– А то, как он рассказывал, в стране идет полная, всё поглощающая приватизация, вот он и решил тоже приобщиться к этому делу, не для наживы, а для личного нервного спокойствия. Тёща, говорит, достала.
«Железные маски» с лиц мгновенно исчезли, рука у Фёдорыча безвольно рухнула на стол, стол устоял и на нем что было – тоже. Далее последовала непереводимая игра слов, вперемежку с хохотом.
Я опять забоялся, как бы что «хроническое» с ними не случилось. Но обошлось, вроде поспокойнее стали.
– А где этот туалет находится? На даче-огороде или где? – спрашивает Виктор, и остальные тоже согласно кивают.
– Петрович сказал, в квартире на третьем этаже.
Что тут началось! Друзья мои говорить не могут, ну не могут и всё. Смотрю, а у них как-то странно щёки раздуваться стали, и они медленно, как при замедленной сьёмке, с лавочки сползать начали, как бы расплескать что-то у них имеющееся боятся. Виктор вообще отвернулся, икает. Эти сползли, лежат. Фёдорыч зашевелился, дрожь какая-то его пробрала, редкая такая, вроде как снизу его что-то подбрасывает. Борисыч почаще подбрасывается, странно, с чего бы это.
– Куда это он пополз? Гляди, и Борисыч за ним.
– Да пускай ползут, разминаются, засиделись. Дальше забора не уползут, к столу вернутся, – стараясь говорить спокойно, равнодушно вроде, произнёс Виктор.
Хотя икота выдает в нём внутреннюю борьбу, предположительно от смеха. Да и глянул на меня совершенно не равнодушно, а как-то подозрительно. Опять же палец на меня наставил, вроде как предупреждает о чём-то, мне опять боязно стало.
Гляжу, Борисыч Фёдорыча догнал, поравнялся с ним, опять ползут, спины у них подрагивают, сами мычат. Немного проползли, вроде успокоились, развернулись синхронно, даже красиво. Строго под сто восемьдесят градусов по отношению друг к другу. При развороте у них простынки задрались, оголились выпуклые места. Я забеспокоился, как бы «крантики» не повредили. Не зря Анатолич предупреждал, чтоб осторожнее были. Я даже на себя вниз глянул, а зачем? Я же не ползу, простынка на месте, перестраховываюсь, значит. А они как услышали, раз – и одновременно поправили их, прямо «синхронисты».
Доползли, присели, серьёзные такие, лица красные, даже «колер» Банькин перебили, и слезы вытирают.
Губы плотно сжаты, а они всё равно пытаются растянуться.
Фёдорыч отдышался, махнул мне.
– Давай «чаю» быстрее, я не могу налить, руки дрожат.
– Да-да, и пополнее, – добавил Борисыч с несвойственной ему хрипотцой.
– Плесни-плесни, а то после твоих рассказов как бы они опять не расползлись в разные стороны, – перестав икать, сказал Виктор.
Ну плеснул «чайку», гляжу, вроде всем полегчало.
– Давай дальше продолжай, – говорит Виктор.
– Так вот, знакомый рассказал, что он всё продумал, как с тёщей бороться. Написал заявление на имя Главы, раньше тот был председателем Сельского Совета, но времена эти наши ушли в прошлое. Галстук поправил, по такому случаю надетый, на ладошки поплевал, волосы пригладил, хотя там и приглаживать нечего. Плешь не закроешь, поскольку плешивый основательно был, но всё же несколько волосинок поровнее на маковке распределил. Хотел перекреститься, но передумал. Пощупал секретный груз в авоське, цел ли? Секретный груз главного калибра цел, на месте, от прощупывания позвякивает приглашающе. Приободрился. «И чего это я забоялся, – подумал Петрович, – вопрос же житейский, его решать надо, а то вон и руки подрагивать начали, как будто кур воровал». И вздохнул горестно.
