубы, массажные салоны. Сосут нектар и бросаются туда, где еще не были.

Пыль, суета языков и запахов, свежие рыбины на льду, капельки пота на висках, хвастуны в «рей-бэнах» – это Тенерифе.

Мы сидели в клубе Papagayo возле Playa Troya – еле нашли свободные места. Расположились, кто как хотел. Девушки были в платьях.

Сэм с Джейн пили пиво, Луис – белое вино. Эй взяла лимончелло и кокосовый сок. Я пил ром. О чем мы говорили? Не знаю, кажется, ни о чем особенном.

Много людей пришли на пляж, чтобы посмотреть на закат. Мы сидели на втором этаже, и у нас был хороший вид.

А потом пошел дождь. Косой дождь, который хлестал в лицо. Мы неуклюже переместились за бар, а Эй, глотнув ледяного лимончелло, побежала на пляж. «Черт, как же красиво!»

И это БЫЛО красиво. Закат, который с навязчивой наглостью продирался своими нелепыми цветами через не менее фантастические линии ливня. Красные пластиковые стулья на желтом песке.

Я заплатил за выпивку и пошел к Эй.

– Напиши в своей книжке, что я чокнутая и без морального закона внутри!

Мокрое платье прилипло к ее телу, и она блестела от дождя.

– Нет, я так никогда не напишу, – сказал я.

– Погуляем? – сказала она.

И мы гуляли. Пляжи переходили один в другой желтой цепочкой, и, казалось, не было им конца. И, наверное, мы знали, что это не так и любая хорошая штука в этой дурацкой жизни и на этой дурацкой планете заканчивается. Но когда небо, скалы и пляжи медленно накрывало закатом, не очень хотелось об этом задумываться. Собственно, и думать тут было не о чем – смотри и получай удовольствие.

Мы шли не спеша. И без болтовни. Мне хотелось бы сейчас, очень хотелось бы рассказать о том, как это было тогда.

Песчаный пляж, окаймленный со стороны суши акациями. К берегу лениво подкатывали длинные низкие волны. Ночная прохлада пробегала по телу. Ноги тонули в песке, и, наверное, было бы легче идти по сухой части – там, где грунт затвердел от соли и солнца. Но мы шли и шли по той тоненькой мокрой полоске – страшно хотелось песка и волн. Эй уже немного загорела, и лицо у нее было очень свежее. Волосы падали ей на глаза, и, когда мы были близко, я чувствовал запах ее соленых плеч. Временами она останавливалась, смотрела куда-то и улыбалась, слегка прищурившись. Я не спрашивал, куда она смотрит: не очень и хотелось портить эту сногсшибательную картинку своими глупыми вопросами.

Ты забыл написать, как мы шли по пляжу, увязая в песке, след в след – ногой в мокрую песочную ямку, словно выемка между ключицами. И еще. Дождь и красные стулья на желтом песке. Это было прекрасно.

Но я, конечно, так никогда не напишу.

Когда мы вернулись в клуб, там уже играл диджей, и люди танцевали в центре зала и на балконах. Сэм танцевал с Джейн. Луис вертелся возле какой-то блондинки.

Эй пошла в туалет, а я сел за наш столик. Глотнул немного виски из стакана Луиса. Диджей поставил Last Christmas Джорджа Майкла.

Не сказать, что я люблю эту песню. Но каждый раз, когда слышу ее, хочется плакать. То ли от зависти, то ли от тоски. Last Christmas I gave you my heart, but the very next day you gave it away. This year to save me from tears I’ll give it to someone special.

Как много их было – никчемных someone special. Где они теперь? Ау! Кто-нибудь из вас вспоминает обо мне хоть иногда – как я, где, хорошо ли мне? Плохие вы someone special – вот что я вам скажу.

Случается с вами такое: заходите в кафешку какую-нибудь, выбираете хороший столик с видом на море. И тут подбегает официант и говорит, что этот столик зарезервирован. Понимаете, так и с девушками: лучшие из них зарезервированы. Только и остается прихватить себе какой-нибудь обычный вариант – девушку-столик возле туалета. И внушать себе полжизни, что она – та самая, someone special.

Иногда мне кажется, что в случае с Эй я внаглую сел за зарезервированный столик. С видом на море. Сказал официанту, что попью кофе и сразу уйду. И вот пришло время уходить. А я не хочу.

– Что-нибудь будешь? – спросил Сэм. Джейн уже танцевала с кем-то другим.