Ну и пошёл он к этому Главе, предусмотрительно к концу рабочего дня, мол, и приёма уже нет, и его сотрудники по домам собираются. Пришёл, вежливо так поскрёбся в дверку, аккуратненько, в ответ тишина, еще раз поскрёбся – опять то же. Вот, думает, когда председателем был, дверь вообще не закрывалась, а как молодых расписывал, это же поэма, его знаменитое напутствие им «плодитесь и размножайтесь» до сих пор помнится.
А сейчас не тот стал, заелся, заважничал. Да, времена меняются, и люди вроде бы те же, да, видно, не все. Хотя и раньше, помню, на всех собраниях старался в первом ряду угнездиться и, что начальство ни скажет, первый руку тянул, чтоб на виду быть. А как субботник или аврал какой, сразу на больничный уходил. А начальство что? Кто больше всех кричит с одобрением в их адрес, тот и на доске почёта. Жмот, копейку не выпросишь. Но всё же дождался он аудиенции, заходит и видит, сидит Глава и важно так берёт листочки из одной кучки, посмотрит и перекладывает в другую. На меня не смотрит, понимаю, занятой человек, стою, переминаюсь с ноги на ногу. Дождался, махнул он рукой на меня, не глядя, в сторону стульчика. Я, конечно, понял, присел на краешек.
Тут он поднял голову и смотрит на меня, строго так смотрит и молчит. Однако надо начинать, всё, что надо, у меня полный комплект. Начал издалека.
– Как здоровье, Иваныч? – спрашиваю. – Вон, день-то уже кончился, а ты всё трудишься, не бережёшь себя.
– И не говори, Петрович, дел полный рот, иногда и за полночь приходится работать.
Ну а я, сам понимаешь, сразу к нему со своим тёщиным вопросом не лезу, выжидаю подходящего момента, волнуюсь, конечно, не без этого.
– Так! – говорит Фёдорыч. – Что-то мне подсказывает, что дальше будет-то, что как бы нам опять под яблонькой не оказаться, надо «чайку» испить.
– Да, антракт необходим, – добавил Борисыч.
Раз антракт, то, как в театре, сразу в буфет. Мы, соответственно, «набуфетились», по чуть-чуть, конечно.
– Готовы? Продолжать буду иногда как бы от себя, мне так проще и вам понятнее.
– Вот, Иваныч, поддержи нервную систему.
И бац – на стол секретный груз, настоящий, не магазинный. Гляжу, перекладывание бумаг заметно замедлилось. А потом и вовсе прекратилось.
– Ну ладно, давай по маленькой, хотя погоди, дверь закрою.
– Понимаю, конспирация.
Дали по маленькой, Глава все бумажки сгрёб в одну кучу и в сторону отодвинул и резко так наклонился за столом, копошится там, только «пятая» точка торчит, упитанная такая. Вряд ли на казенных харчах такую можно отрастить.
– Ты что, тоже такую хочешь отрастить? – говорит Виктор, и уже не смеются, а просто ржут, как кони, Борисыч интеллигентно так хихикает, но слышно. Фёдорыч и Виктор во весь голос. А забор-то вокруг баньки железный, даже дребезжание поднялось.
Сделал вид, что обиделся, даже отвернулся.
– Да ладно тебе, давай «чайку» попьём, а то как бы от твоего рассказа нас «родимчик» не взял.
Видя, что со стороны Виктора вроде бы возражений не последовало, а может, он не успел возмутиться, поскольку Фёдорыч очень быстро «чаепитие» организовал. Ну кто ж откажется!
Про ограничительную «тонусную» планку не вспомнил, видно, растаяла где-то в небесах, ну да бог с ней.
Но на Баньку всё же оглянулся, она для меня предмет одушевлённый, не даст пропасть, намекнёт если что, не даст сбиться.
– Продолжаю. Глядит Петрович, а Глава резко так выпрямился, в одной руке тарелка с хлебом, в другой – огурчики, помидорчики